Трагическое положение (По; Уманец)/ДО: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Нет описания правки
Строка 32:
Мнѣ казалось, что лѣстницѣ не будетъ конца. Кругомъ! Да, ступени вились все кругомъ и кругомъ, все выше и выше, такъ что, наконецъ, и я, и догадливый Помпей, на руку котораго я опиралась съ довѣрчивостью первой привязанности, мы оба начали подозрѣвать, что верхній конецъ этой длинной спиральной лѣстницы былъ случайно, а можетъ-быть, и нарочно, снятъ. Я остановилась, чтобы перевести духъ, и въ эту минуту случилось происшествіе, слишкомъ достопамятное въ моральномъ и метафизическомъ смыслѣ, чтобы пройти его молчаніемъ. Мнѣ показалось, я даже была вполнѣ увѣрена! Я не могла ошибиться! Нѣтъ!.. Я уже нѣсколько минутъ съ безпокойствомъ наблюдала за движеніями моей Діаны: Діана зачуяла крысу! Я тотчасъ же обратила вниманіе Помпея на это обстоятельство и онъ — онъ согласился со мной. Уже не оставалось мѣста для сомнѣнія. Діана почуяла крысу! Небо, забуду ли я когда-нибудь волненіе этой минуты? Увы! Гдѣ же послѣ того человѣческій разсудокъ, которымъ мы такъ кичимся? Крыса! Она была здѣсь, т.-е. гдѣ-нибудь недалеко. Діана почуяла крысу. Я же не чуяла ничего! Такъ говорятъ, что нѣкоторыя особы находятъ пріятный и сильный запахъ въ прусскомъ ирисѣ, между тѣмъ какъ для другихъ онъ не имѣетъ никакого запаха.
 
Наконецъ мы преодолѣли лѣстницу: между нами и вершиной оставалось всего три или четыре ступени. Мы все поднимались, и оставалась всего одна ступень. Одна ступень! Одна маленькая, маленькая ступенька. Сколько человѣческаго счастья или горя зависитъ часто отъ такой ступепькиступеньки на лѣстницѣ человѣческой жизни! Я подумала о себѣ, потомъ о Помпеѣ, а потомъ о таинственной и необъяснимой судьбѣ, окружающей насъ. Я подумала о Помпеѣ — увы! — подумала о любви! Подумала о тѣхъ шаткихъ ступеняхъ, на которыя часто вступала, и, можетъ-быть, опять вступлю, и рѣшила быть осторожнѣе, сдержаннѣе. Оставивъ руку Помпея, я безъ его помощи поднялась на последнюю остававшуюся ступень и вышла на площадку колокольни. Пудель не отставалъ отъ меня. Одинъ Помпей не поспѣвалъ за нами. Стоя на верху лѣстницы, я ободряла его. Онъ протягивалъ ко мнѣ руки и при этомъ, къ несчастью, выпустилъ полы своего пальто, которыя до того крѣпко держалъ. Неужели боги никогда не перестанутъ преслѣдовать насъ? Пальто упало, и Помпей запутался одной ногой въ волочившуюся полу его. Онъ споткнулся и упалъ: такое слѣдствіе было неизбѣжно. Онъ упалъ ничкомъ, ударившись своей проклятой головой мнѣ… въ грудь ни сваливъ меня съ ногьногъ, такъ что я растянулась на жесткомъ, грязномъ, отвратительномъ полу колокольни. Но моя месть была быстра, вѣрна и полна. Схвативъ его руками за его войлокъ, я вырвала большой клокъ черной курчавой шерсти и отшвырнула прочь съ выраженіемъ полнаго презрѣнія. Я упала между веревками колоколовъ и не вставала. Помпей всталъ и не сказалъ ни слова. Но онъ жалобно взглянулъ на меня своими круглыми глазами и вздохнулъ. О, боги, этотъ вздохъ! Онъ запалъ мнѣ въ душу. А волосы, эта шерсть? Если бъ я могла достать этотьэтотъ пучокъ шерсти, я омочила бы его слезами въ знакъ сожалѣнія. Но — увы! — я уже не могла достать его. Когда онъ качался на веревкахъ колокольни, онъ казался мнѣ живымъ. Мнѣ казалось, что шерсть стала дыбомъ отъ негодованія. Такъ говорятъ, что явское растеніе гаппидэнди, Флосъ Аэрисъ приноситъ красивый цвѣтокъ, который живетъ, если растеніе вырвать съ корнемъ. Туземцы привѣшиваютъ его на веревкахъ и любуются имъ въ продолженіе многихъ лѣтъ.
 
Мы помирились и стали отыскивать отверстіе, черезъ которое можно бы взглянуть на Эдину. Оконъ не было. Свѣтъ проникалъ въ мрачное помѣщеніе черезъ единственное квадратное отверстіе, около фута въ діаметрѣ, находившееся на высотѣ семи-восьми футовъ отъ полу. Но чего не добьется энергія истиннаго генія? Я рѣшила добраться до отверстія. Тутъ была масса колесъ, шестерней и другихъ кабалистическаго вида инструментовъ, загораживавшихъ дыру, а черезъ нее проходилъ желѣзный стержень часового механизма. Между колесами и стѣной, гдѣ находилось отверстіе, и могла съ трудомъ протискаться, но я была воодушевлена отчаянной рѣшимостью и положила добиться своего. Я подозвала Помпея.
Строка 40:
Онъ сдѣлалъ все, какъ я ему приказывала, и, влѣзши къ нему на плечи, я увидала, что могу легко просунуть голову и шею черезъ отверстіе. Видъ былъ великолѣпный. Я только остановилась на минуту, чтобъ приказать Діанѣ держаться тихо, и сказать Помпею, что буду осторожна и постараюсь, чтобъ ему было какъ можно легче держать меня. Я сказала, что буду нѣжна къ его чувствамъ, какъ бифштексъ. Проявивъ такимъ образомъ справедливость къ своему вѣрному другу, я вся отдалась восхищенію пейзажемъ, разстилавшимся передъ моими глазами.
 
Однако на этомьэтомъ предметѣ я не стану останавливаться. Я не стану описывать городъ ЭднибургъЭдинбургъ. Кто не бывалъ въ городѣ ЭдінбургѣЭдинбургѣ, классическомъ Эдинѣ? Я ограничусь только описаніемъ прискорбнаго происшествія, случившагося со мною. Удовлетворивъ въ извѣстной степени своему любопытству относительно пространства, положенія и общаго вида города, я успѣла разсмотрѣть церковь, въ которой находилась, и изящную архитектуру колокольни. Я замѣтила, что отверстіе, черезъ которое я просунула голову, находилось въ циферблате гигантскихъ часовъ, и съ улицы, вѣроятно, имѣло видъ дырочки для ключа, какія бываютьбываютъ у французскихъ часовъ. Безъ сомнѣнія, оно предназначалось для того, чтобы часовщикъ могъ просунуть черезъ него руку, переводя стрѣлки часовъ изнутри, если въ томъ встретится надобность. Я также съ изумленіемъ замѣтила огромные размѣры этихъ стрѣлокъ, меньшая изъ которыхъ имѣла не менѣе десяти футовъ длины и въ самомъ широкомъ мѣстѣ от восьми до девяти дюймовъ ширины. Стрѣлки, очевидно, были изъ крѣпкой стали съ острыми краями. Замѣтивъ эти особенности, и нѣкоторыя другія, я снова обратила свой взоръ на чудный видъ внизу и скоро погрузилась въ его созерцаніе.
 
Меня вывелъ изъ него голосъ Помпея, объявившего, что онъ не въ состояніи выдерживать болѣе и проситъ меня покорнѣйше сойти. Требованіе было не благоразумное, и я объяснила ему это въ нѣсколько пространной рѣчи. Онъ отвѣчалъ, но, очевидно, не понимая моихъ взглядовъ на предметъ. Я, конечно, разсердилась и напрямикъ объявила ему, что онъ дуракъ, косоглазый невѣжда, что его мысли просто — какъ у безсмысленнаго быка — а слова — чепуха. Повидимому, онъ удовлетворился этимъ, и я продолжала свое созерцаніе.