Менексен (Платон; Карпов): различия между версиями

''Сокр.'' С чего ты <ref>1) ''С'' чего'' ты взял,'' добряк,—πόθεν, ὦ γαθέ; Штальбом неправильно замечает, что этот вопрос имеет здесь значение отрицательное, как у Римлян, quid ita? Наречия πόθεν в этом смысле Греки не употребляли. Здесь обыкновенное опущение глагола λαμβάνειν. Πόθεν ἔλαβες, ὦ ’γαθέ.</ref> взял, добряк? У каждого из них D· речи заранее готовы; да об этом-то и без приготовления говорить нетрудно. Вот если бы надлежало хвалить Афинян в Лакедемоне, или Лакедемонян в Афинах; то, конечно, нужен был бы ритор добрый, умеющий убедить и представить предмет в хорошем виде: а кто подвизается среди тех, кого хвалит, тому хорошо говорить,—кажется, дело невеликое <ref>2) Сократ высказывает ту мысль, что человек, плохо знающий свое дело, помогает своему невежеству похвалами людям, которые должны быть его ценителями. Похвала им есть обаяние, или очарование их рассудка — нравственный опиум, под усыпительным влиянием которого, людям хвалимым и самое глупое кажется чрезвычайно умным, и самое постыдное представляется редкою добродетелью.</ref>.

''Сокр.'' Да мне-то, Менексен, нисколько неудивительно е. быть в состоянии сказать; потому что у меня была не слишком плохая учительница риторики, а такая, которая сделала добрыми риторами и многих других, и одного отличнейшего из Эллинов, Перикла, сына Ксантиппова <ref>3) Все это, конечно, должно понимать как шутку, которою. Сократ искусно прикрывает свой догматизм, выдавая себя за ученика Аспазии в науке красноречия. Так разумел настоящие слова Платона и Плутарх (vit.. Per.T.1)р.638В): ἐν δὲ τῷ Μενεξένῳ τῷ Πλάτωνος εἰ καὶ μετὰ παιδιᾶς τα πρώτα γεγραπται, τοσοῦτόν γε ιστορίας ἐνέστιν, ὅτι δόξαν εἰχε τὸ γύναιον ἐπὶ ρητορικῇ πολλοῖς Αθηναίων ὁμιλεῖν. Об Аспазии, женщине редкой красоты и гибкого ума, упоминает и Ксенофонт (Mem. II, 6) и называет ее учительницею Перикла и Сократа, но конечно иронически, Weiskius ad loc. Xenoph. Memoirab. Впрочем, сравн. ''Max''. ''Tyr''. XXIV, p. 461. XXXVIII, p. 225.</ref>.

ют то, что им прилично, что получивши, идут роковым путем, сопровождаемые городом вообще и домашними в частности. Теперь и закон велит, да и должно этим мужам воздать уже последнюю честь речью; ибо память и честь хорошо совершенных дел воздается подвизавшимся посредством прекрасной речи, произносимой слушателям. Но тут требуется какая-нибудь такая речь, которая и достаточно хвалила бы умерших, и благоприятно уговаривала живущих, повелевая детям и братьям подражать их добродетелям, а отцов и матерей, и других еще дальнейших предков, если они остаются, услаждая утешениями. Какая же речь показалась бы нам такою? Или с чего правильно было бы начат хвалить доблестных мужей, которые и в жизни радовали своих добродетелью, и смерть выменяли на спасение живущих? Мне кажется, и хвалить их надобно так, как они родились добрыми, т. е. по природе <ref>1) ''Родились добрыми'', ''то есть по природе.'' Греки всегда весьма много приписывали происхождению. От раба, по их убеждению, че могло произойти природы свободной; и наоборот—свободный афинский гражданин, по природе, раздает детей способных судить и советовать. Но впоследствии, когда эти советники начали иметь в виду не столько общее, сколько частное свое благо, и когда здравая философия за это укоряла их, они, для оправдания себя, стали уже различать между действиями естественными и действиями законными, и говорили, что закон — тиран и что надобно следовать только природе, а голос природы узнавали большею частью по происхождению. Кто, то есть, родился от добрых родителей, тот объявлял право на уважение, как гражданин добрый по природе, а закона и законодателей не хотел знать ''(Plat.'' Gorg. 491 E. 49<ref>2) ''Питание и образование'' — τροφήν τε χαι παιδίαν. Παιδία и τροφή различаются как образование и род жизни. См. Phædr. р. 107 D. Phileb. р. 55 D, Tim. р, 19 D, Crit. р. 50 D, et а1.</ref>,</ref>; а добрыми они родились потому, что родились от добрых. Итак, сперва будем величать их благородство, потом питание и образование 2), а аатем—укажем на совершенные ими дела, сколь прекрасными и достойными своих совершителей оказались они.

шей части <ref>1) ''По большей части;'' ибо известно, что форма правления в афинской республике иногда изменялась, как это было во времена тридцати тиранов.</ref> управлялись во все время. А называет ее—тот демократию, другой—как ему угодно; по истине же, это—аристократия, соединенная с одобрением народа. Ведь у нас хотя всегда есть цари <ref>2) Хотя ''всегда есть цари;'' царем в Греции назывался архонт, заведовавший делами, священными и занимавший второе место в совете архонтов. ''Тittтапп'', Darstellung der griechischen Staatasverf., p. 257 sqq. Судя по тому, что архонты, по словам Платона, бывали то природные, то избранные, можно думать, что здесь метонимически царями называются все они, то есть, архонт природный был царь в собственном смысле слова, а архонты избранные получали имя царей в смысле переносном.</ref>, однако ж они бывают то природные, то избранные. Предержащая сила города есть народная сходка; а начальствование и власть она всегда вверяет тем, которые кажутся наилучшими, и никто не отвергается ни по слабости, ни по бедности, ни по не знатности отцов, равно и человек с противными качествами не удостаивается чести, как это бывает в других городах. Здесь—одно определение: получать власть и начальство прослывшему мудрым и добрым. Причина же такой формы правления у нас есть равенство рода; ибо прочие города составились из различных и несходных между собою людей; посему и формы правления у них несходны одна с другою: там бывают они тиранские, олигархические; и люди в тех городах живут, почитая себя — иные рабами, иные — господами друг друга. Напротив, мы и наши, родившись все, как братья, от одной матери, не хотим, быть ни рабами, ни господами одни других; но равнородство по природе заставляет нас искать равнозаконности по закону, и никому иному не уступать, разве увлекаясь молвой об уме и доблести.

может быть, явились бы на втором плане. Итак, об этом, по означенной причине, мне кажется, можно умолчать, хотя и это имеет свое достоинство. Но о том, чего не брад за предмет ни один поэт и за что, хваля достойных, не увенчал их достойною славою,—что остается в забвении,—о том, мае кажется, надобно вспомнить в похвальной речи и вызвать других, которые бы, соответственно дедам, изложили это в одах и в иных стихотворениях. Из дел, о которых я говорю, первое место занимают следующие: Когда Персы, владычествуя над Азией, порабощали и Европу, тогда удержали их выходцы из здешней страны—предки наши; поэтому справедливость требует вспомнить о них первых и восхвалить их добродетель. Но кто намерен хвалить хорошо, тому надобно говорить, вращаясь своим словом в том времени, в которое вся Азия раболепствовала уже третьему царю. Первый из них, Кир, освободив своим умом сограждан своих, Персов, вместе поработить и господ их Мидян, и овладел прочею Азией до Египта; потом сын его завоевал Египет и Ливию, сколько она была доступна; третий же, Дарий, сухопутно распространил свое царство до пределов скифских, а на кораблях овладел морен и островами, так что никто не смел противиться ему,—порабощены были умы всех людей. Столько-то великих и воинственных народов покорено было персидскою монархией! Выдумав предлог, будто мы имели замыслы в отношении к Сардам, Дарий обвинял вас и Эретрийцев, и, на судах и кораблях, которых было триста, послал пятьсот тысяч войска <ref>1) Пятьсот тысяч войска.Эта война есть событие исторически известное. Nepos.Miltiad. с. 4. Но по показанию Непота: hisque (Dati et Artapherni) Darius ducenta peditum, decem millia equitum dedit, тогда как оратор вверяет им до пятидесяти мириад, или до пятисот тысяч войска. Греческие ораторы вообще, когда надлежало возвысить славу победы, любили увеличивать число неприятелей. Lysiasр. 82, Reisk.</ref> под предводительством

вал страшною и неимоверною,—то назвал потому, что прочие Эллины, вступив в состязание с нашим городом, дерзнули отправить послов в враждебнейшему царю, и этого варвара, которого вместе с нами некогда изгнали из Греции, теперь сами по себе опять призывали на Эллинов <ref>1) Разумеются конечно Лакедемоняне, которые, по совету изгнанника Адвивиада, жившего в то время в Лакедемоне и управлявшего умами спартанского правительства) вступили в союз с Дарием Нотом и получили от него деньги на постройку флота, чтобы действовать им против Афинян. ''Thucyd''. VIII,15.</ref>, чтобы против нашего города собрать всех Греков и варваров. За то тут-то и открылась его сила и доблесть. Когда полагали, что он сделался жертвою войны, и что при Митилене заперт его флот,—вдруг помощь из шестидесяти кораблей: на них восходят эти самые,—и как мужи, по сознанию всех, отличнейшие, побеждают врагов и освобождают <ref>2) Здесь оратор говорит о победе Афинян при Аргинузских островах, когда афинский полководец Конон, желая подать помощь Мефимне, вступил в митиленскую гавань, но запертый в ней с сорока кораблями неприятельским флотом, сразился с лакедемонским вождем Калликратидом и разбил его. ''Xenoph''. Hellen. 1, 6, 24. ''Diod.'' XIII, р. 602.</ref> друзей; но, получив жребий недостойный, они не были вытащены из моря, и лежат здесь <ref>3) ''Не вытащены из моря и лежат здесь.'' Ксенофонт (Hellen. I, 6 eq) говорит, что Афиняне, павшие в сражении при Аргушизских островах, вопреки тогдашнему обычаю Греков, не вытащены были из моря, и за то многие из афинских полководцев были казнены. Между тем оратор, подтверждая это же самое, говорит однако ж, что не вытащенные лежат здесь (в керамике) Чтобы освободить текст от столь явного противоречия, Готтлебер полагает, что пред глаголом κεῖνται пропущено οὐ, а Штальбом думает, что слова: οὑκ ἀναιρεθέντες ἐκ τῆς θαλάττης, либо произошли от глоссемы, либо выражают шуточный ὀζυμωρον самого оратора. Но эти ученые критики, конечно, не обратили внимания на приведенные нами в предисловии к диалогу слова Фукидида, что в керамик приносим был один покрытый одр—для тех умерших воинов, которых тела не были найдены на поле битвы. Смотря на этот одр, оратор мог представлять лежащими на нем кости тех Афинян, которых тела не были вытащены из моря.</ref>. О них помнить и их хвалить должно всегда;

отцов их и матерей, преимущественно пред прочими гражданами, охранять от обид. Детям же город дает совместное воспитание, всемерно стараясь, чтобы они де замечали своего сиротства. Для этого он, во время их отрочества, становится им сан вместо отца, а когда, наконец, они достигают мужеского возраста <ref>1) Достигают мужеского возраста, εἰς ἄνδρος τέλος ἴωσιν, т. е. εἰς ἄνδρας ἐγγράφωνται. Lobeck., ad Phrynich. p. 212, поправляет: εἰς ἄνδρας τελέσωσιν. Εἰς ἄνδρας τελεῖν читается Legg. XI, p. 924 В. Но исправления тут не требуется. Loersius кстати сносит Epinom. р. 992 Di εἰς πρεσβύτου τέλος ἀφικόμενος.</ref>, посылает их на родину, украшенных полным вооружением <ref>2) Мысль оратора такова: дети воинов, достигнув восемнадцатилетнего возраста, во время публичного праздника τῶν ἐφηβίων (см. ''Meurs.'' Graciae Feriatae p. 129) вписываются в роспись Эфебов, надевают плащ — знак вступления в звание воина, и носят его до двадцатилетного возраста. Посему этот плащ и был отличием Эфебов (''Hemsterkus''. ad Poll. X, 164). Приняв его, Эфебы в продолжение первого года упражняются в гимназиях и вместе с тем знакомятся с ходом дел общественных; потом поставляются стражами пирейской крепости, или занимают посты вне города и носят имя τῶν περιπόλων (''Terent''. Eun. II, 2, 59, interpr. ad Thucyd. IV, 62. ''Petit.'' Legg. Attic. VIII, 1, p. 654 sq.). Сюда относится замечательный отрывок из Аристотеля у Гарпократиона, р. 241: τὸν δεύιτερον ἐνιαυτὸν, εκκλησίας ἐν τῷ θεάτρῳ γενομένης ἀποδεξάμενοι τῷ δἤμω περὶ τὰς τάξεις καὶ λαβόντες ἀσπίδα καὶ δόρυ παρά τοῦ δήμου περιπολοῦσι τὴν χώραν καὶ διατρίβουσιν ἐν τοῖς φυλακτηρίοις. После же двадцати лет они получают полное вооружение и поступают на действительную службу. Это полное вооружение—πανοπλίαν—получали и те, которые лишились родителей и воспитывались на счет общества. ''Aeschin.'' adv. Ctesiph. § 154, p. 372, ed. Brem. Эсхин (de fals, legat, p. 329) говорит, что и он, в течение двух лет, нес должность стража в крепости.</ref>, и передавая их памяти знания отца, дает им орудия отцовской добродетели, в роде предзнаменования, что каждый из них начнет управлять ходом дел у отеческого очага, облеченный оружием силы. А чтить самих умерших город никогда не перестает, но ежегодно <ref>3) Дальман недоумевает, то ли надобно разуметь под этими словаки, что подобные торжества совершаемы были каждый год, или они указывают на обычай Афинян—совершать погребение убитых воинов каждою зимою,</ref> совершает установленный законом празд-

ник и делает для всех вообще то самое, что частно делается для каждого отдельно. Сверх того, он установил в память их гимнастические, конские и всякие музыкальные <ref>1) И всякие музыкальные игры—καὶ μουσικῆς πὰσης. Pollux. III, 141: οὐ ῥάδιον λέγειν ἀγῶνας μουσικούς, ἀλλά μουσικῆς. Но почему так? Хотя ἀγών μουσικής читается Legg. VII, р. 825 А: τοὺς μουσιχῆς ἀγώνας, ib. XII, p. 947 E: ἀΥῶνα μουσικἦς αὐτοῖς καὶ γυμνικὸν τε θήσουσιν al.; однако ж нельзя охуждать и другой формы. Thucyd. III, 104: ἀγών ἐποείτο καὶ γυμνικὸς καὶ μουσικός; и далее: μόυσικὸς ἀγών ἦν. Plat. Legg. II, 658 A: εἰ ποτέ τις οὔτως ἀπλῶς αγώνα θείη ὁντινοῦν, μηδὲν ἀφορίσας μήτε γυμνικὸν μηθ* ιππιχὸν μήτε μουσικόν) ibid. VIII, p. 828 C: χορούς τε καὶ ἀγώνας μουσικούς. В рассматриваемом месте неловко было сказать ἀγώνάς μουσικούς конечно от прибавленного слова πάσης.</ref> игры. Просто сказать: в отношении к умершим отдам он принимает жребий наследника и сына, в отношения к детям — жребий отца, а в отношении к родителям и родственникам—жребий попечителя, и имеет попечение все, о всех и всегда. Размышляя об этом, надобно спокойнее переносить несчастие; ибо таким образом вы сделаетесь любезнее и умершим и живущим, и вам будет легко как услуживать, так и принимать услуги. Теперь же и вы, и все прочие, по закону собща оплакавши умерших, удалитесь.—Вот тебе речь Аспазии мелисийской, Менексен!