ЭСБЕ/Христианство: различия между версиями
[досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Нет описания правки |
Нет описания правки |
||
Строка 1:
{{ЭСБЕ
|КАЧЕСТВО=2
|ВИКИПЕДИЯ=Христианство
|ВИКИТЕКА=:Категория:Христианство
Строка 12 ⟶ 13 :
}}
'''Христианство''' — всемирная [[../Религия|религия]], первая в настоящее время по числу последователей (около 494 милл.) и по культурно-историч. значению своему и принявших ее народов, признающая себя откровением Единого в Троице Истинного Бога, Творца и Промыслителя вселенной, Спасителя и Освятителя людей. Основные черты христ. религии: 1) спиритуалистическое ''единобожие,'' углубленное учением о ''троичности'' Лиц в едином существе Божества. Это учение дало и дает повод к глубочайшим философским и религиозным спекуляциям, обнаруживая глубину своего содержания в течение веков все с новых и новых сторон (см. [[../Троица|Троица]]); 2) понятие о Боге как абсолютно совершенном Духе, не только абсолютном Разуме и Всемогуществе, но и абсолютной Благости и Любви (Бог любы есть); 3) учение об ''абсолютной ценности человеческой личности'' как бессмертного, духовного существа, созданного Богом по Своему образу и подобию, и учение о равенстве всех людей в их отношениях к Богу: все равно возлюблены Им, как дети Отцом Небесным, все предназначены к вечному блаженному бытию в соединении с Богом, всем подаются средства к достижению этого предназначения — свободная воля и божественная благодать; 4) учение об ''идеальном назначении человека,'' заключающемся в ''бесконечном,'' всестороннем, духовном ''усовершенствовании'' (будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный); 5) учение о полном господстве духовного начала над материей: Бог — безусловный Владыка материи, как ее Творец: человеку Им вручено господство над материальным миром, чтобы через материальное тело и в материальном мире осуществить свое идеальное назначение; таким образом Х., дуалистическое в ''метафизике'' (так как оно принимает две инородные субстанции — дух и материю), монистично как ''религия,'' ибо ставит материю в ''безусловную зависимость'' от духа, как творение и среду деятельности духа. Поэтому оно 6) ''одинаково далеко как от материализма'' метафизического и морального, ''так и от ненавистничества по отношению к материи и материальному миру'' как таковым. Зло не в материи и не от материи, а от извращенной свободной воли духовных существ (ангелов и человека), от которых оно перешло на материю («проклята земля ''в делах твоих''»'','' — говорит Бог [[../Адам|Адаму]]; при творении же все было «добро зело»). Этот трезвый и вместе высокоидеальный взгляд Х. на материю получил наилучшее выражение в 7) учении о ''воскресении плоти'' и о блаженстве воскресшей плоти праведников вместе с их душами в просветленном, вечном, материальном мире и 8) во втором кардинальном догмате Х. — в учении о Богочеловеке, о воистину воплотившемся и вочеловечившемся для спасения людей от греха, проклятия и смерти Предвечном Сыне Божием, отождествляемом христианской церковью с ее Основателем, Иисусом Христом. Таким образом, Х. при всей безупречной своей идеалистичности есть религия ''гармонии'' материи и духа; оно не клянет и не отрицает ни одной из сфер деятельности человека, но облагораживает их все, внушая помнить, что все они — только средства к достижению человеком духовного богоподобного совершенства. Кроме этих черт, несокрушимости христианской религии способствуют: 1) существенная ''метафизичность'' ее содержания, делающая ее неуязвимой для научно-философской критики и 2) для католических церквей Востока и Запада — учение о ''непогрешимости церкви'' в вопросах догмата в силу действующего в ней во все времена Духа Святого — учение, в правильном понимании охраняющее ее, в частности, от критики исторической и историко-философской. Эти черты, пронесенные Х. сквозь два тысячелетия, несмотря на бездну недоразумений, увлечений, нападок, подчас неудачных оборон, несмотря на всю ту бездну зла, которая делалась и делается якобы во имя Х., ведут к тому, что если христианское учение всегда можно было принимать и не принимать, веровать в него или не веровать, то ''опровергнуть'' его ''нельзя'' и никогда возможно не будет. К указанным чертам привлекательности христ. религии необходимо присоединить еще одну и отнюдь не последнюю: несравненную Личность ее Основателя. Отречься от Христа, может быть, еще много труднее, чем отречься от Х.
§ 1. ''Условия, встреченные евангельской проповедью в Иудее и [[../Палестина|Палестине]]. ''
§ 2. ''Первоначальная проповедь в Палестине u отношения иудейства к палестинским иудеям-христианам.'' По требованию фарисеев, книжников и (соединившихся на этот раз с своими злейшими противниками) саддукеев-первосвященников Иисус Христос предан был казни, и с Его смертью Его враги успокоились, полагая первое время, что все опасное галилейское движение, поднятое Им, теперь замрет само собою. Не прошло, однако, и двух месяцев с той Пасхи, в навечерие которой погребен был «обманщик», как его ученики с непонятной для врагов Его смелостью в том же Иерусалиме, в соседстве Голгофы и Гроба, стали проповедовать, что Распятый был действительно Мессия; что Он в течение сорока дней после своей смерти, начиная уже с третьего, многократно являлся им и в Галилее, и преимущественно в Иерусалиме, в истинном, но прославленном теле, ел, пил и беседовал с ними; что в 40-й день Он на их глазах вознесся на небо, обещав вернуться со славою, как Мессия-Судия живых и мертвых, и велел им в промежуточное время проповедовать евангелие царствия Божия. Убеждение проповедников в истине всего, что они говорили, было несомненно. Палачи Христа были сбиты с толку; как видно, фарисеям и синедриону вначале просто не верилось, что такая сумасбродная проповедь может иметь успех и до поры до времени они решили игнорировать ее. Саддукеи, задетые особенно проповедью о воскресении, несколько раз брали главных проповедников, Петра и Иоанна под стражу запрещали им учить «о имени сем» под разными угрозами, однажды подвергли их бичеванию, но в конце концов отпускали, не добившись даже обещания не проповедовать более. Некоторые, по-видимому, стали и по существу колебаться, и возобладал совет Гамалиила — принять пока, на всякий случай, выжидательное положение (Деян. 5, 34—40). Но вот среди проповедников Евангелия явился Стефан, с величайшим искусством и одушевлением выдвигавший как раз те самые стороны учения Христа, за которые Его преследовали: он учил, что Иисус Назорей предсказал разорение храма и храмового служения и изменил заветы Моисеевы. Приглашенный в синедрион для объяснений, он, воодушевляясь все более и более, кончил свою речь возгласом: «Я вижу небеса отверстыя, и Сына Человеческого стоящего одесную Бога» (Деян. 7, 56), повторив таким образом, ту самую «хулу», за которую синедрион объявил Христа повинным смерти (Матф. 26, 64). Это было уже невыносимо; наперекор закону, Стефан был тут же — побит каменьями, и иерусалимскую церковь постигло первое прямое гонение, главным деятелем которого явился пылкий фарисейский ученик, молодой Савл; это был уроженец города Тарса, иудей, ученик Гамалиила, слышавший Стефана и присутствовавший при его убиении. Гонение разогнало христиан из Иерусалима по всей Иудее и Самарии и далее и имело следствием основание общин по всей Палестине и даже в Газе и Дамаске. Сами апостолы удержались в Иерусалиме, лишь иногда странствуя оттуда (особенно Петр) в Самарию, Лидду и пр. по нуждам проповеди и церкви (Деян. 8, 14; 9, 32 след.). Гонение угасло совершенно неожиданным образом. Христианская община в Дамаске с ужасом ожидала Савла, который должен был явиться сюда для ее разгрома с полномочиями от иерусалимского синедриона. Савл явился — и стал проповедовать в синагогах, что Иисус есть воистину Мессия и Сын Божий, что он, Савл, сам видел Его по пути в Дамаск и убедился в Его воскресении (как бы ни представлять себе это видение, несомненно, что сам Савл-Павел был убежден в его полной однородности с прочими явлениями Воскресшего, о которых проповедовали апостолы; см. 1 Коринф. 15, 4—8). Гонение, душой которого был Савл, отныне Павел (Деян. 13, 9), быстро затихло. Между тем проповедь рассеянных из Иерусалима достигла уже Кипра, Финикии и Антиохии; проповедники обращались пока только к иудеям и отчасти к эллинам (в Антиохии); но, по Деяниям Апост., уже в это время Петр по особому божественному указанию крестил без предварительного обрезания дом сотника Корнилия, за что подвергся упрекам в Иерусалиме (гл. 10—11). Крупный успех проповеди эллинистам в Антиохии (где, по Деян. 11, 26, обращенные впервые стали называться христианами) побудил апостолов в Иерусалиме отправить туда как бы для ревизии Варнаву, а тот пригласил к себе Савла (или Павла) из Тарса, куда его укрыли, чтобы переждать раздражение против него иудеев. Это было уже в начале 40-х годов первого века, при императоре Клавдии и последнем царе иудейском Ироде Агриппе, объединившем на недолгое время (41—44) в своих руках царство Ирода Старшего. Этот царь в угоду иудеям поднял второе гонение в Иерусалиме, жертвой которого пал апостол из двенадцати, Иаков Зеведеев, брат евангелиста Иоанна; Петр был взят под стражу, но спасся чудесным образом. О дальнейшей деятельности апостола Павла см. соотв. ст. Подробных сведений о дальнейшей судьбе палестинской церкви у нас нет; известно только, что иерусалимская церковь продолжала беспрепятственно развиваться, приблизительно в 58 г. считала своих членов тысячами (Деян. 21, 20) и продолжала держаться Моисеева обрядового закона; некоторые из ее членов даже считали обрезание обязательным для христиан из язычников; это повело к апостольскому собору, на котором было определено, что язычники должны лишь воздерживаться от идоложертвенного, удавленины, крови и блуда (некоторые редакции Деян. Ап. добавляют: и не делать другим, чего себе не желают), а обрезание необязательно. По-видимому, иудеи в Палестине, как и вне ее, не имея средств и власти прямо вредить церкви, старались интриговать против нее у римских властей и то, видя ее ревность к отеческому закону, не слишком усердно. Грех непризнания и распятия Мессии иудеохристиане готовы были признать грехом по неведению, почему обвинение в нем не слишком задевало иудеев. Глава иерусалимской общины, ап. Иаков, «брат Господень», пользовался у большинства даже суеверным уважением и звался у самих иудеев праведным. Положение дел переменилось в 60-х гг., когда руководство народным движением перешло к «зилотам»: проповедуя своего Мессию, пришедшего или грядущего, они видели вредную помеху себе в христианах, не признававших иного Мессии, кроме своего Иисуса Назаретского, и глухих ко всем зилотским воззваниям к политическому возмущению. Весьма вероятно, что и убийство Иакова, брата Господня, было внушено первосвященнику Ганану II не столько его саддукейством, сколько желанием угодить зилотам, сила которых в это время была уже очевидна. Все позднейшие восстания иудеев, при Нероне и Веспасиане, Траяне и Адриане, сопровождались яростными гонениями на христиан, и самым лютым из них было гонение при лжемессии Бар-Кохбе. Подробности этих гонений неизвестны. Помимо зилотства, иудеи преследовали отныне христиан не прямо, а при посредстве языческого общества и властей, продолжая, в сущности, ту же политику, которую начали преданием самого Христа на суд римского прокуратора.
Строка 206 ⟶ 207 :
Таким образом церковь еще на заре своего существования приняла все меры к охранению вверенного ей сокровища веры от всевозможных искажений и вредных воздействий со стороны окружающих духовных стихий: не отвергая огулом ни одной из них, она поставила свое откровение как мерку их истины и лжи, их угодности или неугодности Богу. Вопрос о том, выдержала ли церковь на деле свою точку зрения или же чуждые элементы мало-помалу просочились в нее, модифицировали, даже вытеснили первоначальное содержание веры и, став на его место, aut bona, aut mala fide стали провозглашаться самой церковью как ее откровение, — есть интереснейший и важнейший вопрос истории христианского вероучения; отвечать на него с достаточной доказательностью может только соответственная наука в полном ее составе. В протестантской, мало верующей и неверующей науке распространен взгляд, что церковь своего принципа не выдержала, что ее вероучение, организация, ее догматы, таинства, обряды представляют из себя ''затяжную'' форму эллинизации Х., как гностицизм представлял ''молниеносную'' ее форму. Знакомясь с аргументацией этого взгляда, необходимо помнить, что для ее убедительности важно не количество внешних черт и слов, перенесенных из языческих культов в христианский: нужно доказать, что эти черты перенесены ''с сохранением их языческого смысла,'' чуждого первоначальному христианскому вероучению. Несомненно, что Х., будучи внутренним ''перерождением'' мира, менее всего было и хотело быть его ''реформой'' в буквальном смысле слова, т. е. изменением во что бы то ни стало ''его внешних форм.'' Напротив, церковь стремилась по ''возможности меньше ломать снаружи'', но по возможности ''все'' наполнять своим, новым, внутренним содержанием. Как Х. не боялось обращать вчерашние языческие храмы в свои церкви, так оно не боялось и других ''внешних'' заимствований. Но если мы приглядимся к бесчисленным пунктам сходства, то увидим, что или сходство чисто внешнее, или данное воззрение или учреждение обще язычеству не только с позднейшей, а и с древнейшей церковью и, следовательно, с точки зрения верующего, относится к тому «рассеянному слову истины», которое уже апологеты находили в языческом мире. Для протестантской гиперкритики, строящей себе своего Христа и свое первоначальное Х., совершенно убедительно указание, наприм., на то, что воззрение на евхаристию как на духовную пищу, дающую вкушающему бессмертие, мы не находим «раньше, чем в четвертом евангелии». Для православного же, для которого «подлинное» Х. тождественно с новозаветным, это доказывает, что «воззрение» это проповедано самим Спасителем; если нечто сходное есть в язычестве (надписи на пеленах мумий «он ест Бога», отождествление Диониса с жертвенным животным, которое участники оргий разрывали и съедали, чтобы слиться с существом бога, и т. п.), то, значит, тут было в язычестве как бы предчувствие истины. Если целитель Асклепий и некоторые другие боги звались в язычестве «спасителями» и «человеколюбцами», если эллинский культ душ представляет множество черт, тождественных с православными обрядами погребения и поминовения усопших, если православное «богоявление» зовется точь-в-точь как один из праздников Диониса (Epiphania), если самый термин «таинство» взят ''без перемены'' с языческих «мистерий» (mysterion, teletai) — то тут заимствование идет не дальше слов и форм, не дальше, чем в заимствовании языческого здания под христианскую церковь. И Христос есть «Спаситель», но Он спасает не от того, от чего спасал Асклепий, и иным путем. Эллины чтили и поминали умерших, ''чтобы они не напоминали о себе живым,'' не пугали и не вредили (по кр. мере первоначально), а христиане — ''чтобы поддерживать общение любви между живыми и умершими,'' как между ''церковью земной и небесной'' и т. д. В иных случаях недостаточное знакомство или, лучше сказать, слабость чутья инославных ученых к смыслу особенно восточного веровоззрения доводит их здесь до грубых ошибок, тем более, что постоянно надо различать церковное от вульгарно-христианского понимания дела; последнее нередко впадало в действительное язычество и магизм и сама церковь объявляла его тогда ''двоеверием'' и ''суеверием.'' Но только глубокая неспособность вжиться в восточное воззрение могла навести, напр., Штрауса на мысль, что зачатие Спасителя от Духа Святого однородно с языческими мифами о любовных похождениях богов. Что касается эллинизации Х. в смысле ''подчинения'' его греческой философии, то тут довольно заметить одно: последствием такого подчинения должна бы была явиться ''рационализация'' насквозь всей догматики (ибо античная философия вообще и воспринятая церковью в частности была, как мы видели, в основе рационалистична); между тем, те же протестанты и неверующие находят, что догматика вселенских соборов насквозь «иррациональна» (православный скажет, что она превосходит разум, сверхрациональна).
Апологеты узаконили философскую, а с ней и вообще научную работу в церкви: [[ЭСБЕ/Климент Александрийский|Климент Александрийский]] дал этюды по православному богословию, Ориген дал первую цельную систему. Одновременно началась разработка двух основных догматов теоретического богословия: о Троице и о Богочеловеке, составлявшая главный труд церковной мысли в эпоху вселенских соборов. Первый был формулирован окончательно на Втором Вселенском соборе (см. [[Троица]], Монархиане, [[ЭСБЕ/Арианство|Арианство]], [[ЭСБЕ/Единосущие|Единосущие]]); над вторым догматом работали соборы с третьего по шестой (см. [[ЭСБЕ/Несториане|Несторианство]], [[ЭСБЕ/Монофизитство, монофизиты|Монофизитство]], [[ЭСБЕ/Монофелитство|Монофелитство]] и [[../Христос|Христос]], вторая половина статьи).
''Литература.'' Сильвестр, «Опыт православного догматического богословия с историческим изложением догматов» (5 тт.). Из протестантских сочинений по истории догмата вообще: Baur, «Lehrbuch der Dogmengeschichte» (1867) и «Vorlesungen über die christliche Dogmengeschichte» (1865—67); Harnack, «Lehrbuch der Dogmengeschichte» (1897); Loofs, «Leitfaden z. Dogmengeschichte» (1893) и мн. др. Католики: Dion. Petavius, «De theologicis dogm.» (4 т.); с либерально-католической точки зрения Kuhn, «Ehrenrettung des Dionysius Petavius und der katholischen Auffassung der Dogmengeschichte» (в «Theol. Quartalschrift», 1850); F. J. Zobl, «Dogmengeschichte der katholischen Kirche» (1865); Klee, «Lehrbuchder Dogmengeschichte» (1837); Möhler, «Symbolik» (9 изд., 1884); против него Baur, «Der Gegensatz des Katholicismus und Protestantismus». Об отдельных пунктах вероучения и учителях см. литературу особенно в «Патрологии» Bardenhewer’a, под соответственными графами.
|