Иппарх (Платон; Карпов): различия между версиями

''Сокр.'' Что такое—корыстолюбиетакое — корыстолюбие? Что оно? и кто корыстолюбцы <ref>1) Самое начало этого диалога показывает его подложность, как заметил это еще ''Valkenar.'' ad Callimach. Fragm. p. 32. Правда, и Платон иногда вводит своих читателей как бы пряно в средину речи: но у него это бывает иначе, стоит только сравнить, например, вступление Братяжа и Филеба. Притом, начальная «раза Иппарха: Τί γὰρ τὸ φιλοκερδές — вовсе не платоническая. К чему здесь это γάρ? Посему Бекк (Præfat. ad. Simonia Socratici Dialogos p. XXVII) хотел читать этот текст так: Τί γαρ<nowiki>; </nowiki>τἀ φίλοκερδὲς τί ποτέ ἐστι, καὶ τίνες οἱ φιλοκερδείς, чрез это вступительная речь представляется, конечно, не так странною.

2) Определение корыстолюбия слишком странное и детски наивное. Писатель при этом, кажется, имел в виду только игру слов: οἱ κερδαίνειν ἀξιῶσιν ἀπὸ τῶν μηδενὸς ἀξίων, и предпослание такого положения, которое своею неопределенностью давало бы повод к противоречащим заключениям.</ref> ?

''Сокр.'' Ты отвечай мне внимательно а не так легкомысленно, будто обиженный кем-нибудь <ref>1) Явно, что такой тон речи нисколько не свойствен Сократу. Собеседник его, как видно из предшествующих ответов, и не думал сердиться или обижаться чем-нибудь, а только настаивал на объявленном своем мнении с надлежащею скромностью, так как оно не было еще достаточно опровергнуто Сократом. Напротив, Сократ досадует, что он не вдруг соглашается с его словами, и относится к нему с какими-то вовсе неприличными выражениями педанта-наставника, что никак не в тоне и характере истинного Сократа.</ref>. Я спрашиваю тебя как бы опять сначала. Не согласишься ли ты, что корыстолюбец есть знаток в достоинстве того, чем желает он корыстоваться?

''Сокр.'' Но желать корыстоваться—некорыстоваться — не значит ли, по твоему, думать, что надобно корыстоваться?

''Сокр.'' Так ты, — человек такой молодой, не берись обманывать меня, старика <ref>2) Этот оборот есть явное подражание словам Сократа в Меноне р. 76 А. 81 Е.</ref>, давая мне, как сейчас, такой ответ, какого нет в твоей голове, но скажи правду <ref>3) Прежде, то есть, собеседник утверждал, что корыстолюбцы хотят корыстоваться от вещей ничего нестоящих, а теперь полагает, что вещам, которыми корыстуются, они приписывают некоторую ценность. В этом-то Сократ замечает хитрость или неискренность своего собеседника. Но как это неловко, неестественно, несократически!</ref>: точно ли есть, думаешь, какой-нибудь земледелец, который {{перенос|зна|ет}}

''Сокр.'' Кого же называешь ты корыстолюбцами?—Ведь — Ведь уж конечно, не тех же, которых мы перечислили, которые, то есть, зная, что вещи у него ничего не стоят, думают, что надо от них корыстоваться. Таким-то образом, почтеннейший, как ты говоришь, между людьми никто не корыстолюбив.

''Др.'' Но корыстолюбивыми, Сократ, я хочу называть тех, которые, по ненасытности, всегда чрезвычайно жадничают и корыстуются даже маловажным, мало или ничего нестоящим <ref>1) Это—второеЭто — второе определение корыстолюбия. Корыстолюбивыми называются те, которые, по ладности, сильно домогаются вещей маловажных, или даже ничего нестоящих. Достойно замечания, каким образом Сократ обличает собеседника во лжи. Сперва опять поставляется на вид мнение его, что корыстолюбивые желают τὰ ὀλίγου καὶ οὐδενὸς ἄξια, и отсюда выводится, что такие люди находятся в крайнем заблуждении и невежестве. Потом полагается, что корысть, поколику она противоположна убытку, есть добро'', ''следовательно, корыстолюбивые любят добро. А так как любовь к добру надобно приписать всем людям, то корыстолюбие есть свойство всех людей. Софизм, очевидно, заключается в том, что из понятия корысти, как добра ad hominem, делается заключение к добру pro genere humano, т. е. из частного выводится общее.</ref> .

''Сокр.'' Напротив—злоНапротив — зло?

''Сокр.''. Стало быть, от убытка люди терпят вред?

''Сокр.'' Следовательно, убыток—злоубыток — зло.

''Сокр.''. А корысть противоположна убытку.

''Сокр.'' Стало быть, корысть—доброкорысть — добро.

''Сокр.'' Не сумасшедшими же, друг мой, почитаешь ты корыстолюбцев. А сам любишь ли то, что—доброчто — добро, или не любишь?

''Сокр.'' Спроси же и меня, не люблю ли и я,—и — и я признаюсь тебе, что люблю доброе. Да и кроме меня и тебя, все другие люди,—не — не кажется ли тебе?—доброе — доброе любят, а злое ненавидеть.

''Сокр.''. Так вот и открывается, что все люди корыстолюбивы. А прежде мы говорили, что никто не корыстолюбив. Которое же мнение принять, чтобы не ошибиться?

''Др.'' Думаю, мнение того, Сократ, кто правильно понимает человека корыстолюбивого; а правильно понимает его тот, кто занимается подобными делами и желает получать корысть от того, чем добрые корыстоваться не смеют <ref>1) Собеседник делает здесь третье определение корыстолюбия, полагая, что корыстолюбивыми называются те, которые хотят корыстоваться вещами, невыносимыми для человека честного и совестливого. Посему это определение тем только отличается от прежнего, что там принимаемы были в расчет вещи ничего незначащие, а здесь берутся постыдные.</ref> .

''Сокр.''. Но видишь, милый мой, мы недавно согласились, что корыстоваться значит получать пользу.

''Сокр.'' Поэтому и люди добрые хотят всяких корыстей, если только корысть—доброкорысть — добро.

''Сокр.'' Моего и твоего согражданина, сына Пизистратова из демы филедской, Иппарха <ref>1) Сократ, с намерением оправдать себя пред собеседником, что не хочет его обманывать, приводит мнение Иппарха, что друзей обманывать {{перенос сноски|ref}}</ref> , который между детьми {{перенос|Пи|зистрата}}

{{перенос2|Пи|зистрата}} был самым старшим и самым мудрым. Этот Иппарх показал иного и других прекрасных опытов мудрости <ref>1) Примеры его мудрости выставляются у Геродота (IV, 76, 5), где рассказывает о них Анахарсис, γῆν πολλῆν θεωρήσας καὶ ἀποδεξάμενος κατ’ αὐτὴν σοφίην πολλήν.</ref> , да первый принес на эту землю и поэмы Омара <ref>2) То, что здесь приписывается одному Иппарху, другие писатели усвояют большею частью Содону и Пизистрату. См. ''Wolfii'' Prolegg. ad Hom. p. XCIX, CX, CX1 sq. ''Heynii'' Excurs. ad Iliad. XXIV, T. VIII, p. 609. ''Heinrich.'' Epimenid. p. 157. Его же De diasceustis Homeri, p. 17 sq., a особенно ''Perizon.'' ad Aelian. V. Hist. VIII, 2. Поэтому не лишнее исследовать, откуда взял свое сказание писатель Иппарха. Можно сказать почти с уверенностью, что возбуждаемый страстью к ораторству, он находил приличным все установления, приписываемые Солону и Пизистрату, отнести к своему герою. Если это справедливо, то нельзя не согласиться с ''Нитшема'', который в книге De Historia Homeri (p. 16<ref>4) Об Анакреоне и Симониде то же говорит и Элиан (Vitt. VIII, 2);</ref> говорит, что для правильной оценки излагаемого в Иппархе рассказа нужно бы решись другой вопрос, где у Аттиков был Омир, и откуда Иппарх мог принесть его. Писатель Иппарха ясно сказал: τὰ Ὁμήρου ἔπη πρῶτος ἐκόμησεν εἰς τὴν γῆν ταυτηνί. Потом это сказание без всякой критики принял ''Элиан'' и стал в пряное противоречие с своими же словами (Libr. XIII, с. 14) о Пизистрате, Оговариваясь только: εἰ δὴ ὁ Ἱππάρχος Πλάτωνός ἐστι τῷ ὄντι.</ref> и заставил рапсодов преемственно читать их по порядку <ref>3) Диоген Лаэрций приписывает это Солону, говоря (in Solone § 57), что он первый установил читать омирические стихи ἐξ ύπόββλῆς, т. е. ἐξ ὑπολήψεως. Снес. ''Wolf''. Prolegg. ad Hom. p. 140. С этим почти согласно сказание Цицерона (de Orat. III, 34,137), который говорит, что книги Омира, сначала смешанные, Пизистрат привел в известный порядок. Об этом же постановлении, скрыв только имя постановителя, говорит ''Исократа'' — Panegyr. с. 42. ''Lycurg''. adv. Leocr. с. 26.</ref> на панафинеях, как делают они это и теперь. Он же привез в наш город и Анакреона теосского, послав за ним пятидесяти-весельное судно; а Симонида кеосского всегда имел при себе и располагал его к тому великими наградами и дарами 4) . Это делал он, желая {{перенос|образо|вать}}

{{перенос2|образо|вать}} граждан, чтобы управлять ими, как наилучшими, и не считал нужным завидовать кому-нибудь в мудрости, так как был человек прекрасный и добрый. Когда же жители городские вышли у него образованными и удивлялись его мудрости,—он — он задумал дать образование и жителям сельским; а для этого по дорогам—идорогам — и среди города и по демам поставил эрмиады <ref>1) ''Эрмиады''—Ἐρμᾶς — Ἐρμᾶς ἔστησεν. Эрмиады или эрмы были у Греков τετράγωνοι κίονες—четырехугольныеκίονες — четырехугольные статуи, медные или мраморные, без рук, и без телесных форм, но с человеческою головою. они представляли Меркурия и от того получили свое имя. Их нередко поставляли пред дверьми храмов и пред домами знаменитых граждан, чаще же всего на перекрестках, или в таких пунктах, где сходилось иного дорог. В этом случае на них были надписи, показывавшие, куда ведет дорога, а другие заключали в себе какие-нибудь нравственные правила жизни. Об этих-то эрмиадах говорит ''Cornei''. ''Nepos''(v. Alcib. с. 3), что в одну ночь в Афинах все они были опрокинуты, кроме одной, стоявшей пред дверьми Андокида и называвшейся эрмиадою Андокидовою. ''Herman,'' Lex. у. Hermae.</ref> , потом из запаса своей мудрости, какая частью была изучена, частью изобретена им самим, избрал по своим мыслям наимудрейшее и, изложив это в элегиях <ref>2) Здесь говорится об эрмиадах придорожных, стоявших по путям между Афинами и демами. На них было по две надписи: одна на правой стороне, другая на левой. По исследованию Фурмонция, с одной стороны начертывался пентаметр, с другой гексаметр; и это писатель Иппарха называет ἐλεγεῖον, только, кажется, неправильно; потому что ἐλεγεῖον есть двустишие, каким гномические философы древности обыкновенно выражали ту или другую мысль.</ref> , свои стихотворения и образцы своей мудрости начертал на тех эрмиадах, чтобы граждане его не удивлялись уже мудрым надписям дельфийским, каковы: «познай себя», «ничего слишком», и другие подобные, но считали более мудрыми изречения Иппарха и, при прохождении взад и вперед мимо эрмиад, перечитывая начертанное на них и наслаждаясь мудростью Иппарха, приходили из деревень для образования себя и во всем прочем. Надписей было две. На левой стороне каждой эрмиады написан был армий, говорящий, что он стоит на средине между городом и демою, а на правой,—

а Перизоний прибавляет: καὶ γὰρ ὡς ἦν φιλοχρήματος ὁ Σιμωνίδης, οὐδβὶς ἀν—ἀν — τιφήσει.

Посему, я никак не решился бы обмануть тебя, моего друга, и не послушаться того, столь мудрого человека, ради которого Афиняне, и по смерти его, находились три года под владычеством брата его, Иппиаса. И ты мог бы услышать от всякого старика, что только в эти годы была в Афинах тирания, а в другие времена Афиняне жили как бы под скипетром Кроноса. Люди говорливые рассказывают, а за ними повторяет и чернь, будто смерть его последовала от того, что он обесчестил сестру Армодия, носительницу священной корзины: но этот рассказ нелеп. Нет, Армодий был любим Аристогитоном и воспитывался у него. Аристогитон очень заботился о его воспитании и, в отношении к нему, почитал своим соперником Иппарха. В то время и сам Армодий любил одного из прекрасных и благородных тогдашних юношей,—сказывали — сказывали и имя его, но я не помню. Этот юноша сперва удивлялся Армодию и Аристогитону, как мудрецам; а потом, познакомившись с Иппархом, презрел их. Оскорбленные таким бесчестием, Армодий и Аристогитон умертвили Иппарха.

''Сокр.'' Или то, что оставаться в убытке и самый убыток —зло— зло?

''Сокр.'' Значит, тебе кажется, что в корысти одно—доброодно — добро, а другое—злодругое — зло.

''Сокр.'' Так я беру назад: пусть одна корысть будет нечто доброе, а другая нечто злое.—Но — Но добрая корысть есть не более корысть, как и злая. Не так ли?

''Сокр.'' Но один из них больше ли хлеб, чем другой, или оба они равно то самое—хлебсамое — хлеб, и с этой стороны ничем не отличаются один от другого, поколику, то есть, оба—хлебоба — хлеб, отличаются же тем, что один хорош, другой худ?

''Сокр.'' Не то же ли самое—осамое — о питье и о всем другом? Эти вещи тожественны между собою, и хотя одни из них хороши, а другие нехороши, однако ж, сами в себе,—с — с этой стороны взаимно не различаются, как и человек не различается ох человека, хотя один будет добр, другой зол.

''Сокр.'' Не так ли мыслить нам и о корысти, что корысть то,—зла — зла она, или добра,—равно — равно корысть?

''Др.'' Да.

''Сокр.'' Как же может кто-либо делать что, или терпеть больше или меньше—тоюменьше — тою вещью, к которой ничто такое не прибавляется?

''Сокр.'' Итак, если обе эти корысти равно корыстны, то нам теперь надобно исследовать, на что, смотря, как на тожественное в той и другой, ты и обеих находишь причину называть их корыстью? Положим, тебе захотелось бы спросить меня: почему я и хороший хлеб и худой—равнохудой — равно тот другой называю хлебом?—Я — Я отвечал бы: потому, что тот и другой есть сухая пища тела. Ведь согласишься, конечно, и ты, что таково понятие хлеба. Не так ли?

''Сокр.'' И о питье была бы та же формула ответа, что, то есть, жидкой пище тела, — хороша она или худа,—имя — имя одно это—питьеэто — питье; подобным образом отвечал бы я и о других вещах. Так постарайся и ты подражать мне в своем ответе. Корысть добрую и корысть злую — ту и другую называя корыстью, что видишь ты в ней тожественное, почему она есть корысть? А если сам отвечать не можешь, то вникни, что буду говорить я. Корыстью почитаешь ты всякое ли приобретение, какое кому достается, когда приобретший подучает много, ничего не истратив, или истратив малость?

''Сокр.'' Не так ли разумеешь ты ее? Человек—наЧеловек — на пиру: он ничего не тратит, но, разгулявшись, приобретает болезнь.

''Сокр.'' Не получит корысти тот ли, кто не получит чего худого, или тот, кто—доброгокто — доброго?

''Сокр.'' Так видишь? ты опять перебегаешь к тому же: корысть представляется тебе добром, а убыток—зломубыток — злом.

''Др.'' Но я в недоумении,—что — что сказать.

''Сокр.'' И недоумение твое—нетвое — не без причины. Отвечай мне и на это. Кто меньше истратил и больше приобрел, тот имеет ли, скажешь, корысть?

''Сокр.'' Стало быть, к корысти должно, как видно, присоединяться это—ценностьэто — ценность. Вот теперь серебро, хотя его {{перенос|боль|ше}}

''Сокр.'' Стало быть, корыстна ценность,—мало — мало ли будет чего, или много,—а — а не ценность некорыстна.

''Сокр.'' Поэтому, неустрашимейший из всех смертных, не приходится ли нам опять—вопять — в третий или четвертый раз согласиться, что корысть есть доброе?

''Сокр.'' А не то,—я — я напомню. Ты спорил со мною, что добрые хотят корыстоваться не всякою корыстью; но если она—она — добро, корыстуются, а зло,—нет — нет.

''Сокр.'' Теперь же исследование не заставило ли нас согласиться, что всякая корысть,—мала — мала она, или велика,—есть — есть добро?

''Др.'' Заставило, Сократ, по крайней мере меня—большеменя — больше, чем убедило.

''Сокр.'' Но после этого, может быть, и убедит. Теперь, по убеждению, или как иначе, ты соглашаешься с нами, что всякая корысть,—мала — мала ли она, или велика,—есть — есть добро.

''Сокр.'' А все добрые люди хотят всякого добра,—соглашаешься — соглашаешься ты, или нет?

''Сокр.'' Так, по твоим словак, все люди корыстолюбивы—добрыекорыстолюбивы — добрые и злые.