Речь о влиянии легкой поэзии на язык (Батюшков)/СП Греч 1817 (ВТ): различия между версиями

Обозрѣвая мысленно обширное поле словесности необъятные труды и подвиги ума человѣческаго, драгоцѣнныя сокровища краснорѣчія и стихотворства, я съ горестію познаю и чувствую слабость силъ и маловажность занятій моихъ; но утѣшаюсь мыслію, что успѣхи и въ малѣйшей отрасли словесности могутъ быть полезны языку нашему. Эпопея, драматическое искусство, лирическая поэзія, исторія, краснорѣчіе духовное и гражданское требуютъ великихъ усилій ума, высокаго и пламеннаго воображенія. Счастливы тѣ, которые похищаютъ пальму первенства въ сихъ родахъ: имена ихъ становятся безсмертными; ибо счастливыя произведенія творческаго ума не принадлежатъ одному народу исключительно, но дѣлаются достояніемъ всего человѣчества. Особенно великіе произведенія музъ имѣютъ вліяніе на языкъ новый и необработанный. Ломоносовъ тому явный примѣръ. Онъ преобразовалъ языкъ нашъ, созидая образцы во всѣхъ родахъ. Онъ то же учинилъ на трудномъ поприщѣ словесности, что Петръ Великій на поприщѣ гражданскомъ. Петръ Великій пробудилъ народъ, усыпленный въ оковахъ невѣжества; онъ создалъ для него законы, силу военную и славу. Ломоносовъ пробудилъ языкъ усыпленнаго народа; онъ создалъ ему краснорѣчіе и стихотворство, онъ испыталъ его силу во всѣхъ родахъ и приготовилъ для грядущихъ талантовъ вѣрныя орудія къ успѣхамъ. Онъ возвелъ въ свое время языкъ русскій до возможной степени совершенства — возможной, говорю, ибо языкъ идетъ всегда наравнѣ съ успѣхами оружія и славы народной, съ просвѣщеніемъ, съ нуждами общества, съ гражданскою образованностію и людскостію. Но Ломоносовъ, сей исполинъ въ наукахъ и въ искусствѣ писать, испытуя русскій языкъ въ важныхъ родахъ, желалъ обогатить его нѣжнѣйшими выраженіями Анакреоновой музы. Сей великій образователь нашей словесности зналъ и чувствовалъ, что языкъ просвѣщеннаго народа долженъ удовлетворять всѣмъ его требованіямъ и состоять не изъ однихъ высокопарныхъ словъ и выраженій. Онъ зналъ, что у всѣхъ народовъ, и древнихъ и новѣйшихъ, легкая поэзія, которую можно назвать прелестною роскошью словесности, имѣла отличное мѣсто на Парнасѣ и давала новую пищу языку стихотворному. Греки восхищались Омеромъ и тремя трагиками, велерѣчіемъ историкомъ своихъ, убѣдительнымъ и стремительнымъ краснорѣчіемъ Демосфена: но Віонъ, Мосхъ, Симонидъ, Феокритъ, мудрецъ Феосскій и пламенная Сафо были увѣнчаны современниками. Римляне, побѣдители грековъ оружіемъ, не талантомъ, подражали имъ во всѣхъ родахъ: Циперонъ, Вергилій, Горацій, Титъ Ливій и другіе состязались съ греками. Важные римляне, потомки суровыхъ Коріолановъ, внимали имъ съ удивленіемъ; но эротическую музу Катулла, Тибулла и Проперція не отвергали. По возрожденіи музъ, Петрарка, одинъ изъ ученѣйшихъ мужей своего вѣка, свѣтильникъ богословія и политики, одинъ изъ первыхъ создателей славы возрождающейся Италіи изъ развалинъ классическаго Рима, Петрарка, немедленно шествуя за суровымъ Дантомъ, довершилъ образованіе великаго нарѣчія тосканскаго, подражая Тибуллу, Овидію и поэзіи мавровъ, странной, но исполненной воображенія. Маро, царедворецъ Франциска I, извѣстный по эротическимъ стихотвореніямъ, былъ одинъ изъ первыхъ образователей языка французскаго, котораго владычество, почти пагубное, распространилось на всѣ народы, не достигшіе высокой степени просвѣщенія. Въ Англіи Валлеръ, пѣвецъ Захариссы, въ Германіи Гагедорнъ и другіе писатели, предшественники творца «Мессіады» и великаго Шиллера, спѣшили жертвовать граціями и говорить языкомъ страсти и любви, любимѣйшимъ языкомъ музъ, по словамъ глубокомысленнаго Монтаня. У насъ преемникъ лиры Ломоносова, Державинъ, котораго одно имя истинный талантъ произноситъ съ благоговѣніемъ,— Державинъ, вдохновенный пѣвецъ высокихъ истинъ, и въ зиму дней своихъ любилъ отдыхать со старцемъ Феосскимъ. По слѣдамъ сихъ поэтовъ, множество писателей отличились въ этомъ родѣ, по-видимому столь легкомъ, но въ самомъ дѣлѣ имѣющимъ великіе трудности и преткновенія, особенно у насъ; ибо языкъ русскій, громкій, сильный и выразительный, сохранилъ еще нѣкоторую суровость и упрямство, не совершенно исчезающее даже подъ перомъ опытнаго таланта, поддержаннаго наукою и терпѣніемъ.▼

Главныя достоинства стихотворнаго слога суть: движеніе, сила, ясность. Въ большихъ родахъ читатель, увлеченный описаніемъ страстей, ослѣпленный живѣйшими красками поэзіи, можетъ забыть недостатки и неровности слога, и съ жадностію внимаетъ вдохновенному поэту или дѣйствующему лицу, имъ созданному. Во время представленія какой холодный зритель будетъ искать ошибокъ въ слогѣ, когда Полиникъ, лишенный вѣнца и внутренняго спокойствія, въ слезахъ, въ отчаяніи бросается къ стопамъ разгнѣваннаго Эдипа? Но сіи ошибки, поучительныя для дарованія, замѣчаетъ просвѣщенный критикъ въ тишинѣ своей учебной храмины: каждое слово, каждое выраженіе онъ взвѣшиваетъ на вѣсахъ строгаго вкуса; отвергаетъ слабое, ложно блестящее, невѣрное и научаетъ наслаждаться истинно прекраснымъ.— Въ легкомъ родѣ поэзіи читатель требуетъ возможнаго совершенства, чистоты выраженія, стройности въ слогѣ, гибкости, плавности; онъ требуетъ истины въ чувствахъ и сохраненія строжайшаго приличія во всѣхъ отношеніяхъ; онъ тотчасъ дѣлается строгимъ судьею, ибо вниманіе его ничѣмъ сильно не развлекается. Красивость въ слогѣ здѣсь нужна необходимо и ничѣмъ замѣниться не можетъ. Она есть тайна, извѣстная одному дарованію и особенно постоянному напряженію вниманія къ одному предмету: ибо поэзія и въ малыхъ родахъ есть искусство трудное, требующее всей жизни и всѣхъ усилій душевныхъ; надобно родиться для поэзіи; этого мало: родясь, надобно сдѣлаться поэтомъ, въ какомъ бы то ни было родѣ.▼

Такъ называемый эротическій и вообще легкій родъ поэзіи воспріялъ у насъ начало со временъ Ломоносова и Сумарокова. Опыты ихъ предшественниковъ были маловажны: языкъ и общество еще не были образованы. Мы не будемъ исчислять всѣхъ видовъ, раздѣленій и измѣненій легкой поэзіи, которая менѣе или болѣе принадлежитъ къ важнымъ родамъ: но замѣтимъ, что на поприщѣ изящныхъ искусствъ (подобно какъ и въ нравственномъ мирѣ) ничто прекрасное не теряется, приноситъ со временемъ пользу и дѣйствуетъ непосредственно на весь составъ языка. Стихотворная повѣсть Богдановича, первый и прелестный цвѣтокъ легкой поэзіи на языкѣ нашемъ, ознаменованный истиннымъ и великимъ талантомъ; остроумныя, неподражаемыя сказки Дмитріева, въ которыхъ поэзія въ первый разъ украсила разговоръ лучшаго общества; посланія и другіе произведенія сего стихотворца, въ которыхъ философія оживилась неувядающими цвѣтами выраженія, басни его, въ которыхъ онъ боролся съ Лафонтеномъ и часто побѣждалъ его; басни Хемницера и оригинальныя басни Крылова, которыхъ остроумные, счастливые стихи превратились въ пословицы, ибо въ нихъ виденъ и тонкій умъ наблюдателя свѣта, и рѣдкій талантъ, стихотворенія Карамзина, исполненныя чувства, образецъ ясности и стройности мыслей; гораціанскія оды Капниста, вдохновенныя страстью пѣсни Нелединскаго, прекрасныя подражанія древнимъ Мерзлякова, баллады Жуковскаго, сіяющія воображеніемъ, часто своенравнымъ, но всегда пламеннымъ, всегда сильнымъ; стихотворенія Востокова, въ которыхъ видно отличное дарованіе поэта, напитаннаго чтеніемъ древнихъ и германскихъ писателей; наконецъ, посланія кн<язя> Долгорукова, исполненныя живости; нѣкоторыя посланія Воейкова, Пушкина и другихъ новѣйшихъ стихотворцевъ, писанныя слогомъ чистымъ и всегда благороднымъ ^A: всѣ сіи блестящія произведенія дарованія и остроумія менѣе или болѣе приближились къ желанному совершенству, и всѣ — нѣтъ сомнѣнія — принесли пользу языку стихотворному, образовали его, очистили, утвердили. Такъ свѣтлые ручьи, текущіе разными излучинами по одному постоянному наклоненію, соединяясь въ долинѣ, образуютъ глубокіе и обширныя озера: благодѣтельныя воды сіи не изсякаютъ отъ времени, напротивъ того, онѣ возрастаютъ и увеличиваются съ вѣками и вѣчно существуютъ для блага земли, ими орошаемой!▼

Въ первомъ періодѣ словесности нашей, со временъ Ломоносова, у насъ много написано въ легкомъ родѣ; но малое число стиховъ спаслось отъ общаго забвенія. Главною тому причиною можно положить не одинъ недостатокъ таланта или измѣненіе языка, но измѣненіе самаго общества; большую его образованность и, можетъ быть, большее просвѣщеніе, требующее отъ языка и писателей большаго знанія свѣта и сохраненія его приличій: ибо сей родъ словесности безпрестанно напоминаетъ объ обществѣ; онъ образованъ изъ его явленій, странностей, предразсудковъ и долженъ быть яснымъ и вѣрнымъ его зеркаломъ. Большая часть писателей, мною названныхъ, провели жизнь свою посреди общества Екатеринина вѣка, столь благопріятнаго наукамъ и словесности; тамъ заимствовали они эту людскость и вѣжливость, это благородство, которыхъ отпечатокъ мы видимъ въ ихъ твореніяхъ: въ лучшемъ обществѣ научились они угадывать тайную игру страстей, наблюдать нравы, сохранять всѣ условія и отношенія свѣтскія и говорить ясно, легко и пріятно. Этого мало: всѣ сіи писатели обогатились мыслями въ прилежномъ чтеніи иностранныхъ авторовъ, иные древнихъ, другіе новѣйшихъ, и запаслись обильною жатвою словъ въ нашихъ старинныхъ книгахъ. Всѣ сіи писатели имѣютъ истинный талантъ, испытанный временемъ; истинную любовь къ лучшему, благороднѣйшему изъ искусствъ, къ поэзіи, и уважаютъ, смѣю утвердительно сказать, боготворятъ свое искусство, какъ лучшее достояніе человѣка образованнаго, истинный даръ неба, который доставляетъ намъ чистѣйшія наслажденія посреди заботъ и терній жизни, который даетъ намъ то, что мы называемъ безсмертіемъ на земли — мечту прелестную для душъ возвышенныхъ!▼

Всѣ роды хороши, кромѣ скучнаго. Въ словесности всѣ роды приносятъ пользу языку и образованности. Одно невѣжественное упрямство не любитъ и старается ограничить наслажденія ума. Истинная, просвѣщенная любовь къ искусствамъ снисходительна и, такъ сказать, жадна къ новымъ духовнымъ наслажденіямъ. Она ничѣмъ не ограничивается, ничего не желаетъ исключить и никакой отрасли словесности не презираетъ. Шекспиръ и Расинъ, драма и комедія, древній экзаметръ и ямбъ, давно присвоенный нами, пиндарическая ода и новая баллада, эпопея Омера, Аріоста и Клопштока, столь различные по изобрѣтенію и формамъ, ей равно извѣстны, равно драгоцѣнны. Она съ любопытствомъ замѣчаетъ успѣхи языка во всѣхъ родахъ, ничего не чуждается, кромѣ того, что можетъ вредить нравамъ, успѣхамъ просвѣщенія и здравому вкусу (я беру сіе слово въ обширномъ значеніи). Она съ удовольствіемъ замѣчаетъ дарованіе въ толпѣ писателей и готова ему подать полезные совѣты: она, какъ говоритъ поэтъ, готова обнять▼

<small>Въ отважномъ мальчикѣ грядущаго поэта!</small>▼

Ни расколы, ни зависть, ни пристрастіе, никакіе предразсудки ей не извѣстны. Польза языка, слава отечества: вотъ благородная ея цѣль! Вы, милостивые государи, являете прекрасный примѣръ, созывая дарованія со всѣхъ сторонъ, безъ лицепріятія, безъ пристрастія. Вы говорите каждому изъ нихъ: несите, несите свои сокровища въ обитель музъ, отверстую каждому таланту, каждому успѣху; совершите прекрасное, великое, святое дѣло: обогатите, образуйте языкъ славнѣйшаго народа, населяющаго почти половину міра; поравняйте славу языка его со славою военною, успѣхи ума съ успѣхами оружія. Важныя музы подаютъ здѣсь дружественно руку младшимъ сестрамъ своимъ, и олтарь вкуса обогащается ихъ взаимными дарами.▼

И этотъ человѣкъ столь рано похищенъ смертію съ поприща наукъ и добродѣтели! И онъ не былъ свидѣтелемъ великихъ подвиговъ боготворимаго имъ монарха и славы народной! Онъ не будетъ свидѣтелемъ новыхъ успѣховъ словесности въ счастливѣйшія времена для наукъ и просвѣщенія: ибо никогда, ни въ какое время обстоятельства не были имъ столько благопріятны. Храмъ Януса закрытъ рукою Побѣды, неразлучной сопутницы монарха. Великая душа его услаждается успѣхами ума въ странѣ, ввѣренной ему святымъ провидѣніемъ, и каждый трудъ, каждый полезный подвигъ щедро имъ награждается. Въ недавнемъ времени, въ лицѣ славнаго писателя, онъ ободрилъ всѣ отечественныя таланты: и нѣтъ сомнѣнія, что всѣ благородныя сердца, всѣ патріоты съ признательностію благословляютъ руку, которая столь щедро награждаетъ полезные труды, постоянство и чистую славу писателя, извѣстнаго и въ странахъ отдаленныхъ, и которымъ должно гордиться отечество. Правительство благодѣтельное и прозорливое, пользуясь счастливѣйшими обстоятельствами — тишиною внѣшнею и внутреннею государства,— отверзаетъ снова всѣ пути къ просвѣщенію. Подъ его руководствомъ процвѣтутъ науки, художества и словесность, коснѣющіе посреди шума военнаго; процвѣтутъ всѣ отрасли, всѣ способности ума человѣческаго, которыя только въ неразрывномъ и тѣсномъ союзѣ ведутъ народы къ истинному благоденствію, и славу его дѣлаютъ прочною, незыблемою.— Самая поэзія, которая питается ученіемъ, возрастаетъ и мужаетъ наравнѣ съ образованіемъ общества, поэзія принесетъ зрѣлые плоды и доставитъ новыя наслажденія душамъ возвышеннымъ, рожденнымъ любить и чувствовать изящное. Общество приметъ живѣйшее участіе въ успѣхахъ ума — и тогда имя писателя, ученаго и отличнаго стихотворца не будетъ дико для слуха: оно будетъ возбуждать въ умахъ всѣ понятія о славѣ отечества, о достоинствѣ полезнаго гражданина. Въ ожиданіи сего счастливаго времени мы совершимъ всё, что въ силахъ совершить. Дѣятельное покровительство блюстителей просвѣщенія, которымъ сіе общество обязано существованіемъ; рвеніе, съ которымъ мы приступаемъ къ важнѣйшимъ трудамъ въ словесности; безпристрастіе, которое мы желаемъ сохранить посреди разногласныхъ мнѣній, еще не просвѣщенныхъ здравою критикою: всё обѣщаетъ намъ вѣрные успѣхи; и мы достигнемъ, по крайней мѣрѣ, приближимся къ желаемой цѣли, одушевленные именами пользы и славы, руководимые безпристрастіемъ и критикою.▼

А. Похвала или порицаніе частнаго человѣка не есть приговоръ общественнаго вкуса. Исчисляя стихотворцевъ, отличившихся въ легкомъ родѣ поэзіи, я старался сообразоваться со вкусомъ общественнымъ. Можетъ быть, я во многомъ и ошибся; но мнѣніе мое сказалъ чистосердечно, и читатель скорѣе обличитъ меня въ невѣжествѣ, нежели въ пристрастіи. Надобно имѣть нѣкоторую смѣлость, чтобы порицать дурное въ словесности; но едва ли не потребно еще болѣе храбрости тому, кто вздумаетъ хвалить то, что истинно достойно похвалы.▼

В. ''Добро никогда не теряется'', особливо добро, сдѣланное музамъ: онѣ чувствительны и благодарны. Онѣ записали въ скрижаляхъ славы имена Шувалова, г<рафа> Строгова и г<рафа> Н. П. Румянцева, который и понынѣ удостаиваетъ ихъ своего покровительства. Какое доброе сердце не замѣтитъ съ чистѣйшею радостію, что онѣ осыпали цвѣтами гробницу Муравьева? Ученый Рихтеръ, почтенный сочинитель «Исторіи медицины въ Россіи», въ прекрасной рѣчи своей, говоренной имъ въ Московской медико-хирургической академіи, и г. Мерзляковъ, извѣстный профессоръ Московскаго Университета, въ предисловіи къ Вергиліевымъ Эклогамъ, упоминали о немъ съ чувствомъ, съ жаромъ. Нѣкоторые стихотворцы, изъ числа ихъ г. Воейковъ, въ посланіи къ Эмилію, и г. Буринскій, слишкомъ рано похищенный смертію съ поприща словесности, говорили о немъ въ стихахъ своихъ. Послѣдній, оплакавъ кончину храбраго генерала Глебова, продолжаетъ:▼