|
}}
{{poemx|Изъ драматической поэмы <br />«Магометъ»|{{Страница|Polonsky Polnoe Sobranie Stikhotvoreniy 1896 tom 1.pdf/22|num=18|section=1}}{{Страница|Polonsky Polnoe Sobranie Stikhotvoreniy 1896 tom 1.pdf/23|num=19|section=1}}{{Страница|Polonsky Polnoe Sobranie Stikhotvoreniy 1896 tom 1.pdf/24|num=20|section=1}}{{Страница|Polonsky Polnoe Sobranie Stikhotvoreniy 1896 tom 1.pdf/25|num=21|section=1}}{{Страница|Polonsky Polnoe Sobranie Stikhotvoreniy 1896 tom 1.pdf/26|num=22|section=1}}
{{poem|Изъ драматической поэмы <br />«Магометъ»|{{re|Магометъ|||
{{indent|4}}… Я вслушивался жадно
И въ разговоръ монаховъ христіанскихъ,
И въ шумный споръ запальчивыхъ жидовъ,
И въ чудные разсказы бедуиновъ.
Я двадцать лѣтъ молчалъ и только слушалъ.
Ячмень въ одну весну и расцвѣтетъ,
И отцвѣтетъ на плодоносной нивѣ;
Но много лѣтъ потребно для того,
Чтобъ выросла въ степи, на чахлой почвѣ,
Широколиственная пальма…
Такъ замысла великаго зерно
Медлительно росло и вкоренялось
У сердца моего, на жаркой почвѣ!
Изъ Антіохіи однажды, помню, я
Велъ караванъ, и на песчаномъ морѣ
Меня засталъ крылатый ураганъ.
Онъ быстро, заслоняя солнце, двигалъ
Свои столпы. Сыпучаго песку
Сухія волны на меня катились,
И мой верблюдъ, зажмурившись невольно,
Сталъ утопать. Сопутниковъ моихъ
Неясныя вблизи мелькали тѣни.
Я имъ кричалъ; но буря заглушала,
Подобно тысячѣ низверженныхъ потоковъ,
Мои слова: и самъ я не слыхалъ
Моихъ призывныхъ криковъ. На колени,
Отъ ужаса загородивъ руками
Мое лицо, упалъ я и молился,
И говорилъ: «Аллахъ, Аллахъ, помилуй!
«Клянусь твоимъ блистательнымъ престоломъ,
«Я разнесу твое святое имя
«По всей Аравіи… Аллахъ, помилуй!»
Но въ этотъ мигъ песчаная гора
Обрушилась и на моихъ плечахъ
Разсыпалась, и я оцѣпенѣлъ.
Когда же я очнулся, надо мною
Уже вечернее сіяло солнце.
Вокругъ меня попрежнему мелькали
Товарищей сіяющія лица,
И двигался по степи караванъ,
И я лежалъ, качаясь, на верблюдѣ;
И горы бѣлыя верхушки поднимали
Изъ-подъ земли, и весело мнѣ было,
Что я воскресъ. Когда же ночь пришла,
Остановились мы на отдыхъ у подошвы
Одной горы, и я пошелъ искать
Ключа, чтобъ напоить моихъ верблюдовъ.
Луна, какъ брачная лампада, надъ пустыней
Сіяла яркимъ свѣтомъ. Мой кувшинъ
У ногъ моихъ поставилъ я на камень
И, прислонясь къ махровой пальмѣ, долго
Стоялъ и слушалъ. Мнѣ казалось, гдѣ-то
Журчалъ источникъ. Долго я глядѣлъ,
Не замелькаетъ ли серебряная точка
На мѣсяцѣ играющей воды.
И, къ удивленью моему, въ пещерѣ,
У каменной подошвы двухъ утесовъ,
Я увидалъ, горитъ огонь. Проворно
Я взялъ кувшинъ, и смѣло побѣжалъ
Въ пещеру. И казалось мнѣ, что духи
Передо мной летѣли и кружились,
И на огонь протягивали руки…
И тамъ-то въ первый разъ я увидалъ
{{indent|4}}Пустынника Габиба…
Онъ въ бѣлой мантіи стоялъ, читая
Развернутый пергаментовый списокъ;
Чугунная лампада озаряла
И свитокъ, и рубцы его чела…
И молча, съ ногъ до головы объятый
Невольнымъ ужасомъ благоговѣнья,
Я созерцалъ таинственнаго старца.
«Ты, Магометъ, изъ племени Гашемъ!
«Я жду давно тебя!» сказалъ мнѣ старецъ…
И, между прочимъ, говорилъ мнѣ: «Слушай!
«Я научу тебя премудрости великой;
«Великія тебѣ открою тайны
«Аллаха, чрезъ его пророковъ
«Открытыя народамъ. По лицу
«И по походкѣ ногъ твоихъ проворныхъ,
«Которыхъ каждый шагъ въ моей пещерѣ
«Былъ повторенъ гранитнымъ сводомъ,
«Я узнаю того, кто мнѣ обѣщанъ!»
Дрожа, я сѣлъ и сталъ вести бесѣду
Съ однимъ изъ тѣхъ премудрыхъ на землѣ,
Кто слышитъ тайную гармонію природы
И голоса привратниковъ небесныхъ;
Кто отдаленное очами осязаетъ
И по звѣздамъ читаетъ повѣсть міра.
Двѣ ночи я внималъ рѣчамъ Габиба,
И думали товарищи мои,
Что унесенъ я львицей иль растерзанъ
Голоднымъ тигромъ, и рыдали горько…
Когда жъ увидѣли, что я иду
И на плечѣ несу кувшинъ съ водою,
Отъ радости не знали что подумать,
И, какъ родного брата, обнимали…
И для меня съ тѣхъ поръ преобразился,
Роскошнѣй сталъ широкій Божій міръ,
На золотой цѣпи повѣшенное солнце,
И прикрѣпленныя къ хрустальнымъ сводамъ
{{indent|4}}Горящія планеты…
И началъ я завидовать пророкамъ,
И сталъ просить пророческаго дара.
Тому прошло уже шесть лѣтъ;
И близокъ день, назначенный свиданью!
Премудрый ждетъ меня въ пустыняхъ Геры,
Тамъ, гдѣ стоятъ утесы на утесахъ
И упираются въ пылающее небо;
Гдѣ бьетъ вода изъ камня день и ночь
И никогда не сякнетъ — та вода,
Которую приноситъ ангелъ, въ видѣ
Громовыхъ тучъ, и поливаетъ горы.
Туда иду. Прощай, родная Мекка!
Я ворочусь не тѣмъ, чѣмъ вышелъ,
Иль никогда къ тебѣ не ворочусь…}}
|}}
| 