Надежда Степановна Соханская-Кохановская.
правитьСлава Богу, что мужик лапоть сплёл.
правитьДействующие лица:
правитьБарин Николай Петрович, лет за 50, помещик.
Барина Марья Петровна, лет за 40, барыня, помещица.
Вера Николаевна, молодая барышня, невеста.
Григорий Ильич, жених, учитель из города.
Приказчик Селифонт Потапович, отставной солдат.
Соломе Сергеевна, его жена.
Пономарь.
Пономарка.
Крепостные люди Николая Петровича:
Дмитрий и Татьяна — молодожёны.
Старая старуха, еле движущаяся.
Мальчик в комнатах лет 15-ти.
Мужики и бабы, деревенские мальчишки и девочки.
Действие происходит 9 марта, на Сорок Мучеников, и нам должно быть известно народное поверье, что в этот день вылетают первых сорок жаворонков и начинают петь по-весеннему; а люди добрые, жены благочестивые, в честь мучеников, пекут пшеничные жаворонки и раздают детям на великое лакомство и забаву; а дети с жаворонками катаются с гор, провожают зиму из году вон.
Действие первое.
правитьТатьяна. Ох, Митрий! Что-то мой жаворонок? Гляди, не перепёкся ли?
Дмитрий (смотрит на неё, как бы говоря: «Экая краля какая!» и вытягивает из пучка лыко). А коли перепёкся — смотри, чтоб не перепёкся.
Татьяна. Смотри! Вестимо, что смотри. А твои-то глаза где были?
Дмитрий (про себя). Ишь ты, воструха баба! Знай её. (Улыбаясь, наклоняется к лаптю).
Татьяна (суетясь у печи и заглядывая в неё). Тут Боже храни, как что станется! Сама Приказчик Саломея Сергевна, честью — стало быть, ласковым словом просила: «Постарайся да постарайся, Танюша! Ты у меня золото, — говорит. — Чтобы жаворонок был как есть в свете жаворонок! А и не стыдно было бы господам на поклон снести». А я и в девках была куда мастерица жаворонки печь! Разве таково бабе склалося (оборачивается и взглядывает на Дмитрия): замуж девка поспешила, ума истеряла.
Дмитрий (встряхивает кудрями и говорит про себя). Да и баба востра… (Громко). Танюша! Дай-ка мужу кваску испить. Слышь ты, молода жена да хороша!
Татьяна. Что? Солоно съел небось? (Живо подаёт кружку с окна, и когда тот начинает пить, кланяется не совсем спроста). Во здравие, мужилушка, пей.
Дмитрий (напившись). Куда ты, утена сизая, плывёшь? Кружку-то возьми.
Татьяна. Да на стол поближе поставь. Может, ещё испить захотится сахарным устам.
Дмитрий. Вишь ты диво какое нашла: жаворонка приказчице печь! За жаворонком глаза просмотрела и мил муж — немил стал.
Татьяна. Сидел бы ты себе да лапоть плёл! (Живо оборачивается от печи). Приказчице! А стало быть, выходит не Саломее Сергевне Приказчик, а самой как есть барышне!
Дмитрий. Взаправду. Не видала барышня твоих жаворонков!
Татьяна. Нечто. Так теперь повидит… На поклон ей снесём, поздравлять будем с женихом и со сговором: хлеб-соль, как водится, и петуха с курицею, да и жаворонка — как нынче день такой.
Дмитрий. А какой ноне день?
Татьяна. Такой — чтобы ты квасу напился, да Богу помолился… (Живо оборачивается к печи). Ах, матушка моя, печь горяча! Храни Бог, как я за пустыми речами да жаворонка сожгла! (Вынимает его на лопате из печи; осматривает со всех сторон; пробует то на одной руке, то на другой). Совсем, кажись, поспел. Лёгкий какой! (Подкидывает его вверх и принимает на руки. Затем живо сдёргивает с колка полотенце; обтирает им жаворонка, обдувает ею; кладёт на расшитые концы и несёт к столу, говоря): Благослови, Господи, на стол положить. (Крестится и сама садится па лавку за стол. Дмитрий прилежно работает, оканчивая лапоть и не поднимая головы. Татьяна несколько времени молча любуется своим жаворонком, потом говорит): Митрий! Глянь-ка, Митрий, сюда.
Дмитрий (работая). Чего я там не видал?
Татьяна. Ну, коль чего не видал, так посмотри. Каков мой жаворонок уродился.
Дмитрий. Бабьи вытевки всё! Тем нам Христос Бог и хлебушка не родит, что завели бабы ругаться над хлебом святым. Из хлеба святого птицу творить!.. На-ко-сь сюда погляди. Каков лапоть сплёл! (Поднимает и показывает). А ты бы, молода жена, не чудила хлебом святым, а глядя — вишь кое узорочье! С добра ума баба сказала: «Слава Богу, что муж лапоть сплёл».
Татьяна. А чтобы у меня язык отсох, чтоб я на твоём дурацком лаптю да Бога поминала! (Швыряет лапоть со стола).
Дмитрий. А помянешь, жёнка.
Татьяна. Да коли заставишь.
Дмитрий. А что ты думаешь, не заставлю? (Наклоняется к пучку лык).
Татьяна. Коли леший, что в лесу тебе лыки драл, научит тебя.
Саломея Сергеевна (на пороге). Танюша! Ахти, молодайки! Куда тебя ветры несут? И не в лесу, а лешего поминаешь.
Татьяна (испуганная и начинающая всхлипывать). Помянули бы вы, Саломея Сергевна, и лешего, коли б домовой грозиться почал. Вот вам… (Передаёт жаворонка). Святое дело, что уберегла. Не сменяла жаворонка на дурацкий лапоть.
Саломея Сергеевна (рассматривая, подходит к столу). Да и жаворонок! Вот птица! Ай да молодайка, золотые руки! Я те скажу — жаворонок.
Дмитрий. Окроме хлеба святого, чёртова кукла.
Саломея Сергеевна (сострадательно обращаясь). Лапоть ты, лапоть! Содрал да сколбал.
Дмитрий (равнодушно). А я, мол, приказчица: что те липку драть? Мы, мол, и барыню обдерём.
Саломея Сергеевна. Что? Что ты плетёшь? К своему дурацкому лаптю барыню приплёл… (Горячась и подступая к Дмитрию). Ах, ты смирена! Во смиренниках был, а теперь свою смирность оказал. Чего от тебя жена наутёк пошла? Что она барский жаворонок пекла, а твоему мужицкому лаптю не в угоду стало.
Татьяна (жалуясь). Вишь, чтобы я, в угодность ему, Саломея Сергевна, про его лапоть таково слово сказала.
Саломея Сергевна (к Тане). Какое слово?.. (К Дмитрию). Я про тебя скажу слово! Пожди, дай сговор отбыть. Я тебе помяну твоё слово.
Дмитрий. На то и собака во дворе, чтоб лаяла… Слышь, Таня: а жена мужа слухала. Сказывай слово.
Татьяна. Какое тебе дурацкое твоё слово? Не скажу.
Дмитрий (поднимая и показывая лапоть). Говори, жена: «Слава Богу, что муж лапоть сплёл».
Татьяна. Ты меня зарежь на сем слове. На смерть пойду, а не покорюсь лаптю. Тьфу! (Плюёт и бросается в двери).
Саломея Сергеевна (ожидая, что Дмитрий кинется следом за женою, мечется по избе и кричит): Разбой! Караул! Ай, ай! Батюшки родные, убил, убил! Голову проломил.
Пономарь (в сенях). Стой, стой, Татьянушка-свет! Куда тебя резвые ноги, как юницу, несут? (Входит). Здравствуйте, матушка, Саломея Сергевна! Здорово, хозяин в дому! Я отзвонил да и с колокольни долой; а у вас тут послышал трезвон.
Пономарка (кричит). Батюшки-светы! Кого убили? Чай, голову проломили. Дай я ему разбойнику… (Увидевши пономаря). А ты тут чего с шеста да на насесть сел? С колокольни да в избе стал?..
«Марш! Налево кругом!» — раздвигая народ, является Приказчик, спрашивая: «Кой тут бес сотворился?» И все останавливаются в недоумении, видя, что Дмитрий сидит и равнодушно плетёт лапоть, а посреди избы стоит приказчица не в тех — не в сих, и пономарь любопытно глядит по сторонам).
Пономарь. Гляжу-погляжу да и лапоть вижу… Что-й ты, смирена человек, за лапоть такой на диво сплёл? (Берёт в руки лапоть).
Приказчик (грубо). Эх ты, с колокольни ворона! высоко сидала, да мало видала: лаптю вздивовалась… (к народу). Что вы тут собрались? На какую пропасть? Дела вам барского нет? Мужик лапоть плетет, а вас насадило полну избу и давай караул кричать!
Саломея Сергеевна. Ты-то уйми свое горло. Распустил широко. Рад, чтобы барин послышал.
Приказчик. Озвалась коза, береги свои рога… Митрий! что у те за Содом в избе?
Дмитрий. Что? Да ничего. Маленько баба вздурила.
Саломея Сергеевна. А ты, смирен да умен, что ты к бабе с лаптем, как с ножом к горлу пристал? Танюшка молодая, на поклон барам, жаворонок испекла; а ты взялся ее корить и бранить: чтобы она наплевала на жаворонок и кланялась — поклонялась твоему лаптю мужицкому, поганому! И самое барыню к лаптю приплел.
Приказчик
(с грубой насмешливостью)
Та-та, та-та, сорока!
И где была? Далеко.
На водочку сидела,
Белый свет облетала…
Говорю: коза, береги свои рога… Сказывай, Митрий! чем твоя баба вздурила, что супротив мужа пошла? (Ищет глазами в толпе). Озорница экая! Повыйди.
Татьяна (выступая вперед, почти плачет). Селифонт Потапыч! Батюшко! Выводи — не выводи на народ; а я не скажу того слова.
Приказчик. Какого слова?.. Вишь ты: пава стала, хвост разостлала… Сказывай: какое слово?
Татьяна.
Хоть вы мне что дети… Знать так мне на роду написано: что не видать мне свету белого! Пропала моя головушка! (Всплескивает руками и заливается в слезах).
Пономарка (приказчику). Коли вздурила баба, — побей бабу: на то и муж есть; а до души к ней со словом не лезь! Сатаной не приставай к душе.
Приказчик. А ты чего пристала? Тем на селе и колоколов не слыхать, как комары гудут: что наша пономарка сама, что не от самого большого колокола, да себе в рот языка взяла, на бабий трезвонь, слышь!
Барин. Потапыч! Что у тебя дела никакого нет? Что, братец, за порядки такие? Свадьба, или у тебя покойника на вынос несут? Чуть не вся деревня, старый и малый, привалила к избе! В чем оказия?
Приказчик. А в чем-с оказия? Ваше Высокоблагородие! смех курам сказать. Баба вздурила: Танюшка Митрия, молодая. Не корится мужу. На том стала — затялась баба — что не хочет одного слова сказать.
Пономарь (кланяется помещику). А и в Писании говорится: «Жена да боится своего мужа».
Пономарка (про себя). Пуще-то всего тебя, волосатого.
Саломея Сергеевна (держа в одной руке жаворонка, а в другую хватая лапоть). Какое слово, Николай Петрович, батюшка! Я и самой матушке, Марье Петровне доложу: какое слово? Когда тебе лаптем в горло суют: подавись баба, а сказывай слово!
Барин (отступая). Да что ты?.. Постой…
Приказчик (стараясь поймать руку жены с лаптем). И другая баба вздурела! Постой… Что ты барские уста лаптем загораживаешь?
Приказчица (отмахиваясь). Я не загораживаю, а вишь он (указывает на Дмитрия) матушку барыню, сударыню нашу, к лаптю своему мужицкому пригородил — пригородил, барин! А жена, баба молодая, во всей вине стала.
Барин (пятясь). Тьфу ты пропасть какая! Что ты, Сергеевна, на меня, как на рожон, лезешь? Потапыч! Кто прав, кто виноват?
Приказчик. Я, ваше высокоблагородие, в толк не возьму. Мужик молчит, а бабы вопят. Без сумления, баба виновата. Рассуди их, ваше высокоблагородие, своим барским судом.
Барин (с сердечной жалобою). Господи, Боже мой! Житья на свете барину нету! Каждый божий день суды суди, да самосуд веди. Мужик подрался, баба вздурила — все к барину на суд иди, барин суди! Посадил бы вас кого в барскую кожу, чтобы узнали: каково житье! (Садится на переднее место за столом).
Пономарь (с низким поклоном). Батюшка, Миколай Петрович! у нас по духовному сказывается: коли не поп, то и не суйся в ризы.
Барин (не в духе). И ты не суйся… Ну, ступай на суд. Подавай сюда правого и виноватого, мужика и бабу.
Барин. Да ты не кланяйся, писаная краля! Из сапог да в лапти пошла… Была дворовою, вышла замуж за крестьянина, да теперь и мудруешь мужем. Я тебя, воструху, насквозь вижу. Во всей вине стоишь.
Вишь, тонкая да высокая, преклоняется да подымается, что белая березка в барском саду! А у вострухи свое на уме… Сказывай, Дмитрий, в чем такова вина?
Дмитрий. Да оно, батюшка барин, Миколай Петрович! (Кланяется низко). Не обессудь на нас. Изволишь знать наше мужицкое слово: что устами реки не испить, то и жены с мужем не рассудить. Не какова вина, коли у мужа с женою побранка была.
Приказчик. Ну, и бранись вы себе, (понижая голос) собаки вас ешь! А кричат: «Разбой! Караул!». Кто вас за язык тянул? Мало не всю деревню сбили. Видишь, народу сколько насадило в избу! Вы, ваше высокоблагородие, дознайте: из чего беда встала? Чтоб попусту не мутили народ.
Барин (Дмитрию). Из чего, говори?
Дмитрий (нерешительно взглядывая на жену). Из того, барин-батюшка — некуда греха девать — бабий норов на бабу пришел. Она жаворонка испекла…
Барин. Где? Какой жаворонок? Давай сюда поличное.
Барин. Ну, а ты, брат?
Дмитрий. А я, батюшка барин, лапоть сплел.
Барин. Ладно. Давай и лапоть сюда.
Ну, из чего пошла беда? Кажись бы и разница не велика: жаворонок тем же лаптем глядит.
Дмитрий. Батюшка, Миколай Петрович! Мне вишь, мужику, лапоть хорош; а бабе — тетерька мила. Ну, и встала — пошла беда!
Барин (выразительно). Приколотил, небойсь.
Дмитрий. Разве она, барин, колоченная перед тобой стоит? Глянь-погляди… Таня! скажи мужнино слово: «Слава Богу, что муж лапоть сплел».
Татьяна (с минуту колеблется, закрывает лицо руками и начинает рыдать, причитывая жалобно): И зачем меня матушка, горемычную, породила и на белый свет Божий пустила! Лучше бы я кукушкой горькою во саду летала, бесприветною куковала! (Жалобное причитывание переходит почти в песню).
Сяду я во садике
Под яблонкою,
Своим кукованьецем
Весь сад иссушу;
Горючими слезами
Терем подтоплю…
Барин. А! Какова? Слышали ее? Принялась за душу тянуть! Ах, ты этакая… А? Молода да бабьим разумом взяла. Все нутро переворотила — а?.. Муж и барин тебя пальцем не тронули: из чего ты в слезные да жалостливые причитанья вошла? Барин тебе милость свою барскую оказывает: вас обоих дураков судит. А ты что? Ты, изволишь видеть, башмачница дворовая… Покажи ногу…
В башмачках стоишь, и тебя претит сказать мужу: «Слава Богу, что муж лапоть сплел».
Татьяна (бросается в ноги). Батюшка барин, отец ты наш родной! Не погуби мою душу… Не скажу я того слова.
Барин. Встань, встань… Да что ты, дура! Богу кланяйся, а барина слушай.
Татьяна (не вставая с колен). Батюшка барин, пусть я лучше твоему сапогу поклонюся, а не мужицкому лаптю.
Барин. Ах, ты, баба какая? (В удивлении разводит руками и ударяет по столу). На весь свет баба!.. Вставай и становись ближе сюда.
Что же тебе умора какая? С белым светом расстаться — или как? Белила-румяна твои алые спадут?.. Срамница ты экая, бесстыдница! Барина не чтишь и мужу не коришься… Хотя бы ты сестры своей, всякой жены мужниной, постыдилась, что вишь сколько стоят! — собрала их глядеть на себя.
Татьяна (порывом оборачивается). Матушки бабы, сестрицы мои! Простите вы мою голову поклонную.
Барин. Поклонную-то, поклонную, да не покорную… (к народу) Что ж? Ведь вам след, бабы, в резон ее ввести. Сергеевна, ты, матушка, не молодайке чета: пожила с мужем. Покажи ты ей, дуре, пример, как то не хитрое слово сказать: Слава Богу, что муж лапоть сплел!
Саломея Сергеевна (подступая). Сударь Миколай Петрович! с кой поры я у твоей милости за собаку стала: чтобы мне с ветру всякое слово лаять?.. Какой лапоть? Я и матушке барыне доложу: что я приказчица, а не лапотница. (Указывая на мужа). И его-то сударь взять? Он человек присяжный. Царю-Государю и своим командирам-енералам верою и правдою служил; а не с Митькою рядом — тьфу! Лапти плел.
Приказчик (махнув рукою). Прости — прощай! Затвердила сорока Якова.
Барин. Да ты в толк, Сергеевна, возьми. Ты примером, значит — чтобы поучить дуру молодую — скажи.
Саломея Сергеевна. Милости вашей, батюшка сударь, благодарствую! чтобы я старою дурой стала… В угоду Митьке лапотнику, косолапому, его дурацкое слово сказала? Не дождет он и не додышит того! Пусть его мать с того света придет и отец встанет…
Барин. С нами крестная сила! Озлилася баба. Подняла мертвых — гляди и чорта приведет… Матушка пономарушка! Ты человек, поблизу Божией Церкви ходишь. Урезонь её.
Саломея Сергеевна. Я свой резонт знаю. Ты меня, сударь, по косточкам разбери. (К мужу). Режь меня, ешь ты меня…
Приказчик (внушительно). Уймись, песья еда!
Саломея Сергеевна (продолжая яростно). Поперёк горла костью обглоданной стану; а сказать не скажу… Не скажу… (Наступает на мужа).
Барин. Господи! На стену лезет! Белены объелася баба… Пономарка матушка! да что же ты?
Пономарка (сурово). Да что же я, сударь?
Барин. Стоишь, хотя бы ты слово молвила.
Пономарка. Какое такое слово?
Барин. Старую-то пристыди; а молодая на тебя глядит — поучи ее. Ведь я опять не другое, а свое барское слово говорю: ты человек, вокруг Божией церкви ходишь…
Пономарь (книжно). Язык свят, Царское священие…
Пономарка. А ты, куда зря, с своим языком невпопад лезешь? На колокольню пошел звонить; а по избам трезвонить стал… Я, сударь Миколай Петрович, и сказала бы тебе твое хотельное слово; да мне Господь Бог не дал — видно по моим то тяжким грехам. Мой пономарь, не то лаптя не сплетет и, слава Богу, коли цель колокол будет, не расшибёт его.
Приказчик. Вот вы, Ваше Высокоблагородие, и судите свой суд! Пришла беда на тебя и на пономаря. С бабами судить — все одно, что толкачом в ступе воду толочь: жмыха не бывает. А взял бы, Ваше Высокоблагородие, помело, да и вымел весь этот бабий сор из избы! Поведение какое свое бабье завели: муж сказывай, жена ухом не слушай… Пусть бы эта краля писаная промаршировала вперед с приговорочкою: «Не мути народ? Да коли ты есть жена, уважь мужа!». А моя баба-Яга, в железной ступе, толкачом погоняла и след бы заметала. Да по ком раз, а по своей сударке два!..
Барин (с счастливой мыслью). Постой, Потапович! Не бедна голова… Пойдем к барыне на суд. Барыня моя научит этих дур. Стыд тебе на людях, Сергеевна! С последнего пути молодайку сбила… Вот ты у кого поучишься, воструха экая! У барыни своей. Не первый год по-твоему; а тридцать два года об Юрье мы с барынею, в Божьем законе, душа в душу живем… Не то, что твое слово: «Слава Богу, что муж лапоть сплел»; а коли б я сказал: петух яйцо снес, и барыня (не тебе, дуре, чета) ни в жизнь бы супротив мужа не пошла. «Ну, мой голубчик белый! снес петух яйцо — ну и снес, какая нужда!». Вот бы какой ответ изволила дать она, барыня твоя. Слышь, говорю… (Поднимается). Ну, идем. Ступай все. Дмитрий, лапоть бери. Ты, воструха поклонная, жаворонка неси! со всем, как есть, поличным к барыне иди.
Саломея Сергеевна (смиренно). Мы, сударь Миколай Петрович, и все бы то к милости вашей на поклон с хлебом-солью…
Барин. Ну, что же? Спасибо на святом хлебе (идет к двери). Иди и неси, что Бог послал. Брезгать не будем. Мирское дело любовью цело. Ступай все… (К старухе). Ну, и ты поволокешься, старая?
Старуха. Поволокусь, батюшка барин. Извольте дать ручку свою старой слуге поцеловать… На молодую свою барышню вскину глазками, да и закрою на век.
Барин. Ну, хорошо. Спасибо. Благ час, будешь правнука женить, так я к тебе на сватанье гостем буду.
Старуха. О батюшка барин! О, дай тебе Бог в свете пожить! Что ты меня, старую слугу, своим барским словом почтил. (Хочет поцеловать полу платья).
Приказчик. Ишь, Содом какой повалил!.. Все-то баловство, суды им эти судить. Плох барин. Сказал — приказал, да и метелкой смел! Вот бы мою ведьму в бары посадил: выжала бы сок… А хороша Танька! Бес-баба хороша! (Сплевывает в сторону и направляется к двери).
Сцена I.
Простой помещичий зал. В глубине сцены выдвинут обеденный стол, вокруг которого толчется, накрывая скатертью, неуклюжий мальчик, видимо в барском сюртуке, несоразмерно широком и длинном до пят. Ближе к зрителям дверь в лакейскую и есть еще две другие двери во внутренние комнаты. На авансцене, у окна, сидит Барышня в простом свежем наряде и шьет что-то широкое из платья, что ее красиво драпирует большим падающими складками; но она более смотрит в окно, нежели на свою работу.
В передней слышится движение и стук.Вера Николаевна (мальчику). Кто там пришёл, или приехал? Посмотри, Вася!
Вася (заглядывает в переднюю и обращает к барышне ухмыляющееся лицо). Они-с, Григорий Ильич.
Григорий Ильич (из передней). Мы-с, мы-с!.. Сию минуту разоблачусь… Тяни, Вася, медвежью шкуру… Спрашивается: входят грешные в рай?
Вера Николаевна. Входят, входят! Идите скорей.
Григорий Ильич (между поцелуями). Экая какая! Милая, радость моя! Здравствуйте и благодарствуйте, Вера… За что я вас благодарю? И сам не знаю… За все: за радость сердца, дорогая моя! Кланяется вам весна первой песенкою жаворонка. Слышал, слышал и в зажоре час целый сидел. А что матушка? Что наш славный добряк папа?
Вера Николаевна. Дайте мне минуточку отвечать когда.
Григорий Ильич. Некогда. Пусть угомон сердцу придет… А я еду и все думаю дорогою: как меня встретит милая моя? А она и встретила: у окна сидит на дорожку своего милого глядит.
Вера Николаевна. Глядела, да проглядела. Даже досадно, право. Зачем вы не тою дорогою приехали?
Григорий Ильич. Всякая дорога хороша, лишь бы к этим белошвейным ручкам привела меня. (Целует).
Вера Николаевна. Да постойте! Тише! Вы себе беды наживете. Выколете глаза иголкою.
Григорий Ильич. Ничего!
Вера Николаевна. Как ничего? На какую радость вы сдались мне слепой, или еще одноглазый муж? (Поднимает ему голову обеими руками и смотрит на него с веселой любовью). А что ваше начальство?
Григорий Ильич. Как всякое начальство: поморщилось и отпустило — с милостивым замечанием: что было бы приятнее для начальства и для меня полезнее, когда бы эти дела обделывались в городе и не требовали отпуска в уезд.
Вера Николаевна. Скажите, как милостиво! Первый раз, когда мне придётся увидеть вашего директора, я не поклонюсь ему.
Григорий Ильич. Это ничего не значит. Начальство наше вышло из немцев, не знает русской одиннадцатой заповеди и само первое поклонится вам.
Вера Николаевна. А что это за заповедь? Я тоже не знаю.
Григорий Ильич. Я вам расскажу целую быль с небылицею, только не сидеть, Вера, пришитою — не могу. Сердце не на месте и сами ноги движутся, просят ходить.
Вера Николаевна (вставая). Пойдем, веселое, непоседливое сердце.
Григорий Ильич (берет невесту за талию и ходит). Вот этак лучше. Душа и тело в ходу и я одиннадцатую заповедь сейчас расскажу… Ах, Вера, милая моя! как я тебя радостно люблю. (Наклоняется поцеловать).
Вера Николаевна (защищаясь, вполголоса). Не целуйте, Григорий Ильич! не хочу, не целуйте меня! За нами подглядывает Вася. Рожица в дверях видна.
Григорий Ильич (оборачивается и комически грозит рожице). Вот я тебе твой нос откушу, братец, чтоб ты не совал его, куда не след!
А теперь, Вера.
Вера Николаевна (по-женски передразнивая и улыбаясь). Теперь одиннадцатая заповедь. Говорите: как она нам русским — откуда прибыла.
Григорий Ильич. Ах, Bеpa, мой ангел! Из подворотни постоялого двора.
Вера Николаевна. Что вы рассказываете?
Григорий Ильич. То вам и рассказываю. Верою верьте и слухом слушайте меня. Сказывается моя сказка с давнего конца. Во время оно, когда я не ребят учил, как теперь, а еще сам мальчуганом лазил под подворотнями и дразнил собак — схватила меня в потемках дюжая рука, нащупала мое ухо и спрашивает: "А знаешь ты, мальчуган, одиннадцатую заповедь? Знай, мальчуган, знай:
«Во веселых во беседах не засиживайся;
На хороших, на пригожих не заглядывайся!»
Это был армейский майор, засидевшийся в веселой беседе, с которым мы недоведомыми судьбами столкнулись под подворотнею… С тех самых пор я зазнал одиннадцатую заповедь.
Вера Николаевна. Прекрасно! И вы исполняли эту одиннадцатую заповедь? Не грешили против неё?..
Что это? Гости приехали? Так много и так рано? А я еще не одета. Вот беда! (Поспешает к одной двери и указывает Григорию Ильичу на другую). Спасайтесь и вы.
Григорий Ильич (один, прислушиваясь). Какие гости? Это словно целый табун со степи на загороду стал. Каков топот! Только ржанья не слыхать. (Уходит).
Вася (поспешно выступая из передней). Эх его! Барин валит! Скажет: «Все ты, Васька разиня, на барских шубах, в передней спишь». Дай, я ему свое дело покажу. (Сдергивает со стола скатерть и начинает опять расстилать её, обходя медленно кругом стола).
Барин. Ну, все! Сюда, скорее! Проходить, не холодить дому. (Вламывается в зал). Где барыня? Размещайся народ… Барыня где? Васька, остолоп ты, братец! Вместо того, чтобы тебе кинуться с барина шубу снять (видишь, что барин пришел), а ты медведем кругом стола пляшешь… Тяни, Потапович! Живее с плеч долой.
Стой, постой!.. Не заставляй дурака Богу молиться, лоб расшибёт. С ног было свалил. Тише! Не тяни так… Оторвешь ногу, медвежьи твои лапы! Где, Васька, барыня? Сказывай скорей.
Васька (снявший только один сапог и утрудившийся до пота лица, отирает его рукавом). Барыня надо быть-с в куфне-с. Пирог изволят лепить-с.
Барин. В кyxне? Оставайся все. Я сейчас. (Живо поднимается идти).
Саломея Сергеевна (вдогонку). Батюшка барин, сапожок! Не изволили другой сапожок снять. Васька-разиня, снимай! Чего стоишь? (И сама бросается).
Барин. Ничего, ничего. Я об одном сапоге — после… (Проламывается через залу в одну из затворенных дверей).
Саломея Сергеевна (начинает приводить в строй пришедших на поклон баб и мужиков, раздавая свои приказания спешно и вполголоса). Васька! Половичок неси, что ты толчешься не у дела? Со сна глаз не раздерешь… Подавай, бабы, из сеней живее половик под ноги простлать! А то чисту мы уработаем горницу. Барыня и свету не взвидит.
Из лакейской через головы передают половик и слышны слова: «Давай, подавай, бабы. Принимай, Сергеевна. Во свои руки бери».
Приказчик. Вот-те и во фрунт, под бабью трещетку, за место барабана стой — становись иди! (Сплевывает на половик).
Саломея Сергеевна. Что ты харкать-то солдатскою харею к господам в хоромы пришел?.. Вы, кто там? Передние! Наперед иди.
Приказчик. Эх, не вольна моя рука! Так бы и укоротил языка.
Пономарка (устанавливаясь). Коли пришли, так пришли. Нечего по за народом хорониться.
Пономарь. А всякий человек должен своё звание знать и по реченному исполнять.
Старуха (пролазит вперед). Я на старости лет, у своих милостивых бар, на стулочке посижу. (Крестится, присаживается на краешек стула и дремлет).
Саломея Сергеевна (завистливо и злобно). Сиди, да смерти жди. Умирать будет, а на глаза барам пролазом прилезет… Танюша! Становись ты, баба, с жаворонком сюда. (К Дмитрию). Ну, и ты местись.
Дмитрий (устанавливаясь рядом с женою). Вишь ты: до самых барских хором с лаптем довела.
Татьяна. Что ж? Может, не часто-то в хоромах бывал, так из-за лаптя побудешь.
Пономарь (все время вытягивавший голову и засматривавший далеко, говорит). Се что добро, или что красно? Во еже жити барам в высоких хоромах.
Пономарка (толкая его в бок). У тебя на колокольне-то еще выше.
Саломея Сергеевна (окончательно установившись между Потаповичем и Танею, осматривает все кругом и под ногами, говорит в лакейскую). Ну, у кого там, бабы! Слышь: давайте курицу и петуха.
Несуху-то, несуху, хохлатку барам, из полы в полу, бабы, передавай, неси.
И баба из полы передает курицу Сергевне, затем руки протягиваются из лакейской и несут над головами петуха. Высоко поднятый петух треплет крыльями и воспевает свое «Кукареку». Позади слышится общий смех.Старуха (очнувшись поднимает голову). Слышь ты: на радость это барам петух-то в хоромах запел… А вон и нашего-то голосистого петуха, сударя барина, голосок слыхать. (Поднимается со стула).
1-ый голос. За делом, матушка! Узнаешь за каким делом.
2-ой голос. Да пусти ты меня, ради Бога! У меня свое дело. Пирог…
1-ый голос. Не пущу, мою сударыню. Пропадай пирог! Дело на славу идет… Отворяй, Васька! Барыня к вам жалует.
Барина. На что я тебе нужна? Тесто в руках было — зачем я за таким важным понадобилась сюда?
Барин. Постой, матушка! Что тут твое тесто! Тесту пшеничная честь; а мне и тебе наша барская слава вот перед всеми людьми.
Барина. Так это ты за тем меня делом привел, что люди на поклон пришли? Ты, право, Николай Петрович, как есть малое дитя. Не понимаешь того, что люди подождут; а пирог не ждет. Пусти ты меня.
Барин. Да нет, нет, барыня моя!
Барина. И что там, голубчик, нет? Как у меня пирог переделается, я и ста рублей не возьму.
Барин. Изволь бери, моя барыня, тысячу! Да свое нам золотое слово скажи… (Оборачивается поспешно). Дмитрий! Подавай-ка, братец, сюда. (Берет у него лапоть и кладет на стол). А ты, воструха, гляди на барыню, да учись добру.
Барина (в это время отвернувшись, говорит приказчице). Сказать бы, Сергеевна, ты при господах никогда не была и барских порядков не знаешь. Зачем тебе было спозаранку так привести людей? Я еще с пирогом не управилась, барышня… (Оглядывается и увидевши лапоть на столе). Что это за мерзость такая? На столе! На чистой скатерти! Сдуру, спьяну ли кто положил?
Барин. Т-с, моя барыня! Ответчиком я. Это, друг ты мой милый, изволишь видеть притча моя.
Барина. И так Бог знает, что у тебя за притча такая, Николай Петрович! Лапоть в притчу ввел. Без греха, Васька, прими долой. Когда бы из гостей кто да на порог, вот бы истинная притча была!
Барин. Что там гости? Гостей милости просим… А нам что дорогую жемчужину со дна моря достать, то от тебя, моя барыня-сударыня, слово услыхать надо.
Барина (не слушая). Васька! Да ты слышишь мое слово: прими лапоть!
Барин. Не доросла еще Васькина рука принимать, матушка, что положил я! Ну, слушайте все вы… Танюшка молодая, раскрывай оба уха… Марья Петровна, друг ты мой милый! Задача тебе задана.
Барина. Что ты, мой батюшка, чудесником стал для-ради дочернина сговора? Да не время мне слушать чудеса. (Порывается). Пусти ты меня.
Барин. Не чудесником, а задача такая есть, Марья Петровна душа. Коли я тебе по гроб моей верности муж и ты мне в любви и верности правую ручку дала (берет за руку), скажи ты мне таково мое слово, чтобы все вот слышали тебя: Славу Богу, что муж лапоть сплел.
Барина. Я и то который раз говорю Ваське: зачем лапоть на столе лежит? За каким делом? Что это такое? Нигде не видано и не слыхано. Лапоть на столе, а пирог где? Отстань ты, Николай Петрович! Как банный лист пристал. Что я лаптем, что ли, буду сговор дочери отбывать? (Идет к двери и возвращается). Зачем ты меня привел? За каким делом ты меня от моего спешного дела силой оторвал? Скажи мне на милость — у меня руки в тесте засохли — на что я тебе была нужна? Разве на то одно, чтобы тебе про лапоть слово сказать?
Барин (струсив немножко и теряясь). То и есть.
Барина. Как то и есть? Так оно взаправду?
Барин. Взаправду, барыня моя.
Барина (качая головою). Барин ты, барин! Не при людях слово сказать… Дочь замуж отдаём, а сами в дети глядим. Лапоточком играем. (Швыряет со стола через всю комнату лапоть).
Муж козлом скачет, а жена под дудочку пляши… Не плясала я смолоду тридцать лет и не буду! От меня и не жди. (Уходит, сильно захлопнув за собою дверь).
Барин (несколько мгновений остается немым и недвижимым, потом начинает говорить глухим шёпотом — выше и выше до вопля). Зарезала… Без ножа в сердце нож вонзила и поворотила — не чужая, а своя жена: кость от костей моих и плоть от плоти моея!.. Танька? Васька! Идите сюда. Плюйте на мою голову, плюйте, холопы! Коли меня отплевала Марья Петровна, барыня моя!.. (Падает на стул, который подставляет Григорий Ильич).
Вера Николаевна. А где же гости? Думалось, полон дом. Григорий Ильич… Папа, что с вами? Голубчик мой, что такое случилось? Не молчите; скажите мне!
Вера Николаевна (увиваясь кругом отца). Да что же такое случилось? Боже мой, какая беда! Что с отцом, Григорий Ильич!.. И вы молчите… Да, папа, мой славный! Вы были на дворе, по хозяйству — не упали вы с мельницы? Что у вас нога в плисовом сапоге? Не сломали ли вы ногу?.. Ах, Боже мой, не удар ли?
Барин. Удар, удар, дочка! Вот куда отцу удар. (Ударяет в грудь).
Григорий Ильич. Вера, милая моя! Не тревожьтесь о папе. Все хорошо, что хорошо кончится; а по-русски еще лучше выходит: все перемелется, мука будет… Хотите получить разгадку? Вы должны сказать слово, какое я скажу.
Вера Николаевна. Мне странно, Григорий Ильич, что вы улыбаетесь, когда я сама не своя и отец странен, или болен, или я не знаю, что с ним? (К отцу). Папа, голубчик мой! Да Лебедка жива?
Барин (убитым голосом).
Жива, матушка, жива и, кажись бы, радостный день: щенят привела.
Вера Николаевна. Так в чем же горе?.. (Смотрит на отца и за тем обращается к жениху). Папа молчит; а вы в глаза улыбаетесь мне… Григорий Ильич! Не шутя: как открывается этот ларчик?
Григорий Ильич. Вовсе нехитрым ключом. Попробуем, Вера, мой ангел… Повторите за мною просто, без рассуждения: «Слава Богу, что муж лапоть сплёл».
Вера Николаевна. Что это такое? Курьёз, или загадка какая в этом слове есть?
Григорий Ильич. Я вас прошу не расспрашивать, не останавливаться, Вера, а сказать прямо: «Слава Богу, что муж лапоть сплёл».
Вера Николаевна. Хорошо, мой милый. Но какое отношение это имеет к папа, который — посмотри на него — сидит ни жив, ни мертв.
Григорий Ильич. Не смотри туда, Вера! А взгляни на меня и скажи ты простые, забавные слова.
Вера Николаевна. Слава Богу — когда я смотрю на тебя, я читаю получше, чем эти слова.
Григорий Ильич. Благодарю, Верочка, душа моя! Но побалуй меня. Скажи мне те слова.
Вера Николаевна. Очень рада; но что это такое, мой друг? То была одиннадцатая заповедь; а это двенадцатая бессмыслица?
Григорий Ильич. Нет, Вера, нет! В этом есть свой хороший, сокрытый смысл.
Вера Николаевна. Какой?
Григорий Ильич. Скажи.
Вера Николаевна (весело, хотя немного отворачиваясь). Ну-те, мой милый Григорий Ильич! Можно подумать, что я двенадцатилетняя девочка, которой вы говорите: «Язык покажи». Но никакая девочка вас не послушает.
Григорий Ильич. Почему?
Вера Николаевна. Во-первых, потому, что это некрасиво для двенадцатилетней девочки показывать язык; а для девушки в двадцать лет, — по заказу сказать слова, к которым нет повода.
Григорий Ильич. Повод есть, Вера Николаевна, и для девушки в двадцать лет очень уважительный: просьба любимого человека.
Вера Николаевна. Сказать бессмыслицу?
Григорий Ильич. Вы произносите очень выразительно — но не забываете ли вы, Вера Николаевна, что самый высокий смысл женской жизни: любовь.
Вера Николаевна. Какая? Показываемая послушанием?
Григорий Ильич. А хоть бы и так? Кого мы любим, того охотно слушаемся.
Вера Николаевна (горячо). И любимую женщину, Григорий Ильич, невесту не заставляют твердить глупое изречение о муже и лапте.
Григорий Ильич. Вы с таким презрением говорите эти слова, как бы они значили для вас одно и то же: лапоть и муж?
Григорий Ильич (следуя за нею). Кажется, в моем вопросе нет бессмыслицы, на которую вы бы отказывались отвечать.
Вера Николаевна (останавливаясь и вполоборота). А вы спрашиваете в смысле чего?
Григорий Ильич. В смысле вашего будущего мужа.
Вера Николаевна (продолжая ходить). Будущее не настоящее, и мой ответ может оставаться при мне.
Григорий Ильич (горячо и выразительно). Но Вера Николаевна! с чем же вы прикажете мне оставаться?
Вера Николаевна. С чем вам угодно.
Григорий Ильич. То есть как это понимать? Что я могу быть, или не быть здесь? Могу ехать…
Вера Николаевна (пылко и горделиво). А если вы можете ехать, то я могу пожелать вам счастливого пути… (Кланяется и быстро уходит).
Григорий Ильич. Ах, Вера! Ах, женщина! Из пустяка, из вздора… (Порывом направляется к лакейской, в которой видны столпившиеся люди). Васька? Василий, или кто-нибудь из вас! Велите запрягать моих лошадей.
Барин (медленно выходя из своего оцепенения). Что так, батюшка? Не отбывши сговору, да и лошадей давай? Пива не пил, а с хмелю голова болит.
Барин (глядит на него). Что? И ты, чай, вздумал попытать золото свое? Чтоб тебя нелегкое пытало, молод молодец! Думал: что вот твоя-то желанная выручит тебя… Да коли мать родная в законе Божьем тридцать два года сопряжена была и срамоту на меня навела: барство мое перед холопством плевом оплевала — так чего же тебе, нареченный зятёк? Яблочко от яблоньки не далеко откатится. Все они, начать с Таньки краснощекой, не иным, а одним миром мазаны… Эй, Васька! Спит где-нибудь, увалень малый. Васька! Снимай, братец, сапог, коли без меча с плеч голова снята! (Протягивает ногу, не замечая того, что за отсутствием Васьки, Потапыч выступает из лакейской и разувает барскую отставленную ногу). Трубку! А все Танька краснощекая. (Грозит пальцем), корень всего зла. От неё сыр-бор загорелся… Трубку! (Встает и начинает прохаживаться кругом стола). Точно меня в ступе толкачом истолкла. Все кости болят… (Останавливается перед дверью в лакейскую и вызывает своей барской рукою). Подь-поди, озорница, сюда!
До чего ты барина довела! Белый свет ему помутила… Стоит, заря не заря, алеет да румянеет… Сколько тебе талек дано прясть?
Татьяна. Ни одной-с не дано.
Барин. Как ни одной?
Сергеевна (выступая из лакейской). Сударь, батюшка барин! Молодоженам не положено-с господского прясть-с.
Барин. Не положено… А ты что на кривое веретено, негодница, напряла? Барина с барынею помутила — со бела своего лица, краснощекая, пожар зажгла? Сергеевна! Десять ей талек, разбойнице бедокурке, прясть!
Сергеевна. Слушаю-с, сударь, батюшка барин!
Барин. Как она день и ночь повертит веретеном, не время будет, вострухе, кругом пальца мужем вертеть да всесветные беды чинить… (Ходит). Создатель мой! Творец на небеси! Люди знали и Бог ведал: в тиши да во благодати во всей мы с моей барынею, почитай, что голубь с голубкою в гнезде ворковали.
Григорий Ильич. Смерть, тоска какая! (Встает и уходит).
Барин (глядит ему вслед). Что, мол: и твое вино без хмеля пьяно?.. Что ж трубку, Васька!
Васька.
Извольте-с, барин, трубку.
Барин (принимая трубку, начинает с горя придираться к Ваське). А где ты пропадал? Куда тебя, за тридевять земель, носило, что барин, хоть раздерись — зови, тебя не дозовешься? Где ты был?
Васька. Трубку-с в сенях чистил-с.
Барин. Чистил?.. А это что у тебя? Чего ты за пазуху напхал? Благо, что сюртук барский. Дери по всем швам… Вынимай сюда.
Васька (ухмыляясь вытаскивает из-за пазухи). Тетка-с Аграфена спекла-с.
Барин. Жаворонок! Ну, теперь я знаю… Так какую же ты трубку чистил? Ты, братец, на скользанке с жаворонком был. На барской подошве по льду, с Москвы да на Питер, гонял! О, Господи мой! (Берется за голову и садится). В разор разорили. Со своего барского плеча сюртук дай, — пазуху дерут. В сапоги обуй — на неделю подошев нестает. Покажи, покажи!
Васька поднимает ногу и показывает барину подошву.
Другую!
Барин (всплескивает руками). Проёрзал! Батюшки мои, проёрзал! Не успел барин новые сапоги дать, уже подметки вынимай да давай… Так вот же тебе подметки! Бери себя за ухо — за другое! За оба уха разом…
Дери хорошенько, хо-ро-шень-ко да приговаривай: не ходи на скользанку, не ходи!
Васька (повторяет). Не ходи на скользанку, не ходи!
Барин. Береги барскую подошву…
Васька. Береги барскую подошву…
Барин. А на своей некупленной, когда хочешь, гоняй, гоняй, гоняй!
Васька (отлично исполняет всю эту трагикомедию и с глупым притворством будто бы плачет, всхлипывая и произнося слова). А на своей гоняй — гоняй — гоняй!
Барин. Ну, будет с тебя, дурака. Острастка дана. (Курит).
Приказчик (выступая из лакейской). Не такую бы ему, Ваше Высокоблагородие, острастку задать. А это что ему? За ухом почесал.
Барин. Ох, Господи! Греха не оберешься с этими людьми! Вот и вся твоя жизнь барская (Высчитывает по пальцам). Корми, пой — одевай, обувай; а умрешь, так еще ответ Богу за каждого такого остолопа неси! Прочь ты, с глаз моих поди.
Барин. Постой, постой, ротозей! А жаворонка своего мне, что ли, оставил? Бери его, суй за пазуху! Кончай барина вдоль и в поперёк… Уж коли пить Твою чашу, Господи, — не отказен, до дна пью! (Облокачивается обеими руками на стол).
Сцена I.
Опять тот же зал и, ближе к сцене, накрытый стол, на котором находятся уже тарелки, ножи и вилки, лакейская полна предстоящих; Григорий Ильич снует по зале; а барин сидит у стола, облокотившись на одну руку, а в другой у него трубка. Он подносит ее ко рту и опять опускает.Барин. Вот жизнь! И трубки курить не хочется. Хоть в староверы иди и лестовку в руки бери…
Барин (продолжая рассуждать с самим собою). И адмиральский час подходит — ни какая есть закусочка, ни та чарка водочки не манит и не пахнет тебе. Совсем пропащий человек стал! (Разводит руками и остается сидеть понурясь, изредка попыхивая из трубки).
Вера Николаевна
(не поворачивая головы от окна)
Какие наши русские родные картины!
Три утки полоскались в луже (то есть в мокром тающем снегу),
Шла баба через грязный двор
Белье повесить на забор…
Ваших лошадей запрягают, Григорий Ильич.
Вера Николаевна
(у другого окна)
Погода становилась хуже.
Казалось, снег идти хотел;
Вдруг колокольчик зазвенел…
Ваши лошади поданы. (Оборачивается всем лицом от окна).
Григорий Ильич (делает движение как бы встать и еще ниже склоняется и закрывает лицо другою рукою). Лошади поданы! А вы, Вера… Николаевна, дайте мне силу подняться и уехать.
Вера Николаевна. Стало, есть сила, когда уезжаете.
Григорий Ильич. Есть? Где она? Когда я у окна сижу и не вижу света перед глазами.
Вера Николаевна (смотрит на него, потом тихо встает и приближается)
Если у вас нет силы, то у меня есть она… (Наклоняется к его уху и произносит шепотом): Слава Богу, что муж лапоть сплел.
Григорий Ильич (вздрогнув, но не поднимая головы). Верочка! Вера! Золотая моя, серебряная! Ослышался я, или это мне во сне приснилось? Скажи погромче. Повтори, родная, радость ты моя! (Ловит её руки).
Вера Николаевна (шаловливо и вместе со слезами на глазах). «Повтори! ослышался!..». Вот я вас ущипну за ухо, чтобы вы лучше слышали. (Берет его голову обеими руками и поворачивает лицом к себе). Так это вы, милостивый государь, с большой печали, заснули на окне и я вас будить должна?
Григорий Ильич. Заснул, заснул! И каким я радостным богатырем-то просыпаюсь, Вера! (Целует её руки).
Вера Николаевна. И давно бы вам, соне, пора, когда — (возвышая голос) Слава Богу, муж и лапоть сплел.
Григорий Ильич (не отрываясь от рук). Этакая милая! Этакая славная, ненаглядная моя! Белый свет пройти и найдешь ли другую?
Вера Николаевна. И пожалуйста, не ищите. Я не хочу.
Григорий Ильич. И я не хочу, Вера, как Бог свят! Я только на стенке своей памяти зарублю, к майорской одиннадцатой заповеди, свою двенадцатую: «Не шути с огнем, не то горячо будет». И еще как горячо-то приходилось было… Но Вера, дорогая моя! Как и сказать тебе? ведь надобно еще повторить разочек — можно ли, Вера! Надобно к батюшке приступить, утешить его. Посмотри, каков он сидит? Ведь и на него, старика, лиха беда пала… Можно разок еще, один, Вера — последний!
Вера Николаевна. Можно, можно. Ведь это только на первый раз, будто что стоит вот (показывает на горло) и не дает говорить; а за тем идет как по маслу.
Григорий Ильич. Ну, так идем живо и весело. Давайте ручку.
Вера Николаевна. Подойдем сзади и обнимем нашего славного добряка папу. Каким он убитым и безутешным, понурясь, сидит!
Григорий Ильич. Батюшка! А, батюшка! Тесть нареченный!
Вера Николаевна (одновременно с Григорием Ильичем). Папа! Голубчик родной!
Барин. А, матушка-дочка? (Понурясь, сидит).
Григорий Ильич. Поднимите голову. Взгляните на нас.
Вера Николаевна (одновременно с Григорием Ильичем). Папа, я вам диковинку скажу! (Припадает к нему на плечо). Слава Богу, что муж лапоть сплел.
Барина (подходя). А жена пирог спекла. (Ваське). Не зевай, не зевай! С умных глаз не урони пирога. Что ты это распялся, как сыч в дупло летать? Ставь на стол — сюда — на середину стола.
Барин. Ух, матушка дочка! Утешай вот его, невеста жениха своего; а тебе не утешить меня, старика! Коли мать твоя вот как (показывает вдоль груди) по сердцу ножом прошла, засмутила-запечалила по конец жизни меня!
Барина (походя). И, мой голубчик белый! С коих это пор мы с тобою зажили так, чтобы становить всякое лыко в строку. И подлинное-то лыко: лапоть… Где он? давайте его сюда.
Сергеевна. Извольте, матушка сударыня, мужицкую гуню в свои барские белые ручки принять.
Барина (принимая и кладя на стол перед барином). Вот, мой голубчик, перед тобою лапоть лежит и пирог стоит — делу время и потехе час. Выбирай себе любое да лучшее. Изволь пирога откушать. Не шутка дело: дочернин сговорный пирог. А затем, откушавши, мил мой голубчик белый, я тебе твое потешное слово про лапоть с дорогой душою скажу.
Барин (умиленно). Матушка моя, Марья Петровна! Коли тешить верного друга, — наперед еды и питья, потеши ты меня. (Встает). Под правую руку бери и веди; а ты дочка отцовское левое крыло прими.
Вместе:
Приказчик (басом, по-солдатски). Здравие желаем, Ваше Высокоблагородие!
Пономарь (визгливо). Здравия и спасения, и во всем благого поспешения!
Общий говор. Здравствуем батюшку барина, с сударынею барынею и с детками! Кланяемся милости вашей нашим хлебом-солью и низким поклоном.
Барин (важно). И я вам кланяюсь, мир-народ, с женою и с молодыми вот господами.
Прошу любить и хорошо служить; а они вас своей барской милостию не позабудут, дочка родная и нареченный зятек.
Общий говор. Батюшка ты наш, отец родной! Мы за твоей милостью жили — не тужили, и за молодыми господами — не нам, так детям нашим — приведи Бог пожить и добра нажить.
Барин. Хорошо, братцы… Стойте и барина слушайте.
Конь о четырех ногах да спотыкается; а человек, братцы, разумом ходит; да и ему, как коню, преткновение есть. Споткнулась барыня моя…
Барина. И, мой голубчик белый! С кой поры я у тебя в упряжь пошла? Ты, мил друг бесценный, к лаптю свое слово веди. Что тут коня припрягать? Пирог стынет… А потешить тебя лаптем, моего дружка — преизволь, голубчик белый! На всем на народе скажу и прискажу: «Слава Богу, что муж лапоть сплел, да оборы висят».
Барин (восторженно махнув рукою и притопнув ногою). Молодец барыня моя! (Взявшись в боки). Что ты теперь скажешь, матушка Пономарушка… Сергеевна! И ты, краснощекая? В займы возьми, попробуй, у своей барыни язык.
Пономарка. Занимать нам на какую стать, ваша милость барин! Языком-то нашу сестру не изобидел Бог. Язык скажет: «Слава Богу, что муж лапоть сплел»; да коли душа претит?..
Пономарь (кланяясь). В произволении сердца, значит, нужда належит человеку.
Барин. Ну, и надлежит… Пошел, братец, разглагольствовать, коли у меня взыграла барская душа. А ты Сергеевна — а? Не поучила тебя барыня твоя?
Сергеевна (смиренно и умиленно). Ох, батюшка барин! Где-то уже не поучила мою бабью дурость? От кого нам и наук принять, как не от свет нашей сударыни, Марьи Петровны? (Бросается целовать ее руки). А чтоб у меня язык отсох! Коли я, за барскими золотыми устами, да не взговорю моим холопским языком: «Слава Богу, что муж лапоть сплел».
Вера Николаевна (в сторону, Григорию Ильичу). Какая льстица Сергевина!
Григорий Ильич (с усмешкою). В науку вошла.
Старуха (до сих пор припертая к стене Сергевною, ползет к барину). Я, батюшка барин, поклониться своим молодым господам пришла… Матушка ты наша, барышня! (Бросается целовать её руки). Я сослепу-то не довижу тебя; да моя холопская душа своим барам верна.
Вера Николаевна (не давая рук). Пожалуйста, пожалуйста! Не надобно… Я не люблю… Не даю целовать рук.
Барин. Что там не люблю? (Берет руку дочери и дает поцеловать старухе). Ты закон соблюдай, матушка, и чин, тебе данный от Бога — не небреги о нем. На то ты — госпожа, а она — слуга подзаконная есть. Целуй, старая, в милость себе за твою верную службу.
Вера Николаевна (про себя, ища опереться на руку жениха). Невыносимо, право! Скоро ли будет конец этой церемонии?
Григорий Ильич (опускает руку в один карман и в другой, и дает старухе). Бери, бабушка, бери и на покой с Богом иди! Это молодая ручка барышни золотит твою старую клюку.
Старуха. Ох, батюшка, свет-барин молодой!.. (Хочет и ему целовать руки; но Григорий Ильич производит такой выразительно отрицательный жест, что старая останавливается и начинает тут же считать барскую подачку и разглядывать ее слепыми глазами).
Барин. Ну, теперь все вы приступайте с хлебом-солью, обдаряйте молодых господ.
Ишь ты, Сергеевна! Какого красноперого петуха принесла! (Берет в руки и осматривает). Что он у тебя? (Отдает назад). Рано встает, голосисто поёт?
Сергеевна. Так, батюшка, барин-с. Курам спать не дает.
Барина. Спасибо ей, спасибо, Саломее! Она и курицу, вишь какую хорошую, хохлатую не пожалела.
Вера Николаевна (про себя). Чужую, я думаю, не свою. (Немножко удаляется, отходит от церемонии).
Приказчик (с солдатской выправкою приступая к Григорию Ильичу, подает ему хлеб-соль). Вашему, сударь, благородию, значит в честь-с: штатского генерала дослужить-с и нашей барышне генеральшею-с быть.
Григорий Ильич. Спасибо, спасибо на такой чести!.. Вера Николавна! Генеральша! слышите? (Не совсем знает, что делать ему с хлебом. Барыня Марья Петровна берет у него из рук хлеб, целует дар Божий и кладет на стол возле пирога).
Татьяна. Матушка-барышня! Извольте-с от своей Танюши принять-с.
Вера Николаевна (с маленьким удивлением). Что это?
Татьяна. Жаворонок, барышня-с. Сама, как есть одна, спекла-с.
Вера Николаевна. Ах, да! Сегодня 9-ое марта, Сорок Мучеников и вылетают сорок жаворонков петь по-весеннему… Спасибо тебе, Танюша! Вот так мастерица! Какой жаворонок хороший спекла… Григорий Ильич, взгляните сюда. Полно вам там смотреть генералом!
Григорий Ильич (подходя). Я и здесь к вашим услугам.
Вера Николаевна. Вы такое диво редко видали. Посмотрите. (Будто говорит о жаворонке, а глазами показывает на самое Танюшу).
Григорий Ильич (отвечает так же. Берет жаворонка в свои руки, как бы рассмотреть; а сам взглядывает на Таню). Да, чудный жаворонок! Если бы этому жаворонку крылья, взлетел бы высоко. С вашего позволения, смотреть на него не насмотришься.
Сергеевна (поднося барышне петуха и курицу). Извольте, матушка барышня, не побрезгать: от своих верных слуг дары принять.
Вера Николаевна (шаловливо). Однако же, Григорий Ильич, не довольно ли вам смотреть на жаворонка? Вспомните одиннадцатую заповедь и взгляните еще на курицу с петухом. Спасибо тебе большое, Сергевна… Таня! за твоего хорошего жаворонка, который так полюбился нам, вот возьми себе, на молодое хозяйство, петуха с курицею.
Пожалуйста, Дмитрий, я прошу тебя: не бей ты никогда Танюши! А если я узнаю, что ты ее тронешь хоть пальцем, тогда ты не показывайся ко мне на глаза! Я на тебя смотреть не захочу.
Барин (который до сей поры представлял в своем лице того барина, который
«Все подбочась обозревает,
Его довольное лицо
Приятной важностью сияет,
услышавши эти слова, восклицает»). Что? Что? Воструху эту, козу-стрекозу пальцем не трогать? Да ее прямой след в ежовые рукавицы хорошенько взять! Ведь кто, как не она дым коромыслом — всю кутерьму подняла! Всем сестрам по серьгам дала! Барина с барынею смутила…
Барина. И, мой свет белый! Где это видано и где оно слыхано, чтобы Таньке да помутить нас с тобою? Отпусти ты людей. Уже они, стоючи, ноги пристояли.
Барин. Пусть, душа моя барыня, мало постоят, да много милости примут. Так и быть. Ты, краснощекая! Милостью тебя милую. Из воды сухая выйдешь… Сергеевна! Не давать ей талек прясть, и пусть молодожены до году дома сидят, не брать в работу ни в какую! Потапыч! Всей барщине три господских дня ни молотить, ни веять и овина не сушить! Пономарь с пономаркою, идите и две четверти хлеба из закрома своей рукою берите. А тебя, Потапыч, с Сергевною, я сам знаю, чем пожалую… Довольны вы все моей барской милостью?
Все (с поклонами). Много… Оченно довольны. Вели тебе Бог, батюшка барин, в свете пожить!
Пономарь (перекрикивая). И видити сыны сынов твоих!
Барин. Ну, хорошо, только у меня дщерь едина… В застольную, братцы, к вину и пирогам, старый и малый, валом вали!
Татьяна (хватает со стола лапоть и сует его Дмитрию). Что же ты лапоть-то свой на поклон барам оставил? Слава Богу, что мужилушка сплел.
Барин (придвигая к себе пирог). Ух! С тоски-печали да что радостно скончали, трещи-подавайся дочкин пирог!
1871 г.
Источник текста: «Заря». 1871. № 1 (янв.). С. 87 — 132.