Пособия: Unger. System d. oesterr. allgem. Privatr. B. 1 Aufl. 1876, p. 353—488. — Zrodlowski. Das römische Privatrecht B. 2. 1880, p. 1—160.
Общее понятие предмета права. Под предметом или объектом права разумеется все то, что на основании положительного права может быть подчинено власти лица, т. е. иначе, все, что субъект права может подчинить своей власти на основании закона, есть предмет права. Общие виды правовых предметов по римскому праву следующие: 1) Известная категория лиц, которые с одной стороны сами могут быть субъектами прав, а с другой — состоят объектами известных прав: это так наз. homines alieni juris, напр., filiifamilias, как объекты patriae potestatis. 2) Одушевленные и неодушевленные предметы внешнего мира, за изъятием лиц. Сюда относятся: вещи в тесном смысле слова, рабы и животные. Наконец, 3) могут быть установлены права на определенные действия лиц, неподчиненных другому лицу. Что касается до первого вида, лиц, то они могут быть объектами прав только тогда, когда находятся в семейных отношениях, а поэтому рассмотрение их относится к отделу семейного права. Затем, третий вид, действия лиц, как правовые объекты, имеют также свой определенный отдел в системе, гражданского права, а именно, отдел обязательственного права. Остаются одушевленные и неодушевленные предметы внешнего мира; они составляют самый главный и общий вид объектов права. Этот вид и составит предмет последующего рассмотрения под общим названием вещей, res.
Под словом вещь, res, в обширном смысле разумеются все предметы существующие. Как объекты частного обладания лица, совокупность вещей составляет имущество этого лица, его familia, по выражению древних источников, а по позднейшим bona или даже pecunia[1].
Ульпиан дает такую этимологию слова bona: Bona dicuntur ex eo quod beant, hoc est beatos faciunt; beare est prodesse (L. 49 D. 50, 16). В словах этих не заключается юридического определения понятия имущества а, как говорит сам Ульпиан, только естественный смысл (naturalis appellatio) bona, как всего того quae prosunt (ср. также L. 83. D. 1, 5). В числе вещей, способных приносить человеку пользу, есть много таких, которые в понятие имущества входить не могут, как не состоящие в частном обладании лица. Поэтому всякое имущество состоит из вещей, но не все вещи входят в имущество, а только те, которые составляют res singulorum, res privatae данного лица. Rei appellatio latior est quam pecuniae, quae etiam ea, quae extra computationem patrimonii nostri sunt, continet; cum pecuniae significatio ad ea referatur, quae in patrimonio sunt (L. 5. § 1. D. 50, 16).
Bona в юридическом смысле будет имущество, которое мы можем назвать nostra, которое принадлежит нам по праву[2].
Под вещами, составляющими имущество лица, в более обширном смысле слова разумеются не только предметы физические, определенные по пространству предметы внешнего мира, но и действия и права, т. е. все доставшиеся правовым путем предметы внешнего мира для удовлетворения потребностей данного лица[3].
Rei appellatione et causae et jura continentur L. 23. D. 50, 16.
Сами права несомненно могут быть правовыми объектами[4]. Так установленные права подлежат волею их субъекта прекращению, изменению. В этом выражается правовая власть, объектом которой будет право. Рассмотрение прав, как правовых объектов, уместно в соответствующих им отделах особенной части системы[5], а потому в настоящем отделе о нем будет упомянуто настолько, насколько этим выясняется главный предмет. В той же мере будет говорено и об имущественных совокупностях (universitates juris), как напр., peculium, наследство (hereditas) и т. д. Полное рассмотрение их, по всей очевидности, относится к особенной части. Из этого же следует, что предметом дальнейшего изложения будет res в самом тесном смысле слова[6], а именно: предметы только физические, за исключением лиц, personae. Свободный человек никогда не рассматривался как вещь[7]. Рабы хотя и рассматривались как бы вещами еще в позднейшем праве[8], тем не менее, безличие их никогда не было проведено со всей строгой последовательностью; в новом же римском праве за рабами весьма широко признается дееспособность[9] и уже поэтому рабство следует отнести к отделу о правах личности. Итак, под вещами мы будем разуметь физические предметы, за исключением рабов.
Согласно изложенному понятию вещей, их можно разделить на виды по двум признакам, а именно: А) со стороны их естественных свойств, насколько они имеют юридическое значение и Б) со стороны правоотношений на них.
А) По естественным свойствам все вещи делятся прежде всего на
По определению источников, под телесными вещами разумеются такие вещи, которые могут быть осязаемы, в отличие от бестелесных, которые могут быть восприняты только мыслью.
Res corporales sunt, quae tangi possunt; res incorporales, quae tangi non possunt L. 1. § 1 D. 1, 8; § 1, 2. I. 2, 2.
К первой категории будут относиться все предметы ограниченного в пространстве материального существования: земля, камень, раб и т. п. Ко второй принадлежат права, как вещные, так и обязательственные и семейные. Сюда же относится и право наследства в смысле права приобрести, вступлением в права наследника, имущество умершего[12]. Но из всех прав, право собственности римляне относили к телесным вещам[13]; собственность, по их воззрению, в силу своего объема некоторым образом сливается с самою вещью; собственник, как таковой, есть неограниченный распорядитель вещью.
Против такого причисления права собственности к телесным вещам (см. Pagenstecher. D. röm. Lehre vom Eigentum 1, p. 4) начинают высказываться некоторые новейшие писатели. Думают (см. Randa. Das Eigentumsrecht 1. Leipzig 1884, p. 1 п. 2), что обозначение собственности телесной вещью основано на юридически неточном отождествлении самой вещи с правом на нее (но ср. Wächter. Pand. I, p. 257—259).
Подобно телесным, и бестелесные вещи, как сказано выше, могут быть правовыми объектами, хотя сравнительно в редких случаях, напр., залога права требования, pignus nominis, права вещного пожизненного пользования, pignus ususfructus, уступки права наследства, in jure cessio hereditatis. Поэтому под именем вещи обыкновенно разумеют вещь телесную.
Вещи телесные бывают двух родов:
Некоторые писатели (напр., Böcking. Pand. § 74. §§ а, b) распространяют это деление и на права. Но источники наши ясно противополагают res mobiles и immobiles правам (jura, res incorporales); L. 7. § 4. D. 15, 1; L. 15. § 2. D. 42, 1; L. 2, 3. C. 7, 37; L. un. § 7. C. 5. 13. Вопрос о приурочении прав к одной из данных категорий вещей принадлежит новому времени.
Телесные вещи бывают или недвижимые, или движимые, смотря по тому, способны они к перемещению без повреждения их сущности или изменения формы, или неспособны к такому перемещению.
Некоторые писатели (напр., Windscheid. Pand. 1 § 139; Zrodlowski. D. röm Privatr. 2., p. 87. п. 2) выходят лишь из одной возможности перемещения, не упоминая о том, будет ли это перемещение вести за собою повреждение или нет. Они выходят из того, что последняя оговорка заставит признать многие предметы, несомненно движимые, за недвижимые, напр., молоко, портящееся при дальнем перемещении. Но на это можно возразить, что без данной оговорки, наоборот, немало недвижимостей должно быть отнесено к движимостям, напр., многие строения. Поэтому вернее внести в определение признак повреждения, но рассматривать его как общее явление при перемещении известных вещей, а не как случайное, возможное при этом последствие.
Недвижимыми вещами будут только поземельные участки (solum, fundus, обширные участки — latifundia, campi, малые — praedia, loci), т. е. определенные границами части земной поверхности, и все что с ними естественно или искусственно соединено (junctio, implicatio)[14], так что не может быть отделено без ущерба сущности или перемены формы, напр., растения, строения, находящиеся в связи с поверхностью участка (ager для деревни, area — для города[15]).
Общее название для участка вместе со всем находящимся на нем, т. е. строениями, было fundus. Fundi appelatione omne aedificium et omnis ager continetur. L. 211. D. 50, 16; L. 115. D. 50, 16. Впрочем, в других местах делается различие между fundus и aedes. Gajus 2, 42; L. 1. §§ 3, 6. D. 43, 16. Поэтому более точное обозначение участка со всем его составом имеем в выражении res soli. Gajus 2 § 53, 54.
Поземельный участок становится самостоятельною вещью чрез определение его границ. По отграничению в Риме участки делились на agri limitati, границы которых установлены публично межевщиками (agrimensores), и agri arcifinii, участки отграниченью всяким другим способом, напр., рекой, публичной дорогой и т. п. Различие это имело то юридическое значение, что только agri arcifinii могли подлежать приращению чрез примой, alluvio[16].
К участку принадлежит также пространство под и над ним находящееся[17].
Раз соединение с участком кончается, то прежние составные части его теряют качество недвижимых вещей, напр., ruta caesa, eruta et caesa.
Весьма важное правовое значение имеет деление участков по их экономическому назначению на городские и деревенские участки, praedia urbana и praedia rustica[18]. Под первыми разумеются недвижимости, предназначенные для жилья (aedes — в городе, villae — в деревне[19]), или вообще для удобства (напр., сады). Сюда же относятся конюшни, магазины и даже незастроенные складочные места[20]. Под вторыми разумеются участки, служащие для извлечения естественных плодов. Если они лежат внутри или вообще в округе города, то называются praedia suburbana[21].
Затем, особенное правовое значение имело деление участков на итальянские и провинциальные земли (fundi italici и provinciales). Первыми назывались земли, расположенные в Италии, а вторыми земли, находящиеся в провинции[22].
Вещами движимыми могут быть как неодушевленные предметы (res mobiles в тесном смысле, напр., торговые корабли[23]), так и одушевленные предметы, т. е. приходящие в движение собственною силою (res se moventes, moventia[24]), как-то рабы и животные. Между последними различают животных диких (bestiae, ferae bestiae[25]), когда они живут на свободе, прирученных (mansuetae, mansuefactae[26]) и ручных, домашних животных[27].
Деление вещей на движимые и недвижимые имеет значение в отдельных постановлениях положительного права, дающего особые начала для одной и другой категории вещей, как напр., при давности владения (usucapio), сервитутах, воровстве[28] и некоторых других случаях[29].
В среде телесных же вещей следует далее различать:
Всякая отдельная вещь (res singula) будет по роду соединения составных ее частей или вещью простою, или составною[31], а именно: если между частями вещи имеется непосредственная связь (continuatio), так что граница одной части тотчас образует начало другой части, partes не имеют собственных fines, то вещь такая будет простая[32], res unita, у corpus unitum, quod uno spiritu continetur[33], как напр., человек, камень, балка. Если же соединение частей будет только внешнее, так что не будет перехода одной части в другую, части будут только соприкасаться (contingere), то вещь называется составною[34], res composita, corpus connexum, quod ex contingentibus, hoc est, pluribus inter se cohaerentibus constat[35], как напр., дом, корабль. Более кратко различие между вещами простыми и составными можно определить так: под первыми разумеются вещи, коих части соединены органически, а под вторыми — вещи, коих части соединены механически[36]. Если соединение таково, что образуется новая вещь (напр. корабль), то составная вещь может быть объектом прав сама по себе, могут быть объектами прав и отдельные ее составные части, насколько они в соединении не теряют своего самостоятельного существования (напр., tignum junctum); только осуществление этих прав отлагается до тех пор, пока это соединение не прекращается[37]. Наконец, существуют такие предметы, которые состоят из совокупности отдельных вещей (capita), не соединенных вместе ни органически, ни механически, но которые под общим названием составляют одно целое, к которому и применяются правовые начала, напр., стадо[38] (grex, armentum, equitium).
В науке весьма спорно: может ли совокупность вещей, как таковая, быть объектом прав. Многие полагают, что объектами всегда будут только res singulae, составляющие эти совокупности, допуская самое большее возможность востребовать их одним иском, ради практического удобства (см. Girtanner в Jahrb. f. d. Dogmatik. B. 3. H. 1, p. 95 и след. Новейшие воззрения по вопросу см. у Windscheid’а Pand. I § 137 п. 6).
Источники называют эти предметы словом universitas; новейшая же наука, для отличия этой совокупности отдельных вещей от вещей составных, называемых в источниках также universitas[39], дает последним название universitas rerum cohaerentium, а первым — universitas rerum distantium. Правовое положение той и другой universitas во многом различно, как напр., в учении о владении и давности.
Universitas rerum dist. в науке, начиная со времен глоссаторов, противополагают под названием universitas facti, hominis, так называемому universitas juris, под которой разумеется совокупность вещей (как телесных, так и бестелесных, или обоего рода), вместе с принадлежащими к ним долгами, рассматриваемая как одно целое, напр. hereditas, dos, peculium[40].
По вопросу о признаках, по которым следует различать universitates facti от univers. juris, писатели расходятся. Так, одни писатели видят в univers. facti совокупности, которые сами собою ясны, так что всякий может их принять за таковые, тогда как univers. juris будут совокупности, признанные таковыми юридической нормой (см., напр., Hesser. Personnes morales, p. 45, 46). Другие понимают под univers. facti совокупности, обусловленные природой своей, тогда как univers. juris могут быть схвачены только мыслью (см., напр., v. Wetter. Droit romain I, p. 125, 126). Так как деление это не имеет существенного юридического значения, то достаточно условиться лишь в понимании состава совокупности под тем или другим названием. Поэтому, согласно уже воззрению Тибо (System d. Pandectenrechts, I § 175), Макельдея (Lehr. d. röm. Rechts § 150) и др. мы будем под univers. facti разуметь совокупности лишь предметов материальных, а под univers. juris — совокупности, которые могут заключать в себе и res incorporales, права и обязательства.
Различие в правовом положении между обоими видами universitates видели обыкновенно в том, что только к universitas juris применялось правило, res succedit in locum pretii et pretium in locum rei, а также in rem actio universalis. Но теперь большинство ученых (см. статью Hasse в Civ. Arch. 5 № 1 и Mühlenbruch ibid. 17 № 12) признают эти особенности только для hereditas. Если же это так, то нет основания удерживать особые обозначения для той и другой universitates (Vangerow. Pand. 1, p. 109).
Физически все вещи делимы, но юридически делимы только те вещи, разложение которых на части не ведет за собою разрушения их сущности или значительного понижения их стоимости[42].
Признак такой делимости источники выражают словами: res quae dividi possunt (L. 26 § 2 D. 30), в отличие от res quae dividi non possunt (L. 35 § 3 D. 6, 1).
Деление вещи без разрушения ее стоимости будет тогда, когда полученные от деления вещи по своей сущности не отличаются от целого, когда делением получаются из одной вещи несколько одного и того же рода, но только меньшего объема[43]. Поэтому делимы все земли, а из движимых res, quae pondere ac mensura consistunt. Совсем иное значение имеет вопрос о делимости вещей, когда речь идет об отдельных ее частях, без непременного уничтожения между ними связи. Существенный признак деления в этом смысле тот, чтобы из делимой вещи образовалось несколько предметов, из которых каждый составил бы отдельный объект самостоятельного правового господства. Подобные части носят название partes pro diviso, реальные части. Самый способ деления определяется природою и свойствами вещи. Недвижимые вещи могут быть лишь разграничены на части. Такое деление мыслимо не только для недвижимых, но и для движимых вещей[44].
Многие писатели (напр., Steinlechner. D. Wesen d. juris communio 1, p. 39—43) не допускают делимости движимых вещей на partes pro diviso, но едва ли основательно. Возьмем пример: отдельные таблицы одного и того же манускрипта в руках различных лиц и т. п. (См. Randa D. Eigenthumsrecht 1, p. 210 п. 6). Можно допустить оспариваемое воззрение только с той оговоркой, что движимая вещь неделима настолько, насколько она не допускает разложение на части; в этих случаях господство на pars pro diviso будет непременно обнимать всю вещь (L. 8 in fin. D. 6, 1).
Но вещи, неделимые в изложенном смысле, делимы умственно, подлежат делению на так наз. partes pro indiviso, переводимые теперь чаще словами интеллектуальные части.
Ut intellectu magis partes habent, quam corpore. L. 5 D. 45, 3.
Такая делимость имеет место в тех случаях, когда нескольким лицам принадлежит сообща вещь, но каждому в части, реально не определенной, res plurium communis pro partibus indivisis[45].
Понятие такой делимости спорно. По мнению более правильному, умственные части суть части самой вещи, но не действительные, а умственно определенные или, иначе сказать, части в стоимости вещи.
В науке крайне спорно, как понимать partes pro indiviso (см. Steinlechner. Das Wesen der juris communio etc. Abth. I Innsbruck 1876, p. 72 и след. и II 1878, p. 224 и след.). Многие ученые (напр. Arndts. Pand. § 53; Unger. Oest. Civ. R. § 51 и Anm. 27 и др.) видят тут умственное деление права на данную вещь, т. е. деление содержания права. По мнению других (напр., Windscheid. Pand. I § 142 и п. 11), деление это относится к самой вещи. Последнее более справедливо, ибо право, т. е. содержание права, не может быть делимо; частичное право на осуществление воли — ничто. Мыслимо только общее участие нескольких лиц в определенном праве. Сверх того, принятое воззрение как нельзя более соответствует выражениям источников (L. 5, pr. D. 45, 3; L. 25, D. 7, 4; L. 5. § 15 D. 13, 6; L. 66, § 2, D. 2 (31); L. 64, § 4, D. 21, 2). Но срав. Randa D. Eigenthumsr. 1, p. 212 п. 7). Умственное деление имеет значение определить величину участия в стоимости вещи. Впрочем, весь этот спор о partes pro indiviso практического значения не имеет (Baron. Pandekt., p. 64).
Под первыми разумеются вещи, которых обыкновенное употребление состоит в уничтожении или уменьшении их субстанции; вторые же имеют назначением служить целому ряду пользования, хотя бы это пользование и могло вести за собою постепенное уничтожение самой субстанции.
Так как обыкновенно пользование вещами ведет за собою постепенное потребление их, то некоторые ученые противополагают потребляемым вещам категорию вещей изнашиваемых (abnützbare Sachen, см. Windscheid. Pand. I § 140). Нами принятое противоположение более резко оттеняет отличительные признаки тех и других разрядов вещей и более отвечает словоупотреблению источников, которые для вещей потребляемых употребляют выражения: res quae usu consumuntur (§ 2, I. 2, 4, рубрика к Dig. 7, 5), res quae in abusu consistunt (L. 5. § 1, D. 7, 5), quae usu tolluntur (L. 1, D. 7, 5) и т. п. Это словоупотребление будет и против тех ученых (напр., Dernburg. Pand. I, p. 170), которые относят изнашиваемые вещи (напр., платья) прямо к разряду потребляемых вещей (ср. Ihering. Iahrb. f. d. Dogm. Bd. 15, p. 401).
К числу вещей потребляемых источники относят между прочим, и деньги, употребление которых, хотя и не ведет к уничтожению их, но для употребляющего собственника оно равно уничтожению[46]. По весьма явному признаку потребления, к вещам потребляемым источники иногда относят и носильное платье (vestimenta)[47], хотя правильнее считать их в числе res quae usu minuuntur[48].
Деление вещей на потребляемые и непотребляемые не имеет абсолютного значения; в каждом конкретном случае частной волей может быть придан характер непотребляемости вещам потребляемым[49] и наоборот[50].
Юридическое значение рассмотренного деления состоит в том, что вещи потребляемые не могут составлять объекта такого правового пользования, которое рассчитано на бо̀льшую или меньшую продолжительность, напр., не могут быть предметом ссуды и т. д.
Б) Вещи со стороны правоотношений на них. В гражданском праве вещи рассматриваются лишь как предмет известных прав и правовых сделок. Как объекты тех и других, вещи считаются состоящими в гражданском обороте. Такие вещи составляют общее правило. Но многие категории вещей по различным основаниям изъяты из гражданского оборота, т. е. не могут быть предметами гражданских прав, ни гражданских сделок. Так, рядом с вещами, названными в науке res quae in commercio sunt, имеется целый разряд вещей, res quae extra commercium sunt.
Источники для обозначения этих вещей употребляют выражения: res quarum commercium non est; res quae haberi non possunt или quarum alienatio non est. См. § 4 I. 2, 20; § 2 I. 3, 19; L. 39 § 9 D. 30 (1); L. 83 § 5 D. 45, 1.
Между вещами, изъятыми из оборота, следует различать[52]: I. Вещи, вполне изъятые из оборота и II. Вещи, частично изъятые из оборота. Частичное изъятие выражается или в том, что а) все правовые субъекты устранены от известных прав на вещи, или б) только отдельным правовым субъектам закрыты все права на вещи, или в) отдельные лица устранены от известных прав на вещи. Рядом с вещами, вполне или частично изъятыми из оборота, имеется целый класс III. вещей, на которые всем частным лицам доступны все вещные права, но по которым не могут быть совершены известные сделки с действительной обязательной силой; это будут res extra commercium не в собственном смысле слова. Рассмотрим каждый вид изъятых из оборота вещей в отдельности.
1. Вполне изъятые из оборота вещи. Сюда прежде всего относят обыкновенно т. наз.
Под ними разумеются такие предметы, которые по естественным своим свойствам как бы предназначены природой на пользование всех людей. В строгом смысле о вещах этих нельзя сказать, что они не подлежат гражданскому обороту; они вообще изъяты ото всякой человеческой власти. К числу res omn. communes римляне относили: воздух[53] (aer), море с берегами, которых граница определялась высшей чертой прилива[54] (mare et per hoc litora maris), и проточная вода[55] (aqua profluens).
Относительно моря источники несколько противоречивы. С одной стороны, называют его абсолютно бесхозяйной вещью (L. 14 pr. D. 41, 1), а с другой, признают верховное на него право государства (см. Windscheid. Pand. 1, § 146 п. 4).
Но все эти предметы в известном смысле могут состоять на исключительном праве частного лица. Так, воздушное пространство (а не воздух) над поверхностью частной недвижимой собственности будет на исключительном праве хозяина последней[56]; проточная вода, запруженная в границах данного участка, становится собственностью хозяина последнего, но при этом теряет характер проточной воды; часть поверхности моря (а не самого моря), а также берега, могут с разрешения власти[57] быть застроены частным лицом и сделаться предметом его частного обладания[58].
Распространение права собственности на воздушное пространство, находящееся над данною поверхностью, признается теперь почти всеми писателями. Кроме учебников, см. Jhering в Jahrb. f. Dogmat. VI, p. 89. 90; Bekker в Jahrb. d. gem. deutsch. Rechts. V, p. 166. Против этого высказывалось такое мнение, что воздух никоим образом не может составлять предмета собственности, как res omnium communis (см. Werenberg в Jahrb. f. Dogm. VI, p. 12 и след.). Последнее вполне верно, но вопрос идет только о воздушном пространстве, а не о воздухе, как заметил уже Jhering cit. р. 86.
В понятии правомочий римляне делали различие между jus humanum и jus divinum, т. е. совокупности человеческих, а с другой стороны, божеских правомочий, человеческого и божеского права. Соответственно этому различию, под res juris humani разумелись вещи, способные состоять объектом человеческого права, а под res divini juris — вещи, состоящие в области чисто божеского правомочия, на которые человек не может приобрести никакого права.
В основе этого воззрения лежит представление древней языческой религией божества, как человекоподобного существа, имеющего свои потребности, которым человек стремился удовлетворить посвящением, имея целью заручиться небесным благоволением в своим жизненных делах (Wappäus cit. p. 9).
К числу этих предметов принадлежат прежде всего: Res sacrae, вещи публично, от имени римского народа, посвященные diis superis, высшим богам[59]. Посвящение (consecratio, dedicatio) должно было совершаться публично (publice, non privatim) от имени римского народа (auctoritate populi Romani) и поэтому требовалось предварительное согласие народного собрания или сената. Сама церемония посвящения совершалась высшими представителями римского культа, понтификами, позднее императорами[60]. Посвящаемы могли быть всевозможные предметы.
Фест (v. sacer mons) перечисляет всего чаще посвящаемые предметы: sive aedes, sive ara, sive signum, sive locus, sive pecunia, sive quid aliud. В Дигестах (1, 8) упоминается по преимуществу locus sacer, напр., место, предназначаемое для жертвоприношений от имени государства.
Представленные посвящением непосредственному господству высших богов, res sacrae не могли составлять предмета частного права, они in nullius bonis sunt[61].
Res religiosae[62] разумелись почти[63] исключительно предметы, посвященные diis manibus[64], богам аида, т. е. иначе места погребения (sepulcra, busta). Для того, чтобы locus сделался religiosus, требуется, чтобы 1) в действительности произошло illatio mortui, был внесен прах умершего в назначенное для погребения место[65]. При этом безразлично, будет ли это общее, публичное место погребения или частное, для отдельного лица или семьи предназначенное. Ни место, отведенное для погребения, ни гробница не считались за res religiosa, пока в действительности не произошло погребения[66]. 2) Illatio должно быть совершено лицом на то имеющим право, как-то наследниками умершего, или другими лицами, получившими на то разрешение собственника земли[67] (т. наз. jus sepulcri et monumenti).
Только место, занятое прахом, считалось за locus religiosus, а не все пространство, предназначенное к погребению[68].
Как предметы непосредственного господства манов умершего, loca religiosa были вполне изъяты из области гражданского оборота[69].
Только res sacrae и res religiosae считались за res divini juris[70] и противополагались res humani juris или res profanae[71]. Как таковые, они находились под охраной священных законов, были res sanctae[72], ограждались от профанации суровыми наказаниями (sancire poenas). Последний признак был им общий с целым разрядом предметов, которые назывались также res sanctae, но в особом, тесном смысле слова. Это были предметы, также поставленные под защиту священных законов[73], но которые не были собственно res divini juris[74], ни res extra commercium, как таковые[75]. Таковы были городские стены, ворота[76] и т. п.
К вещам, вполне изъятым из гражданского оборота, принадлежат еще следующие[77]:
а) Яды, venena, но нелекарственные (venena bona), а только вредные яды (venena mala), служащие средством к убийству[78]. Помимо того, что все сделки на эти яды были ничтожны[79], запрещалось под страхом суровых наказаний даже иметь их у себя[80].
б) Запрещенные книги, libri prohibiti, как-то libri magicæ artis, mathematicorum et vaticinatorum[81].
II. Частью изъятые из оборота вещи, т. е. предметы, на которые отдельные права частного лица допускаются только с ограничениями. Сюда относятся: а) вещи, по которым известные права не доступны никому из правовых субъектов. Таковы будут т. наз. res publicae, под которыми в тесном, первоначальном смысле разумелись только вещи, принадлежащие римскому народу[82], но в более обширном смысле под ними разумеются все res, quae in publico usu sunt, т. e. предназначенные к общему употреблению или только удобству.
Считать ли эти предметы состоящими в собственности государства или общины, в науке спорно. Одни дают утвердительный ответ (см. Baron в Krit. Vierteljahrs. 19, p. 393), другие (Windscheid. Pand. 1, § 146, п. 11) признают только верховное право (см. Arndts. Pand. § 49, п. 3). Первое мнение вернее, как прямо подтверждаемое источниками (L. 1 pr. D. 43, 1, см. Pernice. Labeo 1, p. 273).
В силу самого назначения этих вещей, отправление всех тех прав на них, которые были бы противны такому их назначению, не допускается, иначе говоря, в данной мере наступает изъятие этих предметов из оборота; все же права, не препятствующие общему употреблению, остаются в полной силе. К данным предметам относятся: публичные реки, flumina publica, публичные дороги, viæ publicæ, публичные места, loca publica, публичные здания и т. д.
Река и публичная река в частности[83]. — От реки, flumen, отличается ручей, rivus, по величине и по тому значению, какое последнему придают окрестные жители[84].
Слово rivus в источниках имеет и другой смысл, а именно искусственных канав с водопроводом (L. 1 § 2 D. 43, 21; L. 6 D. 10, 1). Поэтому придавать точный смысл приведенному различению не следует. См. Wappäus, cit. p. 19, 10.
Засим, flumina делятся на flumen publicum и flumen privatum[85]. По определению Кассия, к первой категории принадлежат реки с постоянно текущей водой[86], т. e. flumina perennia, в отличие от второй категории, т. наз. flumina torrentia, т. e. временных потоков воды[87]. По этому определению, почти все flumina будут publica[88].
Как постоянно изменяющаяся, неопределенная вещь, flumen не может составлять предмета частной собственности. Она по естественным свойствам должна быть относима собственно к res communes, вещам, открытым пользованию всех людей, но римское право ограничило пользование ею, признавая только publicus usus римских граждан[89]; почему и следует подобные реки считать за res publica. Поэтому каждому гражданину предоставляется свободное право пользоваться публичной рекой для движения своих кораблей и плотов[90], для рыбной ловли (jus piscandi[91]), для собирания раковин, камней, растений в реке или на берегу ее, для купания, мытья, водопоя и т. далее.
Как изъятые из частной собственности, flumina принадлежат к числу res extra commercium. Но с другой стороны, это изъятие из частного гражданского оборота только частичное; ибо частному лицу могли принадлежать частные права пользования публичными реками[92], насколько только эти частные права не нарушали или не затрудняли usus publicus[93] обставленный защитой особыми исками[94]. Flumina privata состоят в собственности частных лиц, собственников прибрежных земель, до средины реки[95].
Наравне с flumina publica подлежат публичному пользованию portus publici, lacus, fossæ, stagna publica[96]. Последние три водоема становятся публичными по преимуществу тогда, когда они соединены с публичной рекой в том смысле, что она протекает их, или две публичные реки соединены каналом (fossa).
Наконец, берега судоходных рек (ripæ fluminum navigabilium) также подлежат публичному пользованию; собственник их лишается права таких распоряжений, которые препятствовали бы свободному пользованию данной полосой земли[97] и, наоборот, в остальном допускалось отправление прав частной собственности[98].
2) Под публичными дорогами, viæ publicæ, разумеются такие пути и улицы, по которым каждый имеет право идти, ехать верхом или в повозке; тогда как на частные дороги, viæ privatae, право пользования принадлежит одному только собственнику[99].
Между публичными дорогами различали главные дороги, — viæ consulares или militares, — и общинные дороги, viæ vicinales (L. 3 1 D. de locis et itineribus publicis 43, 7. L. 2 § 22 D. 43, 8). Первые служили соединению между городами или городов с морем, с публичными реками; вторые были путями сообщения в общине и между отдельными общинами.
На публичные дороги не исключается в общем право частной собственности. Они могут принадлежать в собственность государству[100], общине[101] или даже частному лицу, когда, напр., дорога шла через частное владение, ведя от большой дороги к селениям[102]. Но отправление частного права собственности допускается лишь в той мере, в какой оно не препятствует публичному движению. Поэтому, напр., на римских больших дорогах и улицах была построена масса т. наз. tabernae, за которые государству платилась подать (solarium)[103]. Общее пользование публичными дорогами защищалось особыми исками[104].
3) Частично изъяты из оборота были т. наз. loca publica[105], т. е. государству или общине принадлежащие площади, а также места и здания, предназначенные для торга, ярмарок и вообще для общего удобства, публичных зрелищ. Сюда принадлежат[106]: forum, basilicæ (городские думы и судебные места), theatra, stadia, campus Martius и balneae publicae, как в Риме, так и в муниципиях. Составляя государственную или общинную собственность, все эти места и учреждения были в то же время открыты пользованию каждого (quivis ex populo, ex civitate), насколько только это пользование не препятствовало их публичному назначению.
б) Вещи, все права по которым недоступны только отдельным лицам. Сюда относятся владения императора, не только как частная его собственность, но и как состоящие в распоряжении императорской казны (praedia in patrimonio Caesaris). Для всякого постороннего лица вещи эти были extra commercium; ни купли, ни другого какого акта на эти владения частное лицо совершать не могло[107].
в) Вещи, по которым отдельные лица не могли иметь известных прав. Так напр., иудеи[108], а позднее и язычники и еретики[109], не могли иметь права собственности на христианских рабов.
III. От рассмотренных категорий вещей, вполне или отчасти изъятых из оборота, следует отличать такой разряд предметов, на которые частному лицу могли быть установлены всевозможные гражданские права, но на которые положительным правом запрещалось совершать определенные сделки. Так напр., не подлежали отчуждению приданные недвижимости, fundus dotalis, и вообще предметы в судебном споре находящиеся, res litigiosæ[110]. Подобные предметы можно называть res extra commercium только в несобственном смысле слова.
С делением вещей на подлежащие гражданскому обороту и неподлежащие ему не следует смешивать другого, нередко упоминаемого деления на res in patrimonio и res extra patrimonium[111], т. e. вещи, составляющие объект действительного господства частного лица или нет[112]. Последней категории вещи нередко называются еще res nullius. Такими вещами будут, например: res communes, дикие звери, insula in mare nata, остров, образовавшийся в море, res derelictæ, покинутые вещи, неприятели и их имущество, thesaurus, клад[113]. Разница этого деления от предыдущего в том, что res in commercio будет та вещь, которая может быть объектом частной собственности, а res in patrimonio та, которая уже состоит в частной собственности. Только res communes, если считать их за res extra commercium, будут в одно и то же время и res extra patrimonium. Другие же res extra patrim., как напр., дикие звери, будут res in commercio. Наоборот, имущество государства, предоставленное в пользование его членов, будет res extra com., но в то же время — res in patrimonio.
Понятно, что правовое положение вещей in patrimonio весьма отлично от положения вещей extra patrimonium.
Вещи могут находиться между собою в таком отношении, что одна будет в отношениях зависимости от другой, а именно: или самое существование ее немыслимо без второй[114], или она служит дополнением[115], украшением[116] ее, или только облегчает пользование ею[117]. Последняя носит название главной вещи, res principalis, а первая — вещи придаточной, res accessoria. Особый вид придаточных вещей составляют принадлежности, pertinentia, т. е. такие вещи, которые, не будучи составными частями другой вещи[118], находятся к ней в таком отношении, что в обороте рассматриваются[119] как бы входящими в нее, составляющими с нею одну вещь, quasi pars rei[120].
В прежнее время не выделяли принадлежностей из числа остальных придаточных вещей (см., напр., Sintenis. D. gem. Civilrecht 1 § 41, p. 427 и след.). Теперь же считают необходимым такое выделение (см. Göppert. Ueber die organische Erzeugnisse, p. 58—80), ибо к придаточным вещам, кроме принадлежностей, относятся и составные части вещи, которые по своим признакам (несамостоятельное бытие) и по правовому положению (вполне охватываются правом целого) представляют нечто совсем иное, чем принадлежности.
Юридическое начало зависимости всех придаточных вещей выражается в том, что всякий юридический акт по главной вещи распространяется и на них. Источники говорят, что придаточные вещи следуют за главною вещью: accesorium semper cedit principali[121].
Скажем сначала о частном виде придаточных вещей, pertinentia, а затем об остальных accessoriæ.
Pertinentia. Для понятия принадлежности необходимо, чтобы вещь определена была на постоянную службу (perpetuus usus) другой[122]. Поэтому, напр., сосуды, в которых содержат вино и т. п., не будут принадлежностями сохраняемого[123]; статуи будут принадлежностями дома лишь тогда, когда они входят в план постройки дома[124] и т. п. Далее требуется, чтобы это назначение вещи в действительности было осуществлено[125]. Принадлежность может быть соединена с главной вещью (vincta fixa, напр., колья в винограднике), но для самого понятия принадлежности этого соединения не только не требуется, но, наоборот, оно даже не может считаться и признаком принадлежности[126]. Напр., предметы инвентаря, хотя бы и прикрепленные к участку, по взгляду римлян никогда не считались за принадлежность[127]. Принадлежности могут иметь как недвижимые вещи, так и движимые, и в первом случае могут быть, как движимые, так и недвижимые[128]. Примеры принадлежности недвижимых вещей: прикупленные участки земли, склады соломы, зерна, не предназначенного к продаже. Но скот, земледельческие орудия, instrumentum domus, по взгляду римлян на инвентарь, не будут составлять принадлежности. Пример принадлежности движимых вещей: ключ к замку, и т. п.
Некоторые писатели (напр., Böcking. Pand. I. § 81 п. 4) не признают принадлежностей движимых вещей.
Остальные res accessoriæ. Сюда относятся прежде всего:
а) Вещи, соединенные с другими, так что вместе образуют одно целое.
При вопросе о том, какую из соединенных вещей считать главною, а какую придаточною, следует обращать внимание на то, которая из этих вещей имеет определяющее значение для другой, дает название, устанавливает сущность целого. Признак ценности при этом не играет никакой роли. Так, пурпур на одежде будет придаточною вещью. Обыкновенный признак придаточности тот, что вещь не может существовать без другой: necesse est ei rei cedi, quod sine illa esse non potest. Если каждая из соединенных вещей может иметь самостоятельное существование, то придаточною будет та из них, которая служит достижению цели другой, напр., ее украшению[129]. По этому назначению одна и та же вещь может быть и главною, и придаточною, напр., бриллиант. Если назначение вещи не может решить вопроса об ее придаточности, то берутся во внимание другие признаки соединенных вещей, как-то величина и даже стоимость. Наконец, сам судья решает вопрос о придаточности, беря во внимание обычное усмотрение и употребление boni patrisfamilias.
б) Затем, к res accessoriæ относятся такие случайные прибавления к вещи, как примой, alluvio, прибой, avulsio, оставленное водою русло реки, alveus derelictus, остров, выросший в реке, insula in flumine nata, дети рабыни, partus ancillae, которых из уважения к человеческому достоинству римляне не помещали среди плодов, подобно приплоду от животных[130], в известном смысле клад, thesaurus, определяемый источниками так: thesaurus est vetus quaedam depositio pecuniae, cujus non extat memoria, ut jam dominum non habeat[131]. Каждая из этих придаточных вещей, помимо общих начал, прилагаемым ко всем им, имеет свое особое правовое положение в учениях об отдельных институтах, в особенности о праве собственности.
Далее, к res access. можно отнести:
в) Издержки, impensae, sumtus[132]. Под издержками разумеются траты на вещь или совокупность вещей, которые делает не собственник, имея эти вещи в руках. Итак, необходимый признак издержек тот, чтобы траты были сделаны посторонним лицом на чужую вещь.
Римляне делят все impensæ на три разряда: imp. necessariae, utiles и voluptariae, издержки необходимые, полезные и прихотливые.
1) Под необходимыми издержками римляне понимали траты, предназначенные предохранять вещь или совокупность вещей от гибели или порчи: impensae necessariae sunt, quae si factae non sint res aut peritura aut deterior futura sit[133]. Сюда принадлежат траты: на восстановление попорченных предметов, особенно поправка зданий[134], на постройку новых необходимых зданий и сооружений[135], на работы по обработке земли[136], на лечение рабов[137], на пропитание рабов и животных[138] и т. д.[139].
2) Под полезными издержками разумеются такие траты, которые улучшают вещь, иначе — делают собственника богаче: utiles impensas esse, Fulcinius ait, quae meliorem dotem faciant[140]. Сюда относятся, напр., все улучшения по обработке земли[141], размножение скота для удобрения полей[142], обучение рабов разным artes[143] и т. д.[144].
3) Под прихотливыми издержками (imp. voluptariae) разумеются траты на удовлетворение лишь личного вкуса данного лица, а следовательно только для личного его удовольствия сделанные; таковы, напр., прежде всего траты на украшения, каковые траты главным образом имели в виду римские юристы, определяя данный род издержек, как траты, quae speciem duntaxat ornant, non etiam fructum augent[145], как, напр., украшение мрамором, рисунками и т. п.[146].
Различение издержек по этим трем видам имеет важное правовое значение, а именно при разнообразных случаях, возбуждающих вопрос об обязанности возместить их.
Наконец, самый важный вид res accessoriæ
г) Плоды (fructus)[147]. Слово fructus в римских источниках употребляется в различных значениях. Различно потому и правовое их положение. 1) В более тесном смысле под плодами разумеются естественные произведения другой вещи (res frugifera), полученные без умаления последней и в силу ее хозяйственного назначения. В этом смысле понятие плода определяется прежде всего тем признаком, что он составляет естественное произведение другой вещи. Поэтому клад (thesaurus) не считается плодом[148], как не будут плодами: alluvio, alveus derelictus, insula in flumine nata. Затем, это произведение должно непосредственно проистекать из определенной вещи. Поэтому не считаются плодами fructuum fructus[149]. Далее, получка плода не должна умалять субстанции вещи. Поэтому нельзя рассматривать за плоды: шкуру и мясо животных[150], бурелом[151], парковые деревья[152] и т. п. Наконец, плод в тесном смысле есть произведение, полученное от вещи в силу ее хозяйственного назначения[153]. Поэтому римское право не причисляет к плодам детей рабыни[154].
По всем этим признакам источники причисляют к плодам в тесном смысле: детенышей от животных (овец, коз, коров, лошадей и свиней), молоко, волос, шерсть, произведения виноградных, масличных, яблочных и других фруктовых садов, овощи, зерновой хлеб, солому, сено, иву, тростник, деревья, назначенные для рубки и отопления (arbores caeduae et cremiales), прутья и ветви, употребляемые для подпоры виноградной лозы и других деревьев[155].
2) Под словом плоды разумеются не только естественные произведения вещи, но и всякие другие естественные произведения, т. е. вообще предметы, образуемые действием природы. В этом смысле плодами будут: золото, серебро, медь, железо, мрамор, камень, сера, песок, мел и другие минеральные произведения[156].
Только упомянутыми двумя категориями ограничивается понятие плода в собственном смысле слова, как естественных произведений, fructus naturales.
Особенно точно такое ограничение понятия fructus установлено г. Кремлевым (cit.). Из новейших писателей некоторые идут еще далее, ограничивая понятие fructus naturalis только одной первой категорией плодов (напр., Baron. Pand. § 41).
Fructus naturales подразделяются на fructus mere naturales и industriales[157], смотря по тому, произведены они одною силою природы без участия человека или при участии его труда.
Указанных признаков недостаточно для того, чтобы могло установиться особое правоотношение на плод, как на самостоятельный предмет. Пока произведение соединено с главной вещью, оно составляет часть последней[158] и как таковая не может составлять особого предмета собственности или другого какого-либо вещного права[159]. Только по отделению, separatio, оно становится плодом в юридическом смысле, как самостоятельный предмет правоотношений.
Многие писатели держатся того взгляда, что и отделенный плод продолжает оставаться частью плодоприносящей вещи, что отделение плода такое же явление, как если собственник разрезает кусок хлеба на части. Но это неверно; отделенный плод имеет самостоятельную форму, особое название, представляет самостоятельную вещь (ср. Brinz. Pand. Bd. I, p. 546; Göppert cit. p. 176 с Windscheid. Pand. Bd. I, § 144 n. 4).
Способ отделения безразличен[160]. Но хотя неотделившееся произведение и не считается плодом, тем не менее возможность будущего его значения, как плода, ведет к тому, что на него совершаются уже теперь юридические сделки, насколько этим не придается ему значение самостоятельного объекта, не разрывается его зависимость от судьбы главной вещи[161]. Сделка (напр., купля, залог) считаются заключенными на будущую вещь, res futura[162]. Отсюда разделение плодов на fructus pendentes s. stantes, пока они соединены с главной вещью, и нa fructus separati, отделенные плоды. Те из отделенных плодов, которые кем-либо собраны, поступили во владение, носят название fructus percepti s. apprehensi. Плоды, которые могли и должны были быть получены, fructus qui percipi potuerunt, носят теперь название fructus percipiendi. Плоды, находящиеся у извлекшего их, будут fructus extantes, наличные плоды, в отличие от fructus consumti, потребленных плодов, т. е. не только потребленных в буквальном смысле, но и отчужденных и т. д.[163]. Все эти различения играют большую роль при случаях ответственности за плоды.
Подразделение fructus на fr. ordinarii и extraordinarii теперь оставлено (см. Böcking Pand. § 79. § 9).
3) Только в обширном смысле под словом fructus разумеются те приобретения, которые получаются от вещи не чрез естественное производство, а чрез правоотношение и притом также без потери или уменьшения экономического значения вещи. Плоды такие принято теперь называть fructus civiles. Юридическое их положение совсем иное, чем положение fructus naturales. К этого рода плодам в особенности относится вознаграждение, получаемое за предоставление другому пользования вещью, как арендная наемная плата[164] и т. п.[165]. Сюда же относятся и проценты, usurae[166], на которых следует остановиться подробнее и по особому правовому их значению, и по обширной их применимости во многих отделах права.
Многие современные писатели (напр., см. Göppert cit. p. 46—49) находят неудачным распространение выражения fructus на последнюю категорию приобретений от вещи, так как правовое положение последних совсем особенное, а общее название дает основание предполагать и общие начала, а этим мешает раскрытию индивидуальных особенностей той и другой категории прибытка. В источниках есть одно место Помпония, которое говорит, что: usura pecuniae, quam percipimus, in fructu non est (L. 121 D. 50, 16. См. Кремлев cit. стр. 9—11).
Проценты[167], usurae, есть плата на известное количество заменимых вещей, капитал (sors, caput), известным количеством однородных вещей. Итак, проценты всегда предполагают наличность капитала[168]. Но наличность капитала сама собою не предполагает процентов; последние устанавливаются по особому основанию[169]. Таких оснований для несения процентов могут быть два: правовая сделка и предписание закона. Первый вид процентов, usurae ex obligatione, может вытекать как из двусторонней сделки, так и из одностороннего акта, напр. pollicitatio[170], legatum[171]. Проценты эти могут составлять особый, самостоятельный от капитала, предмет искового требования[172]. Второй вид процентов, usurae quae officio judicis praestantur, устанавливается законом по самым разнообразным поводам, главнейшие из которых следующие: просрочка по уплате денежного долга, вытекающего из bonae fidei negotium[173]. Если кредиторами будут казна или minor, то течение процентов начинается уже с момента возможного осуществления обязательственного требования[174]. Обратившие без всякого права чужие деньги на собственную пользу, или оставившие их вопреки своей обязанности без выгодного помещения, напр., опекуны, управители и т. д., не сделавшие из порученных им капиталов никакого употребления, отвечают за проценты[175]. Далее, лица, заправлявшие чужим имуществом и сделавшие по нем затраты из собственных средств, имеют право на возмещение этих затрат с процентами[176]. И т. д. Проценты по предписанию закона, в противоположность процентам по сделкам, никогда не могут быть самостоятельным предметом искового требования; последнее всегда должно быть соединено с требованием капитала[177].
В прежнее время многие писатели, опираясь на L. 6 pr. D. 22, 1, признавали давность за особое основание для несения процентов, так что если долгое время будут уплачиваться проценты без всякого основания, то самая эта уплата будет служить основанием для обязанности дальнейшей уплаты их. Но теперь общепринято такое толкование источников: долгая неосновательная уплата процентов служит только доказательством существования главного долга и обязанности нести по нему проценты; но это предположение можно всегда обессилить доказательством противного (см. подробно у Sintenis. D. Civilrecht В. 2, р. 91 п. 4).
Процентные платежи подлежали разным ограничениям. Так, прежде всего касательно величины процентов. Римляне с древнейших времен принимали меры к ограничению процентов определенным максимумом[178]. При Юстиниане[179] такой общей нормой (usurae legitimae, maximae) были 6 процентов (dimidia centesimae), но для некоторых случаев эта норма уменьшалась, а для других увеличивалась. Так, сенаторы могли брать по сделкам только 4%[180], равно как от крестьян нельзя было требовать более 4%. С другой стороны, по займам другим кроме денежного можно было получать до 12%[181], а по торговым сделкам 8%. Usurae rei judicatae и проценты по тратам на поправку здания определялись законом в размере 12%[182]; в других же случаях закон указывал на норму 4, как-то при уплате и возвращении приданого[183]. И т. д.
В период классической юриспруденции высшими дозволенными процентами были т. наз. usurae centisimae, т. е. 12%. Название это объясняется тем, что в это время данные проценты выплачивались помесячно, 1 со ста. Затем, при обозначении меньших процентов эти usurae centisimae брались как единица под именем асса и затем указывалась часть этого асса, имевшего 12 унций. Таким образом 4% назывались usurae trientes (triens = tertia assis = 4/12), 6% — usur. semisses (semis = semiassis = 6/12), 8% — usur. besses (bes = bis triens = 3/12) и т. д. См. Danz Gesch. d. röm. Rechts. 2 Aufl. Leipzig 1873. Theil 2, p. 65 и 67.
Кроме определения высших дозволенных процентов, источники дают еще некоторые другие положения, направленные на ограничение процентных платежей. Так, накопившиеся проценты не должны превышать капитал; раз они сравнятся с последним, то дальнейший счет процентов останавливается. Проценты не нарастают ultra alterum tantum, ultra duplum[184].
Затем, римским правом запрещалось взимать проценты на проценты[185], т. наз. anatocismus, который мог выражаться в двух видах, а именно: можно было неуплаченные проценты причислять к капиталу (т. наз. anatocismus conjunctus), или обращать их в отдельный капитал, несущий проценты (т. наз. anatocismus disjunctus s. separatus).
Наконец, запрещалось удерживать при выдаче занимаемого следуемых по нему процентов; в противном случае только действительно выданное из имущества кредитора считается занятым на проценты[186]. Но этим не запрещалось выплачивать проценты вперед, но только позднее, когда заем уже вполне осуществился[187].
Нарушение указанных законоположений считалось за ростовщичество, usuraria pravitas. Выговоривший себе недозволенные проценты не имел по ним иска[188], а произведенная уплата их уменьшала самый капитал[189]; если же капитала, исчерпан, то остальная уплата могла быть востребована condictione ob injustam causam[190]. Тем более можно было потребовать обратно, уплаченные проценты по недолжному капиталу, если плативший находился в извинительном заблуждении[191]; наоборот, уплата процентов недолжных, usurae indebitae, по капиталу (напр., при беспроцентном займе) идет в пользу кредитора[192], ибо такая уплата считается за выражение благодарности со стороны должника[193].
При сделках на вещь, последняя может быть определена или индивидуально (напр., fundus Tusculanus, homo Stichus)[194], или указанием на род, к которому она принадлежит (fundus sine propria appellatione, homo generaliter sine proprio nomine)[195]. При определениях первого рода источники употребляют выражение species, certum corpus, corpus, вещь индивидуально определенная, а при определениях второго рода говорят o genus (incertum corpus, quantitas), род, вещи родовым образом определяемые[196]. Последние могут быть двух видов, а именно; отдельные представители данного рода могут различаться по качествам и цене (лошадь), могут быть и вполне равны в этих признаках всем остальным представителям рода. Таковыми будут по своей природе вещи, которые в сделках определяются только по измерению (весом, счетом, мерой, res, quae pondere, numero, mensura consistunt)[197] на том основании, что не индивидуальность их, а лишь количество и качество определяют их стоимость и при равном количестве и качестве стоимость в обращении будет одна и та же, почему они и могут быть заменяемы одна другой[198]. Таковы в особенности деньги (pecunia, nummi, назыв. aes signatum)[199]. Римляне выражались о таких вещах, как о res quae in genere suo functionem recipiunt per solutionem magis quam specie[200]. Отсюда с 16-го века[201] создали термин res fungibiles, теперь в большинстве[202] учебников переводимый словами: заменимые вещи. Конечно, понятие заменимых и незаменимых вещей относительное. В частном случае незаменимая вещь может быть рассматриваема как заменимая (напр., поставка 20 лошадей под обоз) и, наоборот, заменимая вещь может составлять объект сделки, как вещь незаменимая[203] (напр., стипуляция о vinum, oleum, triticum, quod in horreo est).
Юридическое значение рассмотренного деления то, что известные права могут быть устанавливаемы только на незаменимые вещи, как-то: владение и вещные права, другие — только на заменимые, как напр., заем[204]. Кроме обязательственных прав, заменимые вещи могут составлять объект отказов[205], а до Юстиниана — и семейно-имущественных отношений[206]. Далее, только притязания на заменимые вещи могут сопровождаться процентами. Юридическое положение вещей заменимых выражается правилом: genus perire non potest, т. e. родовым образом определенная вещь не подлежит юридическим последствиям уничтожения данных представителей рода.
В заключение следует упомянуть еще об одном делении вещей, упоминаемом уже XII таблицами[207] и известном еще Юстинианову праву, хотя в это время оно и потеряло уже свое положительное значение, а именно деление на
5) Res mancipi и res nec mancipi[208]. Разделение это обнимает не только вещи, но вообще все правовые объекты[209] и основывается на способах их приобретения[210]. Под res mancipi разумелись предметы, на которых права устанавливались по mancipatio[211], а под res nec mancipi — все прочие предметы. На последние могло быть установлено полное право собственности по простой traditio[212]. К res mancipi источники причисляют следующие роды предметов: а) рабы, mancipia[213]; б) quadrupedes quae collo dorsove domantur, т. e. четвероногие рабочие и вьючные животные, но только если они не принадлежат к числу bestiae. Поэтому boves, equi, asini, mulli будут res mancipi и не будут ими верблюды, слоны, хотя они и употреблялись как вьючные и рабочие животные, но считались в числе bestiæ[214]. в) Все praedia in italico solo[215] и г) некоторые права, как-то: jura praediorum rusticorum, т. e. деревенские сервитуты, как напр., сервитут прохода, водопровода и т. п.[216]; три вида семейных властей, potestas, manus, mancipium, familia, т. e. имущество гражданина, как предмет его завещательного распоряжения[217]
Различие между res mancipi u nec mancipi было окончательно уничтожено Юстинианом 531 г.[218].