Трагическое положение (По; Уманец)/ДО: различия между версиями

[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Нет описания правки
Строка 24:
Въ моей одинокой прогулкѣ по городу у меня было два скромныхъ, но чудныхъ товарища: Діана, мой пудель, прелестнѣйшее изъ созданій, съ пучкомъ шерсти надъ глазомъ и голубой лентой, повязанной по-модному вокругъ шеи. Діана была не больше пяти дюймовъ ростомъ, но голова ея была нѣсколько больше тѣла; ея очень коротко обрубленный хвостъ придавалъ интересному животному видъ оскорбленной невинности, вслѣдствіе чего всѣ чувствовали къ нему расположеніе.
 
А Помпей, мой негръ Помпей! Милый ПомнейПомпей! Какъ мнѣ забыть тебя! Я шла подъ руку съ Помпеемъ. Онъ былъ трехъ футовьфутовъ ростомъ (я люблю точность), и лѣтъ семидесяти или восьмидесяти. Онъ былъ кривоногъ и тученъ. Ротъ его нельзя было назвать маленькимъ, а уши короткими. Зубы же его сверкали какъ жемчужины, а большіе глаза на выкатѣ восхитительно бѣлѣли. Природа не одарила его шеей, а ладыжки поместила (какъ обыкновенно у его расы) посерединѣ верхней части ноги. Костюмъ его былъ поразительно простъ. Его единственную одежду составляли галстукъ дюймовъ десяти шириной и почти новое драповое пальто, прежде служившее высокому, полному и знаменитому доктору Денеггрошъ. Пальто было хорошее, хорошо скроенное, хорошо сшитое, почти новое. Помпей поддерживалъ его на ходу обѣими руками.
 
Наша компанія состояла изъ трехъ лицъ, и съ двумя изъ нихъ читатель ужоуже знакомъ. Но было еще третье: и это третье была я. Я — синьора Психея Зенобія. Я не Сьюки Сноббсъ. Внѣшность у меня внушительная. При достопамятномъ событіи, о которомъ идетъ рѣчь, я была одѣта въ красное атласное платье и небесно-голубую бедуинку. Костюмъ былъ отдѣланъ зелеными аграфами и семью граціозными оборками изъ оранжевыхъ аврикулъ. Такимъ образомъ, я была третьей въ компаніи. Такъ говорятъ, что первоначально было всего три фуріи: Мельти, Нимми и Хетти. — Размышленіе, память и игра на скринкѣскрипкѣ <ref>Желаніе блеснуть ученостью, показывающее невѣжество писательницы.</ref>.
 
Опираясь на руку любезнаго Помпея и въ сопровожденіи Діаны, слѣдовавшей на почтительномъ отдаленіи, я шла по одной изъ многолюдныхъ и очень пріятныхъ улицъ Эдина. Вдругъ передъ нами показалась церковь — готическій соборъ, обширный, почтенный, съ высокой колокольней, уходившей въ самое небо. Какое безуміе вдругъ овладѣло мной? Зачѣмъ я бросилась навстречу своей судьбѣ? Меня охватило непреодолимое желаніе взобраться на головокружительную высоту и оттуда окинуть все огромное пространство города. Дверь собора была гостепріимно открыта. Судьба взяла верхъ. Я вошла подъ величественные своды. Гдѣ былъ тогда мой ангелъ-хранитель? Если действительно такіе ангелы существуютъ. ''Если''? Зловѣщее слово! Какой міръ таинътайнъ, неизвѣстности и сомнѣнія заключается въ этихъ немногихъ буквахъ. Я вошла подъ величественные своды! Вошла и безъ вреда своимъ оранжевымъ оборкамъ прошла порталъ и вошла въ притворъ. Такъ, говорится, великая рѣка Альфредъ протекала подъ моремъ, не сливаясь съ нимъ и не заливаемая имъ.
 
Мнѣ казалось, что лѣстницѣ не будетъ конца. Кругомъ! Да, ступени вились все кругомъ и кругомъ, все выше и выше, такт,такъ что, наконецъ, и я, и догадливый Помпей, на руку котораго я опиралась съ довѣрчивостью первой привязанности, мы оба начали подозрѣвать, что верхній конецъ этой длинной спиральной лѣстницы былъ случайно, а можетъ-быть, и нарочно, снятъ. Я остановилась, чтобы перевести духъ, и въ эту минуту случилось происшествіе, слишкомъ достопамятное въ моральномъ и метафизическомъ смыслѣ, чтобы пройти его молчаніемъ. Мнѣ показалось, я даже была вполнѣ увѣрена! Я не могла ошибиться! Нѣтъ!.. Я уже нѣсколько минутъ съ безпокойствомъ наблюдала за движеніями моей Діаны: Діана зачуяла крысу! Я тотчасъ же обратила вниманіе Помпея на это обстоятельство и онъ — онъ согласился со мной. Уже не оставалось мѣста для сомнѣнія. Діана почуяла крысу! Небо, забуду ли я когда-нибудь волненіе этой минуты? Увы! Гдѣ же послѣ того человѣческій разсудокъ, которымъ мы такъ кичимся? Крыса! Она была здѣсь, т.-е. гдѣ-нибудь недалеко. Діана почуяла крысу. Я же не чуяла ничего! Такъ говорятъ, что нѣкоторыя особы находятъ пріятный и сильный запахъ въ прусскомъ ирисѣ, между тѣмъ какъ для другихъ онъ не имѣетъ никакого запаха.
 
Наконецъ мы преодолѣли лѣстницу: между нами и вершиной оставалось всего три или четыре ступени. Мы все поднимались, и оставалась всего одна ступень. Одна ступень! Одна маленькая, маленькая ступенька. Сколько человѣческаго счастья или горя зависитъ часто отъ такой ступепьки на лѣстницѣ человѣческой жизни! Я подумала о себѣ, потомъ о Помпеѣ, а потомъ о таинственной и необъяснимой судьбѣ, окружающей насъ. Я подумала о Помпеѣ — увы! — подумала о любви! Подумала о тѣхъ шаткихъ ступеняхъ, на которыя часто вступала, и, можетъ-быть, опять вступлю, и рѣшила быть осторожнѣе, сдержаннѣе. Оставивъ руку Помпея, я безъ его помощи поднялась на последнюю остававшуюся ступень и вышла на площадку колокольни. Пудель не отставалъ отъ меня. Одинъ Помпей не поспѣвалъ за нами. Стоя на верху лѣстницы, я ободряла его. Онъ протягивалъ ко мнѣ руки и при этомъ, къ несчастью, выпустилъ полы своего пальто, которыя до того крѣпко держалъ. Неужели боги никогда не перестанутъ преслѣдовать насъ? Пальто упало, и Помпей запутался одной ногой въ волочившуюся полу его. Онъ споткнулся и упалъ: такое слѣдствіе было неизбѣжно. Онъ упалъ ничкомъ, ударившись своей проклятой головой мнѣ… въ грудь н сваливъ меня съ ногь, такъ что я растянулась на жесткомъ, грязномъ, отвратительномъ полу колокольни. Но моя месть была быстра, вѣрна и полна. Схвативъ его руками за его войлокъ, я вырвала большой клокъ черной курчавой шерсти и отшвырнула прочь съ выраженіемъ полнаго презрѣнія. Я упала между веревками колоколовъ и не вставала. Помпей всталъ и не сказалъ ни слова. Но онъ жалобно взглянулъ на меня своими круглыми глазами и вздохнулъ. О, боги, этотъ вздохъ! Онъ запалъ мнѣ въ душу. А волосы, эта шерсть? Если бъ я могла достать этоть пучокъ шерсти, я омочила бы его слезами въ знакъ сожалѣнія. Но — увы! — я уже не могла достать его. Когда онъ качался на веревкахъ колокольни, онъ казался мнѣ живымъ. Мнѣ казалось, что шерсть стала дыбомъ отъ негодованія. Такъ говорятъ, что явское растеніе гаппидэнди, Флосъ Аэрисъ приноситъ красивый цвѣтокъ, который живетъ, если растеніе вырвать съ корнемъ. Туземцы привѣшиваютъ его на веревкахъ и любуются имъ въ продолженіе многихъ лѣтъ.