Сказка о добром молодце, который отправился скитаться по свету затем, чтоб узнать, что такое страх (Гримм; Снессорева)/ДО
| ← Царь-лягушка | Сказка о добромъ молодцѣ, который отправился скитаться по свѣту затѣмъ, чтобъ узнать, что такое страхъ | Волкъ и семь козлятъ → |
| Оригинал: нем. Märchen von einem, der auszog das Fürchten zu lernen. — Источникъ: Братья Гриммъ. Народныя сказки, собранныя братьями Гриммами. — СПб.: Изданіе И. И. Глазунова, 1870. — Т. I. — С. 11. |
Жилъ-былъ старикъ, у него было два сына; одинъ былъ уменъ, смышленъ и мастеръ на всякое дѣло, а другой былъ и тупъ и безтолковъ, и не могъ научиться никакому ремеслу. Кто, бывало, ни посмотритъ на него, всѣ въ одинъ голосъ говорятъ:
— Ну ужь надѣлаетъ онъ бѣдъ своему отцу!
Надо ли было сдѣлать какое дѣло, всегда старшему приходилось за это приниматься; но когда отецъ посылалъ его по какимъ-нибудь дѣламъ поздно вечеромъ, или когда дорога вела ночью мимо кладбища, или другого какого-нибудь мѣста, наводящаго страхъ, тогда только умный сынъ обыкновенно говорилъ:
— Ахъ! нѣтъ, отецъ, я не пойду туда! Я дрожу отъ страха, какъ только подумаю о томъ.
Онъ говорилъ, что дрожитъ отъ страха, потому, что трусилъ. А то, бывало, по вечерамъ станетъ кто-нибудь разсказывать разныя исторіи, отъ которыхъ морозъ по кожѣ подиралъ и волосы дыбомъ становились, тогда слушатели часто кричали: «Ахъ, какъ страшно! мы дрожимъ отъ страха!»
А младшій сынъ сидитъ-себѣ въ углу, слушаетъ и никакъ не можетъ понять, что это значитъ: дрожать отъ страха.
— Вотъ они всѣ говорятъ: «мнѣ страшно! я дрожу отъ страха», а что же мнѣ-то не страшно? — говоритъ онъ про себя. — Вѣрно это тоже какая-нибудь наука, которой я никакъ не могу понять.
Разъ отецъ говоритъ ему:
— Послушай-ка, молодецъ, что ты все сидишь тамъ въ углу? Вишь какой ты выросъ большой да здоровый, пора бы тебѣ научиться уму-разуму, чтобы не даромъ хлѣбъ ѣсть. Вонъ какъ братъ-то твой старается, а съ тобою, видно, напрасны всѣ труды и ничему ты не научишься.
— Ахъ! батюшка родимый, я и самъ бы радъ чему-нибудь научиться, — отвѣчалъ молодецъ, — а главное, еслибы можно было научить меня дрожать отъ страха. Вѣдь я этого никакъ въ толкъ не могу взять.
Услышалъ это старшій сынъ и засмѣялся, а самъ подумалъ про-себя:
«Боже мой! какой у меня братъ дуракъ! Изъ него никогда ничего путнаго не выйдетъ. Чтобы стать крюкомъ, рано надо гнуться».
Отецъ вздохнулъ и сказалъ:
— Дрожать-то отъ страха ты, пожалуй, научишься, только хлѣба этимъ не заработаешь.
Скоро послѣ этого пришелъ къ нимъ въ гости пономарь. Отецъ и поразсказалъ ему о своей кручинѣ, какъ младшій у него сынъ ни на что негоденъ, какъ онъ ничего не знаетъ и ничему не можетъ научиться.
— Да что еще! представь только себѣ, когда я сказалъ ему, что пора бы ему научиться уму-разуму, чтобы заработывать себѣ хлѣбъ, а онъ въ отвѣтъ на то говоритъ мнѣ, что желаетъ научиться дрожать отъ страха!
— О! за этимъ дѣло не станетъ, — отвѣчалъ пономарь, — если онъ желаетъ только научиться дрожать отъ страха, такъ отдайте его ко мнѣ въ науку, ужь я вышколю его.
Отецъ былъ очень доволенъ этимъ предложеніемъ, подумавъ, что все же лучше, если сынъ будетъ не совсѣмъ неотесаннымъ болваномъ.
Взялъ его пономарь къ себѣ съ тѣмъ, что онъ научитъ его звонить въ колокола. Прошло нѣсколько дней. Разъ пономарь будитъ его въ самую полночь и приказываетъ ему идти на колокольню и звонить.
«Узнаешь ты у меня, что такое страхъ», — думаетъ пономарь, втихомолку прокрадываясь впередъ. Добрый молодецъ добрался до самаго верха, и когда повернулся, чтобы схватить колокольную веревку, то увидалъ на лѣстницѣ какъ-разъ напротивъ себя бѣлую фигуру.
— Кто тамъ? — закричалъ онъ.
Но бѣлая фигура не давала отвѣта, не шевелилась и съ мѣста не двигалась.
— Отвѣчай или убирайся прочь! — опять крикнулъ онъ, — тебѣ здѣсь нечего дѣлать ночью.
Но пономарь оставался неподвиженъ для того, чтобы его ученикъ счелъ его за привидѣніе.
— Чего тебѣ здѣсь надо? — опять крикнулъ молодецъ, — говори, если ты честный человѣкъ, а не то полетишь ты у меня съ лѣстницы.
Пономарь никакъ не воображалъ, что молодецъ не шутя грозитъ, да и стоитъ-себѣ какъ каменный и не откликается. Тогда молодецъ въ третій разъ опросилъ его, и какъ видитъ, что все напрасно, такъ онъ разбѣжался и со всего размаху толкнулъ привидѣніе съ лѣстницы, такъ что оно кубаремъ скатилось внизъ и растянулось тамъ въ углу. Молодецъ же отзвонилъ въ колокола, вернулся домой, улегся въ постель и заснулъ, ни слова не говоря.
Пономариха долго ждала своего мужа, а его все нѣтъ какъ нѣтъ. Тогда ей стало страшно и она, разбудивъ молодца, спросила:
— Не знаешь ли ты, гдѣ остался хозяинъ? Вѣдь онъ вмѣстѣ съ тобою пошелъ на колокольню.
— Не знаю, — отвѣчалъ онъ, — но на лѣстницѣ стоялъ кто-то и не хотѣлъ ни отвѣчать мнѣ, ни уходить прочь, такъ что я счелъ его за мошенника, да и столкнулъ его съ лѣстницы долой. Поди посмотрѣть, не онъ ли это. А жаль мнѣ будетъ, коли онъ.
Пономариха побѣжала на колокольню и нашла мужа подъ лѣстницею; о́хаетъ и стонетъ онъ, ногу себѣ поломавши.
Пономариха скорѣе снесла его въ горницу, а сама съ громкими криками поспѣшила къ отцу добраго молодца.
— Вотъ что надѣлалъ вашъ болванъ: мужа моего сбросилъ съ лѣстницы, такъ что бѣднякъ сломалъ себѣ ногу. Берите же вашего дурака, чтобы ноги его не было въ нашемъ домѣ.
Перепугался отецъ, бросился со всѣхъ ногъ къ сыну и разругалъ его.
— Что за безбожные поступки! — кричалъ онъ, — видно, самъ злой духъ учитъ тебя.
— Отецъ, выслушай только меня: я не виноватъ. Ночью на колокольнѣ стоялъ онъ, точно человѣкъ, у котораго недоброе было на умѣ. Я не зналъ, кто онъ, и до трехъ разъ уговаривалъ его отвѣчать мнѣ или убираться прочь.
— Ахъ! — сказалъ отецъ, — не нажить бы мнѣ съ тобой бѣды! Уйди, пожалуйста, съ глазъ моихъ долой; я и видѣть тебя не хочу.
— Пожалуй, отецъ, я и самъ не прочь уйти, подожди только до разсвѣта, тогда я отправлюсь путешествовать, чтобы научиться дрожать отъ страха; узнать бы мнѣ хоть одну науку, которая можетъ прокормить меня!
— Учись чему хочешь, — сказалъ на то отецъ, — мнѣ теперь все-равно. Вотъ тебѣ пятьдесятъ рублей, рыскай-себѣ по бѣлу-свѣту, да смотри, ни одной душѣ не говори, откуда ты и кто твой отецъ, потому что ты мнѣ только стыдъ приносишь.
— Пожалуй, отецъ; если только ты ничего бо́льшаго не желаешь и ничего лучшаго не просишь, такъ за мной дѣло не станетъ, я уважу тебя.
Когда день насталъ, добрый молодецъ сунулъ въ карманъ пятьдесятъ рублей и вышелъ на большую дорогу, а самъ все бормочетъ себѣ подъ-носъ:
— Ахъ, кабы мнѣ только задрожать отъ страха! только бы задрожать отъ страха!
Тутъ подошелъ къ нему прохожій и, услышавъ, что онъ бормочетъ про-себя, пошелъ рядомъ съ нимъ; на дорогѣ увидѣли они висѣлицу. Прохожій и говоритъ:
— Видишь вонъ то дерево, гдѣ семеро справляли свою свадьбу съ дочкою веревочнаго мастера, а теперь учатся летать? Сядь подъ ними и жди до полуночи, тогда ты навѣрно научишься дрожать отъ страха.
— Только-то? Ну это легко, и если въ самомъ дѣлѣ я такъ скоро научусь дрожать отъ страха, такъ ты получишь за науку всѣ мои пятьдесятъ рублей; приходи только сюда завтра утромъ.
И пошелъ молодецъ къ висѣлицѣ, сѣлъ подъ нею и ждетъ, когда-то ночь настанетъ. Стало ему холодно; развелъ онъ огонь, но въ самую полночь подулъ такой сильный вѣтеръ, что и при огнѣ молодецъ не могъ согрѣться. Отъ вѣтра повѣшенные постукиваютъ, сталкиваясь другъ съ другомъ, а добрый молодецъ думу думаетъ:
«Вотъ ты мерзнешь и внизу у огня, а каково же должно быть тѣмъ бѣднякамъ, которые тамъ наверху и мерзнутъ и бьются?»
Жалостливое сердце было у добраго молодца. Приставилъ онъ лѣстницу, влѣзъ на висѣлицу, снялъ прежде одного, потомъ другаго, и такъ всѣхъ семерыхъ поочереди. Потомъ развелъ еще ярче огонь и посадилъ всѣхъ повѣшенныхъ вокругъ огня, чтобы отогрѣть ихъ. Сидятъ они и не шевелятся, а огонь захватываетъ ихъ одежду. Увидѣлъ то добрый молодецъ и кричитъ имъ:
— Берегитесь, не то я опять повѣшу васъ!
А мертвецы и ухомъ не ведутъ, молчатъ-себѣ, а лохмотья ихъ не тухнутъ. Тогда молодецъ разсердился и сказалъ:
— Если вы не хотите быть осторожнѣе, такъ я вамъ не помощникъ, да и горѣть съ вами не намѣренъ.
Съ этими словами, онъ взялъ да и повѣсилъ ихъ опять поочереди, а самъ присѣлъ одинъ къ огоньку и крѣпко заснулъ.
На слѣдующее утро пришелъ къ нему прохожій, въ надеждѣ поживиться съ него пятидесятые рублями.
— Ну, — говоритъ, — теперь ужь ты навѣрное научился, что значитъ дрожать отъ страха?
— Ничуть не бывало! Да и какъ было мнѣ научиться? Вонъ тѣ-то верхніе во всю ночь и рта не разѣвали, да и то сказать, они сами такъ глупы, что не умѣли даже уберечь свои лохмотья отъ огня.
Тутъ прохожій смекнулъ, что ему видно не поживиться на тотъ день чужими рублями; такъ онъ и ушелъ, говоря про-себя:
«Ну ужь такого молодца мнѣ еще не случалось встрѣчать».
И молодецъ тоже пошелъ своею дорогою; идетъ онъ, а самъ все бормочетъ себѣ подъ-носъ:
— Ахъ! когда бы мнѣ только задрожать отъ страха, только бы пробрало меня хорошенько!
А за нимъ шелъ извощикъ и, услыхавъ эти слова, спросилъ:
— Да ты кто?
— Не знаю, — отвѣчалъ молодецъ.
— Откуда ты? — опять допрашивалъ извощикъ.
— Не знаю.
— Кто твои отецъ?
— Я этого не смѣю сказать.
— Ну, что же ты тамъ такое ворчишь себѣ подъ-носъ?
— Ахъ! — отвѣчалъ добрый молодецъ, — мнѣ такъ хочется, чтобы меня хорошенько пробрало страхомъ, такъ чтобы я задрожалъ, но никто не можетъ научить меня этому.
— Полно вздоръ-то молоть! — сказалъ извощикъ, — пойдемъ лучше со мною; я посмотрю, куда бы пріютить тебя на ночлегъ.
Молодецъ пошелъ за извощикомъ и къ ночи пришли они въ гостинницу, гдѣ хотѣли переночевать. При входѣ въ горницу, онъ опять вскрикнулъ:
— Ахъ, когда бы мнѣ задрожать отъ страха! хоть бы разъ только задрожать!
Засмѣялся хозяинъ, услышавъ такія слова, и сказалъ:
— Ну чтожь, когда тебѣ такъ этого хочется, такъ здѣсь найдется случай исполнить твое желаніе.
— Ахъ, замолчи! — сказала жена, — много смѣльчаковъ поплатилось жизнью, и какъ было бы жаль, еслибъ и эти прекрасные глаза не увидали свѣта божьяго!
Но добрый молодецъ сказалъ на то:
— Какъ бы оно ни было тяжело, но я непремѣнно хочу научиться страху; я за тѣмъ и пришелъ сюда.
И не давалъ онъ хозяину покоя до-тѣхъ-поръ, пока тотъ не разсказалъ ему, что неподалеку находится заколдованный за́мокъ, гдѣ всякій можетъ узнать, что значитъ дрожать отъ страха, сто́итъ только провести тамъ три ночи. И у кого достанетъ на это храбрости, король обѣщалъ того женить на своей дочери, первой красавицѣ въ свѣтѣ. Въ за́мкѣ же были заключены неоцѣненныя сокровища подъ охраненіемъ злыхъ духовъ, и если высвободить отъ ихъ власти этотъ кладъ, то можно сдѣлаться изъ бѣдняка богачемъ. Многіе смѣльчаки входили туда, но никто еще не выходилъ оттуда живъ.
На слѣдующее утро добрый молодецъ явился къ королю и сказалъ:
— Если будетъ дано на то ваше королевское позволеніе, такъ мнѣ хотѣлось бы провести три ночи въ заколдованномъ за́мкѣ.
Король посмотрѣлъ на молодца: пришелся онъ ему по нраву.
— Ты можешь требовать три вещи, но только неодушевленныя, — сказалъ онъ, — и можешь взять ихъ съ собою въ заколдованный за́мокъ.
Добрый молодецъ на то отвѣчалъ:
— Такъ дайте же мнѣ огня, скамью и станокъ съ рѣзцемъ.
Король тотчасъ велѣлъ отнести все это къ нему въ за́мокъ еще за́свѣтло.
Когда наступила ночь, молодецъ вошелъ въ за́мокъ, развелъ огонь въ одной комнатѣ, поставилъ тутъ же станокъ съ рѣзцемъ и самъ сѣлъ возлѣ него на скамейку.
— Ахъ! — говоритъ онъ, — кабы меня хорошенько пробрало! кабы затрястись бы мнѣ отъ страха! Но видно мнѣ и здѣсь не научиться этому дѣлу.
Около полуночи вздумалъ онъ поярче развесть огонь и сталъ его раздувать. Въ самое то время, какъ онъ занялся этимъ дѣломъ, вдругъ кто-то изъ угла закричалъ:
— Ау! мяу! ухъ, какъ холодно!
— Эй! дуралеи, чего разорались? Холодно вамъ, такъ подходите къ огню, да погрѣйтесь.
Не успѣлъ онъ крикнуть, какъ вдругъ двѣ огромныя кошки изъ угловъ прыгъ, и прямо очутились по обѣимъ сторонамъ у него, и такъ дико стали ворочать на него своими раскаленными глазами. Чрезъ нѣсколько минутъ кошки согрѣлись и говорятъ ему:
— Эй, пріятель! давай-ка въ карты играть.
— Почему же и не поиграть? — отвѣчалъ онъ, — но прежде покажите мнѣ ваши лапы.
Кошки вытянули предъ нимъ свои когти.
— Э! да какіе же у васъ длинные когти! Подождите-ка, я немножко подрѣжу ихъ.
Тутъ схватилъ онъ ихъ за шиворотъ и, поднявъ на свой станокъ, крѣпко-накрѣпко привинтилъ ихъ лапы.
— Нѣтъ, пріятели, какъ я разсмотрѣлъ ваши пальцы, такъ у меня прошла охота играть съ вами, — сказалъ онъ.
Не долго думая, убилъ молодецъ обѣихъ кошекъ и бросилъ ихъ въ прудъ на дворѣ. Усмирилъ онъ этихъ двухъ и хотѣлъ-было опять сѣсть къ огоньку. Вдругъ со всѣхъ концовъ полѣзли черныя кошки и черныя собаки на огненныхъ цѣпяхъ, и все больше да больше собиралось ихъ, такъ что доброму молодцу и мѣста не было куда дѣваться, а черные гости подняли страшный шумъ и все ближе къ нему подступали, наступали на его огонь, разбрасывали уголья и хотѣли совсѣмъ огонь потушить. Нѣсколько времени онъ спокойно смотрѣлъ на эту суматоху, но когда они черезчуръ уже расшумѣлись, молодецъ поднялъ свой рѣзецъ и закричалъ:
— Вонъ отсюда, всякая сволочь! — да и сталъ имъ тумаковъ давать; иные успѣли убѣжать, а другихъ онъ убилъ да и въ прудъ побросалъ.
Вернулся онъ опять въ горницу и сталъ раздувать искры, пока огонь разгорѣлся и ему можно было опять грѣться. Сидѣлъ онъ, сидѣлъ, да ужь глаза его стали слипаться: спать ему захотѣлось. Онъ осмотрѣлся вокругъ и видитъ: въ углу стоитъ пребольшая кровать.
— А мнѣ только этого и надо! — сказалъ онъ и легъ спать.
Не успѣлъ онъ закрыть глаза, вдругъ кровать покатилась, словно шестерней запряжена: скачетъ кровать черезъ пороги и вверхъ и внизъ по лѣстницамъ; вдругъ скокъ — кровать перекувырнулась, все выкинула и на молодцѣ цѣлая гора очутилась. Но онъ отшвырнулъ подушки и одѣяло подъ потолокъ и всталъ, говоря:
— Кто хочетъ, пускай катается, а я не хочу.
Взялъ да и растянулся на полу у огня, такъ и проспалъ до самаго утра.
Утромъ пришелъ король и, увидѣвъ молодца на полу, подумалъ, что вѣрно привидѣнія убили его и онъ уже умеръ.
— Эхъ! какъ мнѣ жаль этого добраго молодца! — сказалъ король, — вотъ и онъ погибъ!
Услыхавъ его слова, добрый молодецъ поднялся и говоритъ:
— Ну, до этого еще не дошло.
Король удивился, но и обрадовался, и сталъ распрашивать его, каково ему тутъ было.
— Да не худо, — отвѣчалъ молодецъ, — одна ночь куда ни шла; другія двѣ ночи вѣрно также.
Пришелъ онъ въ гостинницу — удивился хозяинъ.
— А я и не думалъ видѣть тебя въ живыхъ, — сказалъ онъ, — ну что? небось теперь научился дрожать отъ страха?
— Какое! — отвѣчалъ молодецъ, — все понапрасну. Ахъ, кабы кто научилъ меня хоть немножко подрожать отъ страха!
На вторую ночь онъ опять пошелъ въ за́мокъ, усѣлся къ огню и опять принялся за старое.
— Ахъ, кабы меня пробрало хорошенько! кабы научили меня подрожать отъ страха!
Какъ только настала полночь, раздались шумъ и стукотня. Сначала потише, а тамъ все погромче да посильнѣе; вдругъ все смолкло и потомъ съ громкимъ крикомъ вылѣзло изъ трубы полчеловѣка, вылѣзло и упало къ нему въ ноги.
— Эй, вы! — закричалъ молодецъ, — что такъ мало? еще нужна половина.
Снова начался шумъ, вой и вдругъ другая половина изъ трубы упала.
— Подожди-ка, — сказалъ молодецъ, — дай мнѣ раздуть побольше огня для тебя.
Пока онъ раздувалъ, смотритъ, а обѣ половины соединились уже и на его мѣстѣ сидѣлъ громада-человѣкъ.
— У насъ не было такого уговора, — сказалъ добрый молодецъ, — вѣдь скамейка-то моя.
Чудовище-человѣкъ хотѣлъ-было оттолкнуть добраго молодца — но куда! тотъ не поддался, а столкнувъ его, самъ сѣлъ на свое мѣсто.
Тогда изъ трубы стали падать люди, одни за другими, и принесли они съ собой девять костей и двѣ мертвыя головы, разставили ихъ и стали играть въ кегли. Молодецъ тоже не прочь въ кегли поиграть, и говоритъ:
— А что, можно мнѣ съ вами поиграть?
— Да, коли деньги у тебя водятся.
— Денегъ-то у меня не занимать стать, только ваши шары не больно круглы.
Онъ взялъ у нихъ мертвыя головы, положилъ на станокъ и давай точить и выточилъ круглыми, словно шаръ.
— Вотъ теперь они лучше будутъ кататься, — сказалъ онъ, — вишь какъ весело катаются!
Онъ сталъ играть и проигралъ немного денегъ; когда же пробила полночь — все исчезло съ глазъ долой.
Онъ легъ и спокойно заснулъ. На другой день пришелъ король и сталъ разспрашивать:
— Ну, что съ тобою было въ эту ночь?
— Я въ кегли игралъ и немного проигрался.
— Неужто ты не чувствовалъ страха?
— Ну вотъ какой тамъ страхъ! я только позабавился. Ахъ, кабы мнѣ узнать, что такое страхъ!
На третью ночь онъ опять сѣлъ на свою скамью и съ досадой бормоталъ себѣ подъ-носъ:
— Ахъ, кабы подрожать мнѣ отъ страха!
Настала полночь; пришли шестеро великановъ и принесли гробъ съ покойникомъ.
Добрый молодецъ и говоритъ:
— Ахъ! это вѣрно мой двоюродный братецъ, который недавно умеръ!
Онъ поманилъ пальцемъ и крикнулъ:
— Подойди-ка сюда, братецъ, подойди!
Великаны поставили гробъ на полъ и отошли въ сторону.
Добрый молодецъ подошелъ къ гробу, снялъ крышку, а тамъ лежитъ мертвецъ. Онъ пощупалъ у него лицо, а оно холодно какъ ледъ.
— Подожди-ка, братецъ, я тебя немножко пообогрѣю, — сказалъ онъ, а самъ подошелъ къ огню, погрѣлъ свои руки и приложилъ ихъ къ его лицу; но мертвецъ остался холоднымъ мертвецомъ.
Добрый молодецъ вынулъ его изъ гроба, усѣлся къ огню, посадилъ его къ себѣ на колѣни и теръ ему руки, чтобъ привесть кровь въ движеніе. Но видитъ, что и это не помогаетъ; тогда онъ вспомнилъ, что если двое лежатъ въ постели, то это лучше всего согрѣваетъ кровь, и вспомнивъ объ этомъ, онъ снесъ мертвеца на постель, покрылъ его одѣяломъ и самъ легъ съ нимъ. Черезъ нѣсколько времени мертвецъ сталъ теплымъ и зашевелился. Молодецъ тогда говоритъ ему:
— Вотъ видишь ли, братецъ, кабы не я тебя отогрѣлъ, что бы съ тобою теперь было?
Вдругъ мертвецъ громко закричалъ:
— А! такъ я же теперь тебя задушу!
— Что? — крикнулъ молодецъ, — такъ вотъ какая мнѣ благодарность отъ тебя! Сейчасъ же ступай опять въ свой гробъ.
Онъ поднялъ мертвеца, бросилъ его въ гробъ и прихлопнулъ крышкой. Тогда опять приблизились шестеро великановъ и унесли гробъ съ мертвецомъ.
— Эко горе! — сказалъ молодецъ, — не хочетъ пробрать меня страхъ да и только! видно въ жизнь не научиться мнѣ этой наукѣ!
Тутъ вошелъ человѣкъ еще больше прежнихъ и еще ужаснѣе по виду, только онъ былъ старъ и его бѣлая борода висѣла до колѣнъ.
— Ахъ, ты разбойникъ! — закричалъ длиннобородый старикъ, — теперь ты скоро узнаешь страхъ, потому что теперь не убѣжать тебѣ отъ смерти; ты долженъ умереть.
— Ну, не такъ еще скоро, — отвѣчалъ добрый молодецъ, — положимъ, что умереть мнѣ надо когда-нибудь, но не за этимъ я сюда пришелъ.
— Да ты ужь не улизнешь изъ моихъ рукъ, — сказалъ чудовищный великанъ.
— Потише, потише; не хвались идучи на брань, а похвались идучи съ брани. Вѣдь я не уступаю тебѣ въ силѣ, а можетъ быть еще буду и посильнѣе тебя.
— А вотъ мы увидимъ, — сказалъ ужасный старикъ, — если ты сильнѣе меня, такъ я отпущу тебя на волю. Пойдемъ попытаемъ нашу силу.
И онъ повелъ его по темнымъ корридорамъ въ кузницу; тутъ схватилъ онъ топоръ и съ одного размаха вбилъ наковальню въ землю.
— Ну, я и почище этого сдѣлаю, — сказалъ добрый молодецъ и подошелъ къ другой наковальнѣ.
Старикъ двинулся поближе къ нему и наклонился, чтобы посмотрѣть, что онъ будетъ дѣлать, а бѣлая его бородища до земли свѣсилась. Добрый молодецъ, не долго думая, взялъ топоръ и разомъ размахнулъ наковальню пополамъ, защемивъ туда и бороду старика.
— Вотъ теперь ты мой, — сказалъ молодецъ, — и умирать-то тебѣ приходится, а не мнѣ.
Тутъ взялъ онъ желѣзную палку и сталъ колотить чудовищнаго старика; колотилъ онъ его до-тѣхъ-поръ, пока тотъ не заохалъ и не сталъ просить помилованія, обѣщаясь за это дать ему несчетныя богатства. Добрый молодецъ смиловался, вынулъ топоръ изъ щели и выпустилъ его бороду. Старикъ опять повелъ его въ за́мокъ и показалъ ему въ подвалѣ три ящика съ золотомъ.
— Все это, — сказалъ старикъ, — надо раздѣлить на три части: одну для бѣдныхъ, другую для короля, третью тебѣ.
Вдругъ пробила полночь — привидѣніе исчезло и добрый молодецъ остался одинъ въ потемкахъ.
— Что-жь тутъ такое? ничего нѣтъ мудренаго выбраться отсюда, — сказалъ онъ и пошелъ-себѣ ощупью.
Скоро нашелъ онъ дорогу въ свою комнату и заснулъ крѣпкимъ сномъ у огня. На слѣдующее утро пришелъ король и сказалъ:
— Ну, теперь ты ужь навѣрное узналъ, что значитъ дрожать отъ страха?
— Нѣтъ, — отвѣчалъ онъ, — да и на чемъ-то было учиться? тутъ всего былъ только покойный мой братецъ, да еще заходилъ какой-то старый бородачъ, который указалъ мнѣ въ подвалѣ много денегъ. Но что такое страхъ и какъ мнѣ надо задрожать отъ страха, этого мнѣ никто не показывалъ.
— Ты освободилъ за́мокъ отъ колдовства и можешь за то жениться на моей дочери, — сказалъ король.
— Все это очень хорошо, — отвѣчалъ добрый молодецъ, — а все же я не знаю до-сихъ-поръ, какъ это надо дрожать отъ страха.
Принесли изъ подвала золото и весело отпраздновали свадьбу; но молодой королевичъ, какъ ни любилъ свою красавицу-жену и какъ ни веселился весельемъ счастливцевъ, а все не переставалъ твердить свою старую пѣсню:
— Ахъ! еслибъ мнѣ только задрожать отъ страха, хоть бы только узнать, что такое страхъ!
Наконецъ это раздосадовало молодую королеву, а горничная и говоритъ ей:
— Погодите-ка, я помогу этому горю; научится онъ у меня дрожать отъ страха.
Пошла она къ ручью, протекавшему въ королевскомъ саду, и приказала наловить полное ведро воды съ пискарями. Ночью, когда королевичъ крѣпко заснулъ, молодая королевна, по совѣту горничной, сняла съ него одѣяло и вылила на него все ведро съ пискарями, такъ что маленькія рыбки такъ и затрепетали вокругъ него. Королевичъ какъ вскочитъ да какъ закричитъ на радостяхъ:
— Ахъ, какъ я дрожу отъ страха! милая жена, вотъ теперь такъ я дрожу отъ страха! Ну, слава Богу, теперь я знаю, что такое страхъ и какъ добрые люди дрожатъ отъ страха!