Рабочим Курска, добывшим первую руду... (Маяковский)

Рабочим Курска, добывшим первую руду...


Было: 
  социализм - 
  восторженное слово! 
С флагом, 
  с песней 
  становились слева, 
и сама 
  на головы 
  спускалась слава. 
Сквозь огонь прошли, 
  сквозь пушечные дула. 
Вместо гор восторга - 
  горе дола. 
Стало: 
  коммунизм - 
  обычнейшее дело. 
Нынче 
  словом 
  не пофанфароните - 
шею крючь 
  да спину гни. 
На вершочном 
  незаметном фронте 
завоевываются дни. 
Я о тех, 
  кто не слыхал 
  про греков 
  в драках, 
кто 
  не читал 
  про Муциев Сцев_о_л, 
кто не знает, 
  чем замечательны Гракхи, - 
кто просто работает - 
  грядущего вол. 
Было. Мы митинговали. 
  Словопадов струи, 
пузыри идеи - 
  мир сразить во сколько. 
А на деле - 
  обломались 
  ручки у кастрюли, 
бреемся 
  стеклом-осколком. 
А на деле - 
  у подметок дырки, - 
без гвоздя 
  слюной 
  кле_и_ть - впустую! 
Дырку 
  не пос_а_дите в Бутырки, 
а однако 
  дырки 
  протестуют. 
"Кто был ничем, тот станет всем!" 
Станет. 
  А на деле - 
как феллахи - 
  как феллахи - 
  распахиваем земь. 
Шторы 
  пиджаками 
  н_а_ плечи надели. 
Жабой 
  сжало грудь 
  блокады иго. 
Изнутри 
  разрух стоградусовый жар. 
Машиньё 
  сдыхало, 
  рычажком подрыгав. 
В склепах-фабриках 
  железо 
  жрала ржа. 
Непроезженные 
  выли степи, 
и Урал 
  орал 
  непроходимолесый. 
Без железа 
  коммунизм 
  не стерпим. 
Где железо? 
  Рельсы где? 
  Давайте рельсы! 
Дым 
  не выдоит 
  трубищ фабричных вымя. 
Отповедь 
  гудковая 
  крута: 
"Зря 
  чего 
  ворочать маховыми? 
Где железо, 
  отвечайте! 
  Где руда?" 
Электризовало 
  массы волю. 
Массы мозг 
  изобретательством мотало. 
Тело масс 
  слоняло 
  по горе, 
  по полю 
голодом 
  и жаждою металла. 
Крик, 
  вгоняющий 
  в дрожание 
  и в ёжь, 
уши 
  земляные 
  резал: 
"Даешь 
железо!" 
Возникал 
  и глох призыв повторный - 
только шепот 
  шел 
  профессоров-служак: 
де под Курском 
  стрелки 
  лезут в стороны, 
как Чужак. 
Мне 
  фабрика слов 
  в управленье дана. 
Я 
  не геолог, 
но я утверждаю, 
  что до нас 
было 
  под Курском 
  г_о_ло. 
Обыкновеннейшие 
  почва и подпочва. 
Шар земной, 
  а в нем - 
  вода 
  и всяческий пустяк. 
Только лавы 
  изредка 
  сверлили ночь его. 
Времена спустя 
на восстанье наше, 
  на желанье, 
  на призыв 
двинулись 
  земли низы. 
От времен, 
  когда 
  лавины 
  рыже разжиж_е_ли - 
затухавших газов перегар, - 
от времен, 
  когда вода 
  входила еле 
в первые 
  базальтовые берега, - 
от времен, 
  когда 
  прабабки носорожьи, 
ящерьи прапрадеды 
  и крокодильи, 
ни на что воображаемое не похожие, 
льдами-броненосцами катили, - 
от времен, 
  которые 
  слоили папоротник, 
углем 
  каменным 
  застыв, 
о которых 
  рапорта 
  не дал 
  и первый таборник, - 
залегли 
  железные пласты. 
Будущих времен 
  машинный гул 
в каменном 
  мешке 
  лежит - 
  и ни гу-гу. 
Даешь! 
  До мешков, 
  до запрятанных в сонные, 
до сердца 
  земного 
  лозунг долез. 
Даешь! 
  Грозою боль потрясенные, 
трещат 
  казематы 
  над жилой желез. 
Свернув 
  гор_ы_ навалившийся груз, 
ступни пустынь, 
  наступивших на жилы, 
железо 
  бежало 
  в извилины русл, 
железо 
  текло 
  в океанские илы. 
Бороло 
  каких-то течений сливания, 
какие-то горы брало в разбеге, 
под Крымом 
  ползло, 
  разогнав с Пенсильвании, 
на Мурман 
  взбиралось, 
  сорвавшись с Норвегии. 
Бежало от немцев, 
  боялось французов, 
глаза 
  косивших 
  на лакомый кус, 
пока доплелось, 
  задыхаясь от груза, 
запряталось 
  в сердце России 
  под Курск. 
Голоса 
  подземные 
  выкачивала ветра помпа. 
Слушай, человек, 
  рулетка, 
  компас: 
не для мопсов-гаубиц - 
  для мира 
разыщи, 
  узнай, 
  найди и вырой! 
Отойди 
  еще 
  на пяди малые, - 
отойди 
  и голову нагни. 
Глаз искателей 
  тянуло аномалией, 
стрелки компасов 
  крутил магнит. 
Вы, 
  оравшие: 
  "В лоск залускали, 
рассор_и_л 
  Россию 
  подсолнух!" - 
посмотрите 
  в работе мускулы 
полуголых, 
  голодных, 
  сонных. 
В пустырях 
  ветров и снега бред, 
под ногою 
  грязь и лужи вместе, 
непроходимые, 
  как Альфред 
из "Известий". 
Прославлял 
  романтик 
  Дон-Кихота, - 
с ветром воевал 
  и с д_у_хами иными. 
Просто 
  мельников хвалить 
  кому охота - 
с настоящей борются, 
  с настоящей борются, 
Слушайте, 
  пролетарские дочки: 
пришедший 
  в землю врыться, 
в чертежах 
  размечавший точки, 
он - 
  сегодняшний рыцарь! 
Он так же мечтает, 
  он так же любит. 
Руда 
  залегла, томясь. 
Красавцем 
  в кудрявом 
  дымном клубе - 
за ней 
  сквозь камень масс! 
Стальной бурав 
  о землю ломался. 
Сиди, 
  оттачивай, 
  правь - 
и снова 
  земли атакуется масса, 
и снова 
  иззубрен бурав. 
И снова - 
  ухнем! 
  И снова - 
  ура! - 
в расселинах каменных масс. 
Стальной 
  сменял 
  алмазный бурав, 
и снова 
  ломался алмаз. 
и когда 
  казалось - 
  правь надеждам тризну, 
из-под Курска 
  прямо в нас 
настоящею 
  земной любовью брызнул 
будущего 
  приоткрытый глаз. 
Пусть 
  разводят 
  скептики 
  унынье сычье: 
нынче, мол, не взять 
  и далеко лежит. 
Если б 
  коммунизму 
  жить 
  осталось 
  только нынче, 
мы 
  вообще бы 
  перестали жить. 
Лучше всяких "Лефов" 
  насмерть ранив 
русского 
  ленивый вкус, 
музыкой 
  в мильон подъемных кранов 
цокает, 
  защелкивает Курск. 
И не тщась 
  взлететь 
  на буровые вышки, 
в иллюстрацию 
  зо_о_логовых слов, 
приготовишкам 
  соловьишки 
демонстрируют 
  свое 
  унылейшее ремесло. 
Где бульвар 
  вздыхал 
  весною томной, 
не таких 
  любовей 
  лития, - 
огнегубые 
  вздыхают топкой домны, 
рассыпаясь 
  звездами литья. 
Речка, 
  где и уткам 
  было узко, 
где и по колено 
  не было ногам бы, 
шла 
  плотвою флотов 
  речка Т_у_скарь: 
курс на Курск - 
  и эСэСэСэРский Гамбург. 
Всякого Нью-Йорка ньюйоркистей,, 
раздинамливая 
  электрический раскат, 
маяки 
  просверливающей зоркости 
в девяти морях 
  слепят 
  глаза эскадр. 
И при каждой топке, 
  каждом кране, 
наступивши 
  молниям на хвост, 
выверенные куряне 
направляли 
  весь 
  с цепей сорвавшийся ха_о_с. 
Четкие, как выстрел, 
у машин 
  эльвисты. 
В небесах, 
  где месяц, 
  раб писателин, 
искры труб 
  черпал совком, 
с башенных волчков 
  - куда тут Татлин! - 
отдавал 
  сиренами 
  приказ 
  завком. 
"Слушай! 
  д 2! 
  3 и! 
Пятый ряд тяжелой индустрии! 
7 ф! 
  Доки лодок 
  и шестая верфь!" 
Заревет сирена 
  и замрет тонка, 
и опять 
  засвистывает 
  электричество и пар. 
"Слушай! 
  19-й ангар!" 
Раззевают 
  слуховые окна 
  крыши-норы. 
Сразу 
  в сто 
  товарно-пассажирских линий 
отправляются 
  отправляются 
  планёры, 
рассияв 
  по солнцу 
  алюминий. 
Раззевают 
  главный вход 
  заводы. 
Лентами 
  авто и паровозы - 
  в главный. 
С верфей 
  с верстовых 
  соскальзывают в воды 
корабли 
  надводных 
  и подводных плаваний. 
И уже 
  по тундрам, 
  обгоняя ветер резкий, 
параллельными путями 
  на пари 
два локомотива - 
  скорый 
  и курьерский - 
в свитрах, 
  в кепках 
  запускают лопари. 
В деревнях, 
  с аэропланов 
  озирая тыщеполье, 
стадом 
  в 1000 - 
  не много и не мало - 
пастушонок 
  лет семи, 
  не более, 
управляет 
  световым сигналом. 
Что перо? - 
  гусиные обноски! - 
только зря 
  бумагу рвут, - 
сто статей 
  напишет 
  обо мне 
  Сосновский, 
каждый день 
  меняя 
  "Ундервуд". 
Я считаю, 
  обходя 
  бульварные аллеи, 
скольких 
  наследили 
  юбилеи? 
Пушкин, 
  Достоевский, 
  Гоголь, 
Алексей Толстой 
  в бороде у Льва. 
Не завидую - 
  у нас 
  бульваров много, 
каждому 
  найдется 
  бульвар. 
Может, 
  будет 
  Лазарев 
  у липы в лепете. 
Обозначат 
  в бронзе 
  чином чин. 
Ну, а остальные? 
  Как их сл_е_пите? 
Тысяч тридцать 
  курских 
  женщин и мужчин. 
Вам 
  не скрестишь ручки, 
  не напялишь тогу, 
не поставишь 
  нянькам на затор... 
Ну и слава богу! 
Но зато - 
на б_о_роды дымов, 
  на тело гулов 
не покусится 
  никакой Меркулов. 
Трем Андреевым, 
  всему академическому скопу, 
копошащемуся 
  у писателей в усах, 
никогда 
  не вылепить 
  ваш красный корпус, 
заводские корпуса. 
Вас 
  не будут звать: 
  "Железо бросьте, 
выверните 
  на спину 
  глаза, 
возвращайтесь 
  вспять 
  к слоновой кости, 
к мамонту, 
  к Островскому 
  назад". 
В ваш 
  столетний юбилей 
не прольют 
  Сакулины 
  речей елей. 
Ты работал, 
  ты уснул 
  и спи - 
только город ты, 
  а не Шекспир. 
Собинов, 
  перезвените званьем Южина. 
Лезьте 
  корпусом 
  из монографий и садов. 
Курскам 
  ваших мраморов 
  не нужно. 
Но зато - 
на бегущий памятник 
  курьерский 
  рукотворный 
не присядут 
  гадить 
  в_о_роны. 
Вас 
  у опер 
  и у оперетт в антракте, 
в юбилее 
  не расхвалит 
  языкастый лектор. 
Речь 
  об вас 
  разгромыхает трактор - 
самый убедительный электролектор. 
Гиз 
  не тиснет 
  монографии о вас. 
Но зато - 
  растает дыма клуб, 
и опять 
  фамилий ваших вязь 
вписывают 
  миллионы труб. 
Двери в славу - 
  двери узкие, 
но как бы ни были они узк_и_, 
навсегда войдете 
  вы, 
  кто в Курске 
добывал 
  железные куски. 

1923