Разсказъ калифорнца.
правитьМарка Твэна.
правитьОднажды, лѣтъ тридцать пять тому назадъ, я дѣлалъ изысканія по теченію богатой золотыми розсыпями рѣки Станислаусъ. Я бродилъ цѣлые дни съ киркой, тазомъ и рогомъ и промывалъ песокъ то здѣсь, то тамъ, надѣясь каждый моментъ найти богатое золотомъ мѣсто и никогда не находя его. Это была прелестная мѣстность — прохладная, тѣнистая, благовонная и нѣкогда, много лѣтъ тому назадъ, заселенная, но затѣмъ люди оставили ее, и очаровательный рай превратился въ пустыню. Люди ушли, когда поверхностный слой розсыпей былъ выработанъ. И вотъ, на томъ мѣстѣ, гдѣ нѣкогда стоялъ маленькій дѣловой городокъ съ банками, редакціями газетъ и страховыми компаніями, съ меромъ и альдерменомъ, теперь разстилалась только широкая изумрудная поляна, на которой не осталось ни малѣйшихъ слѣдовъ ютившейся здѣсь человѣческой жизни. Это мѣсто находилось по дорогѣ къ Тотлтауну. Неподалеку отъ него, можно было, отъ времени до времени, увидѣть вдоль пыльной дороги прехорошенькіе, маленькіе котэджи, кокетливые и уютные и до такой степени обвитые вьющимися розами, что окна и двери совершенно скрывались подъ ихъ густою, усѣянною цвѣтами листвой — знакъ того, что это были пустые дома, покинутые много лѣтъ тому назадъ разорившимися и обманутыми въ своихъ надеждахъ семьями, которыя не могли ни продать ихъ, ни даже передать ихъ кому-нибудь. Кое-гдѣ можно было еще встрѣтить одинокія бревенчатыя хижины, принадлежавшія къ самой ранней золотопромышленной эпохѣ и построенныя первыми золотоискателями — предшественниками собственниковъ котэджей. Иногда, въ очень рѣдкихъ случаяхъ, эти хижины были еще обитаемы и въ такихъ случаяхъ вы могли быть увѣрены, что тотъ, кто жилъ въ ней, былъ тѣмъ самымъ піонеромъ, который нѣкогда построилъ ее; вы также могли быть увѣрены въ томъ, что онъ жилъ здѣсь только потому, что нѣкогда онъ имѣлъ возможность вернуться домой, въ свой штатъ, богатымъ, но не сдѣлалъ этого во-время; что впослѣдствіи онъ потерялъ все свое состояніе и въ своемъ уничиженіи рѣшилъ порвать всѣ связи съ родственниками и друзьями и стать для нихъ мертвымъ. Въ тѣ времена по всей Калифорніи было разсѣяно множество такихъ живыхъ мертвецовъ — жалкихъ бѣднягъ съ разбитой гордостью, въ сорокъ лѣтъ уже старыхъ и сѣдыхъ, тайные помыслы которыхъ исключительно состояли изъ сожалѣній объ ихъ разбитой жизни и страстнаго желанія уйти какъ можно скорѣй отъ жизненной борьбы и успокоиться на вѣки.
Это была совершенно пустынная мѣстность! Ни одного звука не доносилось со всѣхъ этихъ мирныхъ изумрудныхъ полянъ и лѣсовъ, кромѣ усыпляющаго жужжанія насѣкомыхъ, никакихъ слѣдовъ человѣка или звѣря не замѣчалось вокругъ, словомъ, ничто не могло поддержать бодрость вашего духа и вызвать у васъ радостное сознаніе, что вы живете. Такъ что когда я, наконецъ, замѣтилъ однажды въ послѣобѣденное время человѣческую фигуру, то я почувствовалъ большое облегченіе. Это былъ человѣкъ лѣтъ сорока пяти, который стоялъ въ воротахъ одного изъ тѣхъ хорошенькихъ, покрытыхъ розами, котеджей, о которыхъ я уже упоминалъ. Но этотъ послѣдній не имѣлъ вида покинутаго жилища; наоборотъ, у него былъ видъ жилого дома, о которомъ заботились и который берегли и украшали; такой же видъ имѣлъ и передній дворикъ, который былъ превращенъ въ цвѣтникъ, полный яркихъ, красивыхъ цвѣтовъ. Меня, конечно, пригласили войти и расположиться, какъ дома, — таковъ былъ обычай страны.
Было необыкновенно пріятно очутиться въ подобномъ мѣстѣ послѣ долгихъ недѣль тѣснаго общенія съ хижинами золотоискателей и со всѣмъ тѣмъ, что подъ этимъ подразумѣвается, т.-е. съ грязными полами, никогда не перестилавшимися постелями, съ оловянными тарелками и чашками и съ отсутствіемъ какихъ бы то ни было украшеній, кромѣ вырѣзанныхъ изъ газетъ иллюстрацій, изображавшихъ военные эпизоды, прибитыхъ къ бревенчатымъ стѣнамъ. Тамъ была грубая, унылая запущенность, здѣсь же было гнѣздышко, видъ котораго давалъ отдыхъ усталымъ глазамъ и удовлетвореніе тому, присущему человѣческой натурѣ, чувству, которое при взглядѣ на предметы искусства, какъ бы дешевы и скромны они ни были, начинаетъ сознавать, что оно голодало и что теперь только нашло себѣ пищу. Я бы никогда не повѣрилъ, чтобы сдѣланный изъ разноцвѣтныхъ лоскутьевъ коверъ могъ такъ обрадовать меня и доставить мнѣ такое удовлетвореніе; или чтобы моя душа могла находить такое утѣшеніе въ обклеенныхъ обоями стѣнахъ, въ литографіяхъ въ рамкахъ, въ яркихъ покрышкахъ на спинкахъ креселъ, въ виндзорскихъ стульяхъ, въ полированной этажеркѣ съ морскими раковинами, съ книгами и китайскими вазочками и во всѣхъ тѣхъ незамѣтныхъ пустяковинахъ, которыя создаетъ въ домѣ женская рука и которыхъ вы не замѣчаете, когда онѣ у васъ постоянно на глазахъ, и только чувствуете, что чего-то недостаетъ, когда ихъ не видите. Удовольствіе, бывшее въ моей душѣ, отражалось на моемъ лицѣ, и хозяинъ дома видѣлъ это и былъ очень доволенъ; онъ видѣлъ это такъ ясно, что отвѣтилъ какъ бы на вопросъ:
— Все ея работа, — сказалъ онъ ласково; — она все это сдѣлала сама, каждую вещь, — и онъ обвелъ комнату полнымъ любви взглядомъ. Надъ одною изъ картинъ разстроились складки мягкой японской матеріи, которою женщины съ такою заботливою небрежностью драпируютъ ихъ. Онъ замѣтилъ это и осторожно поправилъ складки, нѣсколько разъ отступая назадъ, чтобы видѣть хорошо ли онъ сдѣлалъ. Затѣмъ, чтобы придать имъ окончательный видъ, онъ еще раза два прикоснулся къ нимъ легкимъ движеніемъ руки и сказалъ: — она всегда такъ дѣлала. Иногда не можешь сказать, чего именно недостаетъ этимъ складкамъ, но чуть прикоснешься къ нимъ и онѣ принимаютъ надлежащій видъ; но почему это такъ, я не знаю; я не могу найти правилъ. Это, знаете ли, то же, что окончательное прикосновеніе материнской руки къ волосамъ ребенка послѣ того, какъ она ихъ уже причесала. Я такъ часто видѣлъ, какъ она драпировала, что я могу сдѣлать точно также, хотя я не знаю правилъ. А она знаетъ правила. Она знаетъ и какъ, и почему, — я же не знаю, почему, я только знаю, какъ.
Онъ повелъ меня въ спальню, чтобы я вымылъ руки. Подобной спальни я не видѣлъ уже много лѣтъ: бѣлое одѣяло, бѣлыя наволочки, покрытый ковромъ полъ, обклеенныя обоями стѣны, картины, туалетный столъ съ зеркаломъ, съ подушечкой для булавокъ и съ хорошенькими туалетными вещицами; въ углу умывальный столикъ съ чашкой, кувшиномъ и приборомъ для мыла изъ настоящаго фарфора, а на станкѣ возлѣ столика около дюжины полотенецъ, такахъ чистыхъ и бѣлыхъ, что трудно вытереть ими руки безъ того, чтобы въ душѣ не осталось смутнаго чувства профанаціи. Мое лицо опять краснорѣчиво говорило, и хозяинъ опять отвѣтилъ съ чувствомъ полнаго удовлетворенія: «Все ея работа; все это она сдѣлала сама, каждую вещицу. Здѣсь нѣтъ ничего, что бы не носило на себѣ прикосновенія ея руки. Вы бы подумали… Но я не долженъ такъ много говорить».
Я въ это время вытиралъ руки и разсматривалъ въ. метьчайшихъ подробностяхъ бывшія въ комнатѣ вещи, какъ можетъ разсматривать человѣкъ, который находится въ новомъ мѣстѣ, гдѣ рсе, что онъ видитъ, доставляетъ удовольствіе его взорамъ и сердцу. Въ то же время я почувствовалъ, хотя не могу объяснить, какимъ образомъ, что въ комнатѣ находится нѣчто, что мой хозяинъ желаетъ, чтобы я нашелъ самъ. Я зналъ также, что онъ старается помочь мнѣ, указывая украдкой глазами, и я очень старался угадать, потому что мнѣ хотѣлось доставить ему удовольствіе. Я нѣсколько разъ терпѣвъ неудачу, что я могъ видѣть, хотя мнѣ и не говорили ни слова; но, наконецъ, я почувствовалъ, что мнѣ нужно смотрѣть прямо на ту вещь, которая находится передо мной, чувствовалъ это, потому что меня обдавали невидимыя волны удовольствія, которыя исходили отъ него. Онъ вдругъ разразился счастливымъ смѣхомъ и, потирая руки, вскричалъ:
— Да, да, это самое! Вы нашли. Я зналъ, что вы найдете. Это ея портретъ.!
Я подошелъ къ маленькой орѣховой полочкѣ и увидѣлъ на ней небольшой дагеротипъ, который раньше не замѣтилъ. Онъ изображалъ необыкновенно милое дѣвичье лицо и, какъ мнѣ показалось, самое красивое изъ всѣхъ, какія я когда-либо видѣлъ. Хозяинъ читалъ восхищеніе на моемъ лицѣ и былъ совершенно счастливъ.
— Ей исполнилось въ то время девятнадцать лѣтъ, сказалъ онъ. ставя портретъ на мѣсто, и въ тотъ же самый день мы повѣнчались. Когда вы ее увидите — ахъ, останьтесь до тѣхъ поръ, пока она вернется!
— Гдѣ же она? Когда она придетъ?!
— О, ея теперь нѣтъ дома. Она поѣхала навѣстить своихъ родныхъ. Они живутъ въ сорока или пятидесяти миляхъ отсюда. Сегодня ровно двѣ недѣли съ тѣхъ поръ, какъ она уѣхала.
— Когда же вы ее ждете обратно?
— Сегодня у насъ среда. Она пріѣдетъ въ субботу вечеромъ, около девяти часовъ.
Я почувствовалъ сильное разочарованіе.
— Мнѣ очень жаль, но я долженъ уѣхать раньше, сказалъ я съ, сожалѣніемъ.
— Уѣхать? Нѣтъ, зачѣмъ вамъ уѣзжать? Не уѣзжайте, она будетъ очень огорчена.
Она будетъ огорчена — это прекрасное созданіе! Если бы она мнѣ это сказала сама, то врядъ ли я былъ бы болѣе счастливъ. Я почувствовалъ вдругъ такое глубокое, страстное желаніе видѣть ее — желаніе такое сильное и настойчивое, что самъ испугался и сказалъ себѣ: «я долженъ немедленно уѣхать отсюда ради собственнаго же своего спокойствія».
— Видите ли, она любитъ, чтобы къ намъ пріѣзжали и гостили у насъ люди, которые знаютъ свѣтъ и умѣютъ разсказывать, люди, подобные вамъ. Она очень любитъ это, потому что она сама знаетъ — о, она сама знаетъ почти все и умѣетъ говорить… какъ птичка; а какія книги она читаетъ — вы будете поражены, когда увидите. Не уѣзжайте: вѣдь такъ немного вамъ нужно подождать, а она будетъ такъ огорчена!
Я слышалъ слова, но почти не понималъ ихъ смысла, до такой степени я былъ углубленъ въ свои собственныя размышленія. Онъ вышелъ изъ комнаты, но я не замѣтилъ этого. Черезъ минуту онъ возвратился съ портретомъ въ рукѣ и поднеся его къ моему лицу сказалъ
— Теперь скажите ей самой, что вы можете остаться, чтобы увидѣть ее, и вы останетесь.
Второй взглядъ, брошенный мною на это лицо, разрушилъ всѣ мои хорошія намѣренія. Я рѣшилъ остаться не взирая ни на какія послѣдствія. Въ тотъ вечеръ мы спокойно курили и болтали допоздна о всевозможныхъ вещахъ, но главнымъ образомъ о ней, и конечно, я давно ужъ такъ пріятно не проводилъ время. Наступилъ четвергъ и прошелъ тихо и спокойно. Передъ вечеромъ пришелъ жившій въ трехъ миляхъ оттуда громаднаго роста золотоискатель — одинъ изъ посѣдѣвшихъ неудачниковъ піонеровъ, и тепло привѣтствовалъ насъ въ немногихъ и необычайно серьезныхъ словахъ. Затѣмъ онъ сказалъ:
— Я пришелъ только за тѣмъ, чтобы спросить о маленькой госпожѣ и когда она пріѣзжаетъ домой. Есть какія-нибудь извѣстія отъ нея?
— О, да, письмо. Вы хотите послушать, что она пишетъ, Томъ?
— Разумѣется, хочу, если это васъ не обезпокоитъ, Генри.
Генри вынулъ письмо изъ своего бумажника и сказалъ, что если мы ничего не будемъ имѣть противъ, то онъ пропуститъ нѣсколько лично къ нему относящихся фразъ; затѣмъ онъ сталъ читать необыкновенно милое письмо, полное любви и вмѣстѣ съ тѣмъ изящества съ постскриптумомъ, наполненнымъ дружескими привѣтствіями Тому и Джо, и Чарли и другимъ близкимъ друзьямъ и сосѣдямъ.
Окончивъ читать, онъ взглянулъ на Тома и воскликнулъ:
— Ахъ, вы опять за старое! Примите руки и покажите мнѣ ваши глаза. Вы всегда плачете, когда я читаю ея письмо. Я напишу ей объ этомъ.
— О, нѣтъ, не дѣлайте этого, Генри. Вы знаете, я уже становлюсь старъ и малѣйшее огорченіе вызываетъ у меня слезы. Я думалъ, что она уже сама здѣсь, а оказывается, что только письмо отъ нея.
— Но съ чего же вы это взяли? Я думалъ; что всѣ знаютъ, что она пріѣдетъ только въ субботу.
— Въ субботу! Да что же, я въ самомъ дѣлѣ вѣдь зналъ это! Право я удивляюсь, что со мной дѣлается въ послѣднее время? Конечно, я зналъ объ этомъ. Развѣ мы всѣ не собирались встрѣчать ее. Ну, ладно, теперь мнѣ нужно идти, но я буду здѣсь, дружище, когда она пріѣдетъ
Въ пятницу вечеромъ пришелъ другой сѣдой ветеранъ, жившій за полторы мили оттуда, и сказалъ, что его товарищи хотятъ повеселиться и пріятно провести время въ субботу вечеромъ, если только Генри не думаетъ, — что она будетъ чувствовать себя слишкомъ усталой послѣ дороги.
— Усталой? Она усталой! Послушайте только этого чудака! Джо, вы знаете, она готова бодрствовать хотя шесть недѣль, чтобы только кому-нибудь изъ васъ доставить удовольствіе!
Когда Джо узналъ, что есть письмо, онъ попросилъ, чтобы ему прочли его, и дружеское привѣтствіе, которое было прислано ему въ письмѣ, совершенно растрогало старика, но онъ поспѣшилъ сказать, что онъ такая старая развалина, что это случается съ нимъ всякій разъ, какъ она упоминаетъ его имя.
— Боже мой, намъ такъ ее недостаетъ! — сказалъ онъ.
Въ субботу, послѣ обѣда, я замѣтилъ, что я слишкомъ часто смотрю на свои часы. Генри также замѣтилъ это и спросилъ съ тревогой:
— Выдумаете, что она можетъ быть здѣсь такъ скоро?
Я увидѣлъ, что попался, и мнѣ стало неловко, но я разсмѣялся к сказалъ, что у меня привычка смотрѣть на часы, когда я чего-нибудь жду. Но это объясненіе, повидимому, его мало удовлетворило и съ этихъ поръ онъ началъ выказывать тревогу. Онъ водилъ меня четыре раза на поворотъ дороги, откуда мы могли видѣть на далекое разстояніе, и тамъ онъ каждый разъ долго стоялъ и смотрѣлъ вдаль, защитивъ отъ солнца глаза рукой. Нѣсколько разъ онъ мнѣ говорилъ:
— Меня тревожитъ, страшно тревожитъ то, что ея нѣтъ; хотя я знаю, что она не можетъ пріѣхать раньше девяти часовъ, но у меня есть какое-то предчувствіе, что что-то случилось. Вы не думаете, что можетъ что-нибудь случиться?
Мнѣ было просто стыдно за его ребячество, и когда, наконецъ, онъ опять повторилъ свой надоѣдливый вопросъ, то я на минуту потерялъ терпѣніе и отвѣтилъ ему очень рѣзко. Это его такъ покоробило и какъ будто даже напугало, и онъ смотрѣлъ послѣ этого такимъ обиженнымъ и подавленнымъ, что я очень бранилъ себя за то, что совершилъ эту ненужную жестокость? Поэтому я былъ очень радъ, когда къ вечеру пришелъ Чарли, третій ветеранъ и сталъ просить Генри прочесть письмо; затѣмъ они стали совѣщаться о приготовленіяхъ къ встрѣчѣ. Чарли истощилъ весь свой запасъ нѣжныхъ, сердечныхъ словъ, чтобы разсѣять опасенія и дурныя предчувствія своего друга.
— Что-нибудь съ ней случилось? Это чистѣйшій вздоръ, Генри. Съ ней ничего не можетъ случиться, просто не думайте объ этомъ. Она говоритъ въ письмѣ, что она вполнѣ здорова, неправда ли? И что она будетъ здѣсь въ девять часовъ? Развѣ вы можете сказать, что она югда-нибуда. измѣнила своему слову? Конечно, вы не можете этого сказать. Въ такомъ случаѣ, не мучайтесь, она будетъ здѣсь, и это такъ же вѣрно, какъ то, что вы существуете. Пойдемъ теперь соберемъ цвѣты — времени уже осталось немного.
Скоро явились Томъ и Джо, и всѣ вмѣстѣ стали украшать домъ цвѣтами. Около девяти часовъ они сказали, что такъ какъ у нихъ съ собой есть инструменты, то они могутъ начать играть, потому что дѣвушки и ихъ кавалеры скоро ужъ явятся, а они всѣ безъ ума отъ веселыхъ старинныхъ танцевъ. Инструменты эти были скрипка, банжо и кларнетъ. Всѣ трое усѣлись рядышкомъ, другъ около друга и наши играть какой-то громкій танецъ, отбивая тактъ своими огромными сапожищами.
Оставалось нѣсколько минутъ до девяти часовъ. Генри стоялъ у двери и смотрѣлъ на дорогу, и вся его фигура была олицетвореніемъ тъгь мукъ, которыя переживала его душа. Онъ уже нѣсколько разъ пилъ за здоровье своей жены и за ея благополучное возвращеніе, но вотъ Томъ опять воскликнулъ:
— Всѣ сюда! Выпьемъ еще разъ, и она будетъ здѣсь!
Джо принесъ на подносѣ налитые стаканы и началъ всѣхъ обносить. Я взялъ одинъ изъ оставшихся стакановъ, но Джо испуганно зашепталъ мнѣ:
— Поставьте этотъ! возьмите другой!
Я повиновался. Генри поднесли послѣднему. Едва онъ проглотилъ напитокъ, какъ часы стали бить девять. Онъ слушалъ ихъ бой, и лицо его становилось все блѣднѣе и блѣднѣе; затѣмъ онъ сказалъ:
— Товарищи, я боленъ отъ страху. Помогите мнѣ, я хочу лечь.
Они помогли ему лечь на диванъ. Онъ улегся поудобнѣй и сталъ засыпать, но тотчасъ же заговорилъ, какъ во снѣ: — я, кажется, слышать лошадиный топотъ? они ѣдутъ?
Одинъ ветеранъ наклонился къ его уху и сказалъ:
— Это Джимми Пэришъ пріѣзжалъ сказать, что они немного запоздаютъ, но что они уже недалеко отсюда. Ея лошадь захромала, но черезъ полчаса она будетъ здѣсь.
— О, я такъ счастливъ, что ничего не случилось!
И онъ заснулъ прежде, чѣмъ успѣлъ договорить послѣднее слово. Тогда, не теряя ни минуты, они ловко сняли съ него платье и положили его на постель въ той комнатѣ, гдѣ я мылъ руки. Притворивъ дверь, они возвратились и стали какъ будто собираться уходить, но я сказалъ:
— Пожалуйста, джентльмены, не уходите. Она меня не знаетъ, я здѣсь въ первый разъ.
Они переглянулись, затѣмъ Джо сказалъ:
— Она? Бѣдняжка, она умерла девятнадцать лѣтъ тому назадъ!
— Умерла?
— Да, умерла или, можетъ быть, еще хуже. Она поѣхала навѣстить своихъ родныхъ полгода спустя послѣ своей свадьбы и, когда она возвращалась обратно, въ субботу вечеромъ, индѣйцы напали на нее въ пяти миляхъ отсюда, и съ тѣхъ поръ мы о ней больше не слыхали.
— И онъ потерялъ разсудокъ вслѣдствіе этого?
— Съ тѣхъ поръ онъ не былъ здоровъ ни одной минуты. Но ему становится худо одинъ разъ въ годъ, около этого времени. Поэтому за три дня передъ годовщиной ея смерти мы начинаемъ собираться сюда, чтобы ободрить его и спросить, не слышалъ ли онъ что-нибудь о ней, а въ субботу приходимъ, убираемъ домъ цвѣтами и приготовляемъ все для танцевъ. Мы это дѣлаемъ каждый годъ вотъ ужъ девятнадцать лѣтъ. Въ первую субботу насъ было двадцать семь человѣкъ, не считая дѣвушекъ; теперь же насъ только трое, а дѣвушекъ нѣтъ ни одной. Мы даемъ ему снотворное питье, иначе онъ становится буйнымъ. Впродолженіи года онъ чувствуетъ себя хорошо, думаетъ, что она съ нимъ, и только послѣдніе три или четыре дня до срока онъ начинаетъ искать ее, вынимаетъ ея милое старое письмо, и мы приходимъ и просимъ, чтобы онъ намъ его прочелъ. Боже мой, какая она была хорошая!