Загадочный человек (Лесков)/Глава 20: различия между версиями

Содержимое удалено Содержимое добавлено
Новая: «{{Отексте |АВТОР=Николай Семёнович Лесков (1831-1895) |НАЗВАНИЕ=Загадочный человек |ПОДЗАГОЛОВОК= |ЧА…»
 
(нет различий)

Текущая версия от 13:46, 15 августа 2016

Загадочный человек — Глава двадцатая
автор Николай Семёнович Лесков (1831-1895)
См. Содержание. Дата создания: 1870, опубл.: «Биржевые ведомости», 1870. Источник: Лесков Н. С. Собрание сочинений в 11 томах / Под общей редакцией В. Г. Базанова, Б. Я. Бухштаба, А. И. Груздева. Подготовка текста и примечания И. З. Сермана — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1957. — Т. 3. — С. 319—321.

За утренним чаем предприниматели были невеселы и неразговорчивы: они пили свой чай молча и не говоря друг с другом. Ничипоренко чувствовал, что Бенни не может питать никакого уважения ни к его революционным убеждениям, ни к его поведению, и он в этом не ошибался. Чтобы вывести Бенни на какой-нибудь разговор, он спросил его:

— А вы думаете, что это невозможно — давать «Колокол» полицейским? Я знаю жандармов таких, которые Герцену материалы доставали.

Бенни, смотревший во все это время в свою записную книжечку, вместо того чтобы отвечать Ничипоренке, спросил его: помнит ли он их маршрут? На маршруте этом стояли Казань, Саратов, Царицын, Красный Яр и Астрахань.

Ничипоренко маршрут помнил, но забыл, что для совершения этого путешествия нужны деньги; а предприниматели, поверив свою казну, нашли, что она у обоих их составляет уже всего около тридцати рублей, с которыми спуститься до Каспия и снова всплыть до Тверцы было совсем невозможно. Положим, что, плывучи на пароходах в третьем классе и питаясь булками да чаем, еще и можно было кое-как протащиться и с этими деньгами; но теперь у Бенни рождался вопрос: чего же ради им плыть вниз? чего подниматься вверх, когда ведь опять будет все то же самое: трактир, улица, извозчики, кабак да сбор на церковь? А как сходиться с народом,— кто это знает? И притом немало смущало Бенни, как это все скоро с ними кончается,— ужасно скоро!

Бенни сообщил свои опасения Ничипоренке, что везде, должно быть, будет только то самое, что они уже видели, и что вряд ли стоит для этого тащиться далее. Ничипоренко, к удивлению своего товарища, тотчас же согласился, что нового и в самом деле ничего, пожалуй, не будет и что тащиться до Астрахани им действительно нечего. Он советовал переменить маршрут, а именно: ехать по железной дороге в Москву; повидаться с «московскою белою партиею» и потом ехать в Полтавскую губернию, где жили родные Ничипоренки и где он надеялся устроиться по акцизной части. Ничипоренко уверял Бенни, что малороссийский народ больше развит и что им гораздо лучше начинать с Малороссии, где сепаратисты примкнут к ним и пойдут с ними заодно.

Бенни уже ни на волос не верил Ничипоренке и слушал его только из вежливости; но ему хотелось видеть и Москву, и Малороссию, и Ивана Сергеевича Тургенева, которого он знал за границею и который тогда жил в Орловской губернии в своем мценском имении, как раз на пути из Москвы в Малороссию. А ко всему этому еще присоединилось то, что с тридцатью рублями разъезжать было довольно трудно; а в Москве Ничипоренко обещал Бенни достать много, много денег.

— Я,— говорил он,— там сейчас же присяду и напишу серьезную корреспонденцию в «Экономический указатель» и смешную в «Искру», и у нас будут деньги, а вы пишите что-нибудь из английской жизни,— я все пристрою.

Ничипоренко говорил все это с такою самоуверенностию, что всем младенчески увлекавшийся Бенни опять ему доверился. Он согласился и ехать в Москву и писать «что-нибудь из английской жизни». Ничипоренко тотчас же пошел послать одному из своих знакомых в Москву депешу, чтобы его ждали вместе с некоторым таинственным гостем, а Бенни, спустив своего спутника с глаз, почувствовал неотразимую потребность сходить в тот дом, где Ничипоренко вчера за обедом произвел вышерассказанный скандал, и извиниться там за него и за себя перед хозяевами. На случай, если бы его не приняли, Бенни приготовил небольшое письмецо и пошел; но его приняли, и даже приняли очень радушно.

Бенни всегда с самым восторженным чувством вспоминал об удивившей его русской мягкости, с которою его встретили хозяин и хозяйка этого дома после столь свежей и столь нелепой истории.

— Судя по нравам Англии и даже Польши,— говорил Бенни,— я думал, что меня или вовсе не захотят на порог пустить, или же примут так, чтобы я чувствовал, что сделал мой товарищ, и я готов был не обижаться, как бы жестоко меня ни приняли; но, к удивлению моему, меня обласкали и меня же самого просили забыть о случившейся вчера за столом истории. Они меня же сожалели, что я еду с таким человеком, который так странно себя держит. Эта доброта поразила меня и растрогала до слез.

Предприниматели направлялись в Москву.