Вильям Вильсон (По; Смирдин): различия между версиями
| [досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Нет описания правки |
Нет описания правки |
||
Строка 77:
Однажды ночью, в конце пятого года моего пребывания в училище и вслед за неприятной сценой с Вильсоном, о которой сказано выше, я, пользуясь всеобщим сном, встал с постели и с лампою в руках, прокрался сквозь лабиринт узких переходов и комнат, в спальню моего противника. Я давно замышлял, чтобы сделать ему большую неприятность, что мне до сих пор никак не удавалось. Теперь я намерен был исполнить давно задуманный план. Я прокрался к его комнате и тихо вошел в нее, поставив у дверей лампу, закрытую колпаком. Я сделал шаг вперед, прислушиваясь к его мерному и спокойному дыханию. Уверясь, что он крепко спал, я воротился к двери, взял лампу и подошел снова к его кровати. Занавески были опущены; я их тихо раздвинул…. но в эту минуту яркий свет упал на лицо спящего, и глаза мои остановились на нем… Я взглянул на Вильсона и — остался как скованный каким-то тягостным чувством. Сердце мое забилось, колени подкосились, вся душа моя была поражена неизъяснимым ужасом. Я дышал с усилием и придвинул лампу еще ближе к лицу. Это ли были черты Виллиама Вильсона? Я видел, что это был действительно он, но я дрожал как в лихорадке, воображая противное. Что же было в них такого, что так смущало меня? Я смотрел на него, и голова моя кружилась под влиянием тысячи бессвязных мыслей. Он ''не таким'' казался мне во время своего бодрствования…. То же имя! те же черты лица! тот же день, в который мы поступили в заведение! Потом это непонятное, докучливое подражание моей походке, голосу, плачу и движениям! Существовало ли точно в пределах человеческой возможности, чтобы ''то, что я видел теперь перед собою'', было простым следствием обыкновенного подражания? Пораженный ужасом при этой мысли, дрожа всем телом, я потушил лампу, вышел потихоньку из комнаты моего врага и на другой же день оставил навсегда наше училище.
Проведя в совершенном бездействии несколько месяцев у моих родителей, я был помещен в Этонскую школу. Этого краткого времени было достаточно, чтобы ослабить во мне воспоминание о заведении доктора Брансби, или, по крайней мере, изменить чувства, порожденные этими воспоминаниями. Видимая действительность, трагическая сторона драмы, не существовала уже более, и я находил теперь причины сомневаться в показании моих собственных чувств; я редко вспоминал о Вильсоне, без того чтобы не удивляться, до какой степени могло дойти мое заблуждение, и насмехался над моим воображением, видя в нем наследственный недостаток. Жизнь моя в этом немало способствовала моему скептицизму. Омут безумных наслаждений, в который я кинулся вдруг, похоронил в своем странном вертеле все, что было во мне приобретено строгими правилами ученической жизни; в воспоминании моем удержались только заблуждения протекших лет.
Я не имею, впрочем, намерения описывать здесь историю моих проступков. Три года безумия, потерянные без всякой пользы, послужили только к преждевременному развитию во мне дурных наклонностей и телесных сил. Однажды, проведя целую неделю в безумных удовольствиях, я пригласил к себе буйных товарищей на тайную оргию. Мы собрались поздно ночью, потому что положено было пировать до утра. Вино текло в изобилии; в других соблазнах тоже не было недостатка, и когда заря начала румянить небо, оргия наша дошла до разгара. Воспламененный вином и картами, я непременно хотел выпить какой-то страшно неприличный тост, как вдруг вбежавший в двери лакей отвлек мое внимание. Он сказал, что какой-то человек, который, казалось, весьма спешил, желает говорить со мною и дожидается в приемной. Эта неожиданная остановка, меня, отуманенного вином, более заинтересовала, чем раздосадовала. Я кинулся, шатаясь, из комнаты и чрез минуту дошел до приемной. В этой узкой и низенькой комнате не было лампы, и она освещалась только слабым дневным светом, едва проникавшим сквозь единственное окно. Войдя в эту горницу, я увидел фигуру молодого человека почти с меня ростом и одетого в белый казимировый халат, точно такой, какой был на мне. Слабый свет позволил мне оглядеть его одежду; я только не мог рассмотреть черты его лица. Едва я вошел, как он кинулся ко мне и, схватив меня за руку, с видом повелительного нетерпения, произнес тихо мне на ухо: — Виллиам Вильсон!
В одно мгновение я протрезвился.
<center>{{razr|К О Н Е Ц}}</center>
| |||