Политика или государство. Книга четвертая (Платон; Карпов): различия между версиями

{{Сочинения Платона|Книга четвертая|т=3}}

<center>КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ</center>

 

{{№|420}}

 

Но Адимант возразил: чем однако ж защититься тебе, Сократ, когда кто скажет, что этих людей делаешь ты не слишком счастливыми — и притом по собственной их воле? ибо справедливо имея город в своей власти, они не пользуются никаким его благом, как другие, которые приобретают поля, строят прекрасные и огромные дома, покупают соответствующую им мебель, приносят богам особенные жертвы, принимают гостей, да еще, как ты сейчас сказал, собирают золото, серебро и все, что признается за необходимое иметь людям счастливым. Ведь это просто, можно сказать, как бы наемные надзиратели, которые сидят в городе, занимаясь, кажется, только караулом. — Да, отвечал я; и притом караулят лишь из хлеба и, кроме хлеба, жалованья, подобно другим, не получают; так что и предпринимать частные путешествия, если бы захотели, и дарить любовниц, и для удовлетворения каким-нибудь другим желаниям сорить деньги, — хотя сорители-то их и представляются людьми счастливыми, — им не позволительно. Этого и всего такого же ты не внес в свое возражение. — Так пусть войдет и это, примолвил он. Чем же, скажешь, защитим мы свое положение? — Да; но мы найдем, кажется, что говорить, если пойдем тою

 

¥

 

 

{{№|D}}

<!-- 205 -->

¥

 

 

{{№|D}}

¥

 

 

{{№|422}}

 

 

 

и таких случаев. — То же опять, — кто по бедности не может достать себе даже орудий, или чего другого, относящегося к искусству; тот и сам будет производить вещи худшего качества, и сыновей, или других своих учеников сделает худшими производителями. — Как не сделает? — Значит, и от того и от другого, — и от бедности и от богатства, как произведения искусств, так и сами искусники становятся худшими. — Явно. — Так теперь, по-видимому, мы нашли другое, что стражи должны всеми силами караулить, как бы это без их ведома не проникло в город. — Что такое разумеешь ты? — Богатство и бедность, сказал я; потому что первое располагает к роскоши, лености и желанию новизны, а последняя — к раболепствованию и злоухищрениям для новизны. — Конечно, сказал он; однако ж смотри, и на то, Сократ, каким образом город будет у нас иметь возможность вести войну, когда он не приобретет денег, — особенно если необходимость заставит воевать с городом великим и богатым. — Явно, сказал я, что с одним труднее, а с двумя такими легче. — Как это? спросил он. — Да первое может быть оттого, отвечал я, что если понадобится сражаться, — не с богатыми ли людьми будут сражаться наши истинные ратоборцы? — Конечно так, сказал он. — Что же, Адимант? продолжал я. Если боец, сколько можно лучше приготовленный к этому делу, бьется с двумя не бойцами, но богатыми и тучными людьми, — не полагаешь ли, что ему легче бывает биться? — Может быть, — особенно если они не вместе, отвечал он. — Разве нельзя ему иногда, продолжал я, убегая, вдруг обратиться назад и толкнуть первого наступающего, и чаще делать это во время солнечное и знойное? Разве, будучи таковым, не усмирит он многих подобных? — Конечно, сказал он; тут не было бы ничего удивительного. — Но не думаешь ли ты, что богатые, по своему знанию и опытности, сильнее в {{перенос|кулач|ном}}

¥

 

 

 

{{№|D}}

{{№|424}}

 

же это? спросил он. — Наставление и воспитание, отвечал я; ибо если хорошо наставленные, они явятся людьми порядочными, то легко будут усматривать все это, да и прочее, что теперь мы пропускаем, как-то: избрание жен, вступление в брак, рождение детей; так как все это надобно сделать, по пословице, общим между друзьями<ref>1) Указывается на пифагорейскую пословицу: τὰ τῶν φίλων κοινά. См. Rittershus. ad Porphyr. vit. Pythag. p. 46. Heusinger. ad Cicer, de Officiis 1, 16, 5. О самом предмете снес. libr. V, p. 464 B sqq.</ref>. — И было бы весьма справедливо, сказал он. — Да и то еще, продолжал я: — если общество однажды пойдет хорошо, то будет идти как увеличивающийся круг; потому что соблюдение доброго воспитания и наставления будет сообщать ему добрые естественные способности; а добрые естественные способности, под влиянием такого наставления, сделаются еще лучшими, чем прежде, — и по отношению ко всему прочему, и по отношению к рождению, подобно тому, как это бывает у животных. — Да и вероятно, сказал он. — Итак, коротко сказать, попечители города должны стремиться к тому, чтобы он не испортился незаметно для них самих, и чтобы строже всего наблюдаемо было, как бы, вопреки порядку, не делалось нововведений в гимнастике и музыке<ref>2) Сократ внушает ту мысль, что правительство должно более всего заботиться, чтобы в общество не проникло повреждение нравов; а для этого надобно наблюдать за гимнастикою и музыкою, как бы в них не произошло каких-либо нововведений, в роде тех, о которых сказано было выше. Особенно же следует смотреть за музыкою; потому что ее-то изнеженность более всего содействует порче доброй нравственности и развивает женоподобие в массе народа. Этому мнению философа, конечно, никто не будет удивляться, помня, что музыка у Греков находилась в самой тесной связи со всеми свободными науками. Потому-то жалобы на искажение характера древней музыки мы встречаем и у многих других греческих писателей. См. ''Aristoxen''. ар. Athen. XIV, р. 362 А. Сравн. ''Plat''. Legg. libr. II, p. 656 С — 659 E. Libr, III, p. 700 A sqq. ''Plut''. de Music. p. 1141 0. Dio Chrysost. Or. XXXII, p. 380 C, al.</ref>, но хранить ту и другую, сколько можно более, слушая с опасением, когда кто говорит, что ''люди особенно уважают то пение'',

 

¥

 

 

{{№|D}}

<!-- 211 -->

¥

 

{{перенос2|на|чав}} играть хорошо, посредством музыки приобрели уважение к закону, то законность, в противоположность тем детям, будет во всем сопровождать и возращать их, исправляя даже и то, что прежде оставалось (пренебреженным) в городе. — Это правда, сказал он. — Следовательно эти последние, продолжал я, и маловажное, по-видимому, отпечатлеют законностью, тогда как первые погубят все такое. — Что именно? — А вот что: молчание младших пред старшими, какое прилично, посторонение, вставание и почитание родителей<ref>1) У древних, говорит Аст,а особенно у Лакедемонян, младшие выражали свое уважение к старшим тремя способами: хранением молчания в присутствии их, посторонением пред ними при встрече на пути (τῷ οδοῦ παραχωρῆσαι, s. ὑποχωρῆσαι) и вставанием пред ними при собеседовании (τῷ καθήμενον ὑπανασθῆναι). См. Xenoph. Mem. II, 3, 16. Hier. VII, 2, 9. De Republ. Lac. IX, 5. XV, 6. Sympos. IV, 31. Herod. II, 80. Так как два вида уважения — ἡ συγὴ и ὑπανάστασιςздесь выражены ясно, то и третий — τὸ ὑποχωρῆσαι дает уже определенное значение слову κατάκλισις; то есть, оно означает здесь не восклонение, а посторонение. Aristotel. Ethic. Nicom. IX, с. 2, 395, ed. Cell. παντὶ δὲ τῷ πρεσβυτερῳ τιμὴν καθ’ ἡλικίαν ἀποδοτέον ὑπαναστάσεσι καὶ κατακλίσεσι. Толкователи неверно объясняют это место.</ref>, да и стрижение волос, и одежду, и обувь, и весь наряд тела, и прочее тому подобное. Или не думаешь? — Согласен. — А определять это законом было бы, думаю, простовато; потому что таких определений, кажется, не бывает, да им и не удержаться, хотя бы узаконены были словесно и письменно. — Как уж удержаться? — Итак должно быть, Адимант, продолжал я, что какими правилами кто начал свое воспитание, такие из них проистекут и следствия<ref>2) Платон развивает здесь ту мысль, что все внешние мелочи — в одежде, в обуви, в стрижении волос и во всем подобном, законами определены быть не могут, хотя они всегда служат верными признаками внутреннего настроения человека. Поэтому, если юноши будут воспитаны в тех началах добродетели, о которых говорено было выше, то внешние формы их жизни будут выравниваться сами собою, а в противном случае, они оразнообразятся и исказятся до бесконечности.</ref>. Или ты не думаешь, что подобное вызывается подобным? — Как не думать? — В заключение же можно, полагаю, сказать, что это придет к чему-нибудь одному {{перенос|совершен|ному}}

 

<!-- 213 -->

¥

 

 

{{№|D}}

¥

 

 

{{№|437}}

<!-- 215 -->

¥

 

{{№|D}}

¥

 

 

{{№|428}}

 

 

людей, или нет. — Это пустяки, сказал Главкон. Ведь ты Е. обещался сам исследовать: неблагочестиво-де было бы, говорил, не помочь справедливости всячески, сколько есть сил<ref>1) Главкон ссылается на слова Сократа Libr. II, р. 368 С: δέδοικα γὰρ μὴ ούδ’ ὅσιον ἦ παραγενόμενον δικαιοσύνῃ κακουργουμένῃ ἀπαγορεύειν καὶ μὴ βοηθεῖν ἔτι ὲμπνέοντα καὶ δυνάμενον φθέγγεσθαι.</ref>. — Верно припоминаешь, сказал я: так-то, конечно, и надобно сделать; однако должны помогать и вы. — Да, мы будем, примолвил он. — Так надеюсь найти это следующим образом, продолжал я. Думаю, что город у нас, если только он правильно устроен, есть город совершенно добрый. — Необходимо, сказал он. — Явно, стало-быть, что он и мудр, и мужествен, и рассудителен, и справедлив. — Явно. — Так не остальное ли из того, что нашли мы в нем, было бы еще ненайденным? — Что же более? — Возьмем, например, что-нибудь иное четверичное: если в которой-либо четверице вещей мы искали одну, то, узнавши ее наперед, остаемся довольными; а когда сперва узнали три, то чрез это самое становится у нас дознанною и искомая; ибо явно, что она есть уже не иное что, как оставшаяся<ref>2) Сократ говорит так: если из четырех вещей нам пришлось наперед найти ту, которая нам нужна, то мы успокаиваемся и прочие три оставляем. А когда, между четырьмя ища одной, мы нашли сперва три, которых не искали, то остальная, конечно, будет та, которой ищем, и свойства ее, если по своим качествам известно было нам целое, чрез выделение свойств, принадлежащих прочим трем вещам, легко определятся. Говоря таким образом, Сократ намерен, прежде чем коснется справедливости, решить вопрос о мудрости, мужестве и рассудительности, чтобы потом открылось само собою, что такое справедливость.</ref>. — Правду говоришь, сказал он. — Не таким же ли образом надобно исследовать и это, — поколи· ку оно тоже четверично? — Очевидно.—

<!-- 217 -->

¥

 

{{№|D}}

¥

 

 

 

{{№|D}}

<!-- 219 -->

¥

 

{{№|430}}

 

£

<section begin="ref"/>{{перенос2|писа|тели}} брали его у Платона и развивали в своих сочинениях. Gataker ad Antonin. III, 4, p. 70. Ruhnk. ad Tim. Gloss. p. 75 sq. Wyttenbach. ad Plut. de S. N. V, p. III. Ruhnk. 1. c. приводит слова Цицерона apud Nonium p. 386. 521: Uti qui combibi purpuram volunt sufficiunt prius lanam medicamentis quibusdam, sic literis talibusque doctrinis ante excoli animos et ad sapientiam concipiendam imbui et praeparari decet. Ho Цицерон принаровляет это подобие к общим приготовительным курсам воспитания теоретического, чтобы юноша потом способен был принять и хранить уроки мудрости: напротив, у Платона оно направляется больше к выражению воспитания нравственного. Надобно, чтобы душа юноши прежде всего пропитана была чувством законности действий, или чувством уважения к закону: это — то же, что у живописцев, или вообще у художников, грунт, ручающийся за прочность той краски, какая будет на нем положена. В какой душе этого грунта не имеется, или он составлен фальшиво — из ложных и негармонирующих с душою начал, на ту какая бы блестящая краска образованности наводима ни была, — тотчас или выгорит она от зноя, или смоется от дождя. Между тем сколько примеров, что юноши не только в отдельных лицах, но и в целых корпорациях размалевываются яркими красками наук без надлежащего грунта!<section end="ref"/>

{{примечания}}

¥

 

 

 

{{№|D}}

¥

 

 

 

и что это, или вид этого<ref>1) Это, или вид этого — справедливость. Сократ дает повод думать, что он видел справедливость не только в частном исполнении своей обязанности, или в делании своего дела, как это является на опыте, но еще больше в законе (εἴδος), который должен обнаруживаться частными действиями, направленными у каждого к своему. Справедливость, понимаемая в смысле делания своего дела, как вид, становится добродетелью всех граждан и находится под управлением государственной мудрости, в пределах ее соображений, как запряженные кони в руках возничего. Где этой всеобщей видовой деятельности нет, или где делают свое только некоторые частные граждане: там делающие свое несут двойную или тройную тяжесть сравнительно с другими, развлекающимися разнообразием дел; там делание своего становится затруднительным, а иногда вовсе невозможным. Сапожнику, старательно делающему свое, трудно, даже вовсе нельзя приготовлять хорошие сапоги в том обществе, в котором не заботятся о своем деле кожевники.</ref>, как мне кажется, есть справедливость. Мы положили, то есть, и, если помнишь, многократно говорили, что из дел в городе каждый гражданин должен производить одно то, к чему его природа наиболее способна. — Да, говорили. — А что производить свое-то и не хвататься за многое, есть именно справедливость, — это слышали мы и от других, и часто высказывали сами. — Да, высказывали. — Так это-то, друг мой, некоторым образом бывающее, продолжал я, — это делание своего, вероятно, и есть справедливость. Знаешь ли, из чего заключаю? — Нет, скажи, отвечал он. — Мне кажется, в исследуемых нами добродетелях города, то есть, в рассудительности, мужестве и мудрости, остальное есть то, что всем им доставляет силу внедряться в человека<ref>2) Сократ раскрывает следующую мысль: справедливость есть такая добродетель, которая мудрости, мужеству и рассудительности доставляет как бы свойственную каждой силу; потому что она одна делает то, что эти добродетели могут развиваться и преуспевать. Мудрость есть добродетель правительства: но правительству необходимо быть справедливым, то есть делать свое, чтобы в управлении обнаруживалась мудрость. Мужество есть добродетель стражей: но стражам необходимо быть справедливыми, то есть делать свое, чтобы они являлись мужественными. рассудительность есть гармония общества, или единомыслие граждан относительно лучшего и худшего, высшего и низшего, управляющего и управляемого: но это единомыслие не иначе возможно, как под {{перенос сноски|ref}}</ref>, и в кого они внедряются-то, тем служить к спасению, пока в ком это имеется. Но остальное в них, когда эти три были найдены, мы назвали справедливостью. — Да и необходимо,

 

£

<section begin="ref"/>условием справедливости, или делания своего дела; потому что иначе низшее, не делая своего, как низшее, или подчиненное, не делая своего, как подчиненное, перестает быть рассудительным. Итак, справедливость общества состоит в том, чтобы и рабочие, и военные, и управляющие знали свое и исполняли каждый собственную обязанность, а в чужие дела не мешались. Поэтому неудивительно, что справедливость иногда понимается Платоном как вся добродетель. См. I, р. 350 C. D. 351. А. 354. A. VΙΙΙ, 554 Е.<section end="ref"/>

{{примечания}}

¥

 

 

 

{{№|D}}

 

£

<section begin="ref"/>методу аналитическую, и говорит, что, пользуясь этою методою, нельзя в исследовании предположенного предмета дойти до точности, что для этого требуется другой путь — длинный и широкий, синтетический. Но так как последний был бы слишком широк и учен, а исследования прежним способом все же сообразны с целью труда; то он и решается продолжать дело, идя тем же путем.<section end="ref"/>

{{примечания}}

¥

 

 

{{№|437}}

 

 

 

же самое, — мы, конечно, не приняли бы этого, — потому что такие вещи вертятся и не вертятся в отношении не к одному и тому же, — а сказали бы, что в них есть прямое и круглое, и что по прямоте они стоят, ибо никуда не уклоняются, а по окружности совершают круговое движение. Когда же эта прямота, вместе с обращением окружности, уклоняется направо либо налево, вперед либо назад, тогда в вещи уже ничто не может стоять. — И справедливо, сказал он. — Итак, нас не изумит никакое подобное положение и уже не уверит, будто что-нибудь, будучи тем же в отношении к тому же и для того же, иногда может терпеть или делать противное. — Меня-то не уверит, сказал он. — Впрочем, продолжал я, чтобы, чрез рассуждение о всех таких недоумениях и чрез доказывание их несправедливости, не подвергаться нам необходимости растягивать свою речь, — мы положим это за верное и пойдем вперед с условием, — если бы иное показалось нам иначе, а не так, — решать все, заключая от этого. — Так и надобно делать, сказал он. — Хорошо, — согласие и несогласие, желание взять что-нибудь и отрицание, приведение к себе и удаление от себя, и все такие — действия ли то будут или страдания,(различия здесь нет никакого), — не поставишь ли ты в числе предметов противоположных один другому? спросил я. — Конечно, в числе противоположных., сказал он. — Но что? продолжал я, жаждания и алкания, вообще пожеланий, также хотения и стремления, — всего этого не причтешь ли ты как-нибудь к тем родам, о которых мы сейчас говорили? То есть душу желающего не назовешь ли душою, всегда стремящеюся к тому, чего она желала бы, или привлекающею то, что хотела бы она иметь при себе, или опять душою, сколько хочется ей приобрести чего-нибудь, соглашающеюся на это, как будто кто спрашивает ее, и домогающеюся, чтобы это было? — Причту. — Ну, а отвращения, нехотения и нежелания не отнесем ли мы к отогнанию и удалению от души, и ко всему, что противно прежнему?—

<!-- 232 -->

¥

 

 

{{№|D}}

<!-- 238 -->

¥

 

{{№|D}}

¥

 

 

 

{{№|D}}

<!-- 241 -->

¥

 

{{№|445}}

 

 

они начальствуют и подчиняются одна другой вопреки природе? — Совершенно так. — Следовательно добродетель, как видно, должна быть некоторым здравием, красотою и благосостоянием души, а зло — ее болезнью, безобразием и слабостью. — Точно так. — И не справедливо ли равным образом, что хорошие упражнения способствуют к приобретению добродетели, а постыдные — к приобретению зла? — Необходимо.—