ПО ТУ СТОРОНУ править
Въ офицерской палатѣ № 3, была тишина. Несмотря, на поздній часъ, огни еще не были зажжены, остро пахло лѣкарствами, и тишина прерывалась только стонами больныхъ.
Въ этой палатѣ лежали тяжело-раненные, только-что привезенные съ фронта. Всѣ эти люди прибыли сюда, многіе въ безсознательномъ состояніи, и съ полей ужаса и смерти. И здѣсь, въ тихомъ лазаретѣ, вдали отъ городского шума, нашли покой ихъ измученныя души и тѣла.
Въ концѣ палаты докторъ тихо разговаривалъ съ сестрой милосердія.
— За номеромъ десятымъ нуженъ особенный уходъ, сестра, — боюсь, что намъ трудно будетъ отвоевать его. Но мы сдѣлаемъ все возможное, чтобы поставить это на ноги.
Она молча кивнула головой и тяжело вздохнула. Докторъ внимательно посмотрѣлъ на нее.
— У васъ что-то на душѣ, сестра, — сказалъ онъ ласково, — надѣюсь, что съ капитаномъ Хершау все благополучно?.
Въ большихъ глазахъ сестры мелькнуло безпокойство.
— Я уже больше недѣли не имѣю извѣстій о немъ, докторъ. И я такъ боюсь за него… такъ боюсь…
— Во время боевъ трудно аккуратно писать, сестра. Но надо напрасно себя мучить, вѣрьте въ его звѣзду. Но, быть можетъ, вы хотѣли бы уйти въ отпускъ? Я скажу старшей сестрѣ, она отпуститъ васъ. Проѣзжайтесь въ городъ, развлекитесь.
— Нѣтъ, нѣтъ, докторъ, спасибо. Я не хочу бросать своихъ бѣдныхъ мальчиковъ. Ухаживая за ними, мнѣ иногда кажется, что я ухаживаю за…
Она замолчала и отвернулась.
— Хорошо, сестра, какъ хотите. Если я буду нуженъ, пошлите за мной.
Докторъ окинулъ взглядомъ палату и вышелъ.
Нѣкоторое время все было тихо, потомъ Номеръ Десятый позвалъ чуть слышно:
— Сестра… воды!
Она наклонилась къ нему со стаканомъ въ рукахъ, и взглядъ ея задержался на мужественномъ, красивомъ лицѣ больного. Съ момента своего пріѣзда Десятый Номеръ обратилъ на себя ея вниманія. Несмотря на то, что онъ лежалъ безъ движенія, въ немъ чувствовалась какая-то скрытая сила.
— Теперь вамъ опять надо заснуть, капитанъ Лэверингъ, — сказала она, оправляя его постель.
— Не могу, сестра…. — въ его глазахъ было, страданіе, — я хочу чувствовать жизнь около себя. Посидите со мной, сестра…
— Только не разговаривайте, — отведи волосы съ его горячаго лба. сказала сестра и сѣла на стулъ у постели больного.
— Не буду, сестра, — я знаю, что мои дѣла плохи, но я не умру. Я не хочу умирать…
Онъ схватилъ горячей рукой ея руку.
— Пожалуйста, — шепнулъ онъ, — мнѣ сейчасъ нужна ваша рука. Въ ней столько жизни, я чувствую, какъ черезъ нее жизнь вливается въ меня.
Долго сидѣла сестра, не отнимая своей руки у больного. Онъ незамѣтно задремалъ, и она боялась пошевелиться, чтобъ не разбудить его. Тишину палаты нарушили шаги неуклюже приближавшагося къ сестрѣ на цыпочкахъ санитара.
— Вамъ телеграмма, сестра, — шепнулъ онъ.
— Откройте ее, Томсонъ, — отвѣтила она, все еще боясь пошевелиться.
Санитаръ распечаталъ и протянулъ ей телеграмму. Она взяла ее свободной рукой и отпустила санитара кивкомъ головы.
— «Въ штабѣ получено извѣстіе, что Рональдъ пропалъ безъ вѣсти, думаютъ, что убитъ. Хершау».
Эти слова впились въ ея мозгъ раскаленнымъ желѣзомъ. Ей казалось, что ихъ прокричала ей отчаяннымъ голосомъ мать, потерявшая своего сына. Сухими глазами смотрѣла она прямо передъ собой
Санитаръ зажегъ электричество и задернулъ на окнахъ занавѣски. Десятый Номеръ во снѣ выпустилъ руку сестры. Съ плотно-сжатыми зубами и горящими глазами исполняла сестра въ этотъ вечеръ свои обязанности. И только въ ея комнаткѣ, когда всѣ разошлись на ночь, пришли къ ней на помощь спасительныя слезы. Поздно ночью заснула она, прижимая къ груди связку писемъ и портретъ молодого офицера съ энергичнымъ лицомъ.
Знакомый голосъ позвалъ ее:
— Мэри, Мэри!
— Рональдъ, — отозвалась она.
Было совсѣмъ темно. Гдѣ же это она?
Ахъ, у рѣки! И въ этомъ не было ничего необыкновеннаго.
— Мэри, — опять позвалъ тотъ же голосъ, — я здѣсь, по ту сторону. Ты должна перейти рѣку.
Конечно! Вотъ и узенькій мостикъ. Она перешла его, не смѣя взглянуть внизъ. Ея любимый стоялъ около нея и крѣпко обнялъ ее.
— Мэри, я такъ тосковалъ по тебѣ…
Его глаза сіяли во мракѣ, какъ звѣзды.
— Я тоже, Рональдъ, у меня такъ болѣло сердце за тебя. Но теперь все хорошо, ты со мной.
— Ты моя… только моя… моя!
Онъ цѣловалъ ее долгими, безконечными поцѣлуями.
— Твоя, только твоя…
Она пришла въ себя съ сознаніемъ чьей-то близости, но сейчасъ же погрузилась въ крѣпкій сонъ безъ всякихъ видѣній.
Утромъ она проснулась съ нѣжнымъ чувствомъ чего-то давящаго, непоправимаго. Потомъ сразу вспомнила все и разрыдалась, плача душу-разрывающими слезами.
— Я люблю тебя, Рональдъ, я всегда буду только твоей, — шептала она, зарываясь лицомъ въ мокрую подушку.
Въ этотъ день было много работы сестрамъ. Сестра Брэсвэйтъ не отдыхала ни минуты. Только дѣло отвлекало ее хоть немного отъ тяжелыхъ мыслей.
Десятый Номеръ, какъ и наканунѣ, требовалъ ея особыхъ заботъ. Днемъ ему стало хуже, но къ вечеру онъ заснулъ и проснулся значительно окрѣпшимъ.
— Вы спасли меня, сестра, — сказалъ онъ Мэри.
— Спите, капитанъ, мы всѣ одинаково заботимся о васъ…
— Нѣтъ, это вы спасли меня, — и, закрывъ глаза, офицеръ снова задремалъ.
Она спала.
— Наконецъ-то ты совсѣмъ моя! — Знакомый голосъ говорилъ надъ самымъ ея ухомъ. Она подняла голову и встрѣтилась съ его блестящими глазами.
Они сидѣли вдвоемъ въ купэ. Ихъ свадебная поѣздка, — сообразила она. А поѣздъ мчится… Вотъ и пересадка, она волнуется, а онъ нѣжно пожимаетъ ея руку. Опять вагонъ, но теперь много чужихъ лицъ кругомъ.
Какъ это скучно! Ее такъ безумно тянетъ къ нему, такъ хочется, чтобы онъ приласкалъ ее.
А вотъ они въ чужомъ городѣ, какъ шумно на улицахъ, какъ весело горятъ огни кафэ.
— Какъ тебѣ нравится Брюссель, дорогая?
Брюссель? Ну, конечно! Точно занавѣсъ упалъ передъ ея глазами, и она увидѣла Большую площадь со старинными постройками кругомъ. Она сразу узнала ее, — совсѣмъ какъ на открыткѣ! Брюссель, ихъ свадебная поѣздка! Она была полна ликующей радости, опираясь на его сильную руку.
Сонъ продолжался.
Весь слѣдующій день живость сна преслѣдовала ее. Она съ трудомь заставляла себя говорить.
За Десятымъ Номеромъ все чаще нуженъ былъ большій уходъ, но онъ уже возрождался понемногу къ жизни. Его взглядъ почему-то смущалъ сестру, и она радовалась, когда онъ спалъ. А капитанъ Лэверингъ настойчиво называлъ ее своей спасительницей, и глаза ея были выразительнѣе словъ.
Ея сны были точно звенья безпрерывной цѣпи.
Теперь ей снилось, что ихъ медовый мѣсяцъ кончился. Въ прошломъ былъ рядъ счастливыхъ дней, путешествіе, полное неожиданнаго интереса. Она, дѣйствительно, пережила все это и теперь съ улыбкой выбирала изъ своей памяти отдѣльные эпизоды, какъ драгоцѣнные камни.
Вотъ раннее утро въ Альпахъ. Передъ ними море нарциссовъ, а дальше снѣговыя вершины на фонѣ синяго неба. Они поднимались все выше и выше. Вотъ они среди снѣговъ, сверкающихъ на солнцѣ. Рональдъ обнимаетъ ее и говоритъ голосомъ, волнующимъ ее до глубины души: — Милая, снѣгъ это эмблема любви. Онъ остается бѣлымъ и чистымъ только на высотахъ, какъ бы горячи ни были поцѣлуи солнца. А тамъ, внизу, онъ темнѣетъ и исчезаетъ.
И молча, она отвѣчала на его поцѣлуй.
Но все это прошло. Теперь они дома. У нихъ все устроено именно такъ, какъ они мечтали. Вотъ мебель, на которую они смотрѣли въ магазинахъ, вотъ столъ, покрытый бѣлой вышитой скатертью къ чаю. Они разсчитывали, что онъ имъ не по средствамъ. Но Рональдъ добился своего и купилъ его.
Милый! Какой заботливый, хорошій! А вотъ увеличенная фотографія, сдѣланная въ то утро, на вершинахъ Альпъ. Опять его руки обнимаютъ ее, и онъ говоритъ:
— Милая, мы будемъ жить такъ, какъ здѣсь на высотѣ.
Лежа на разсвѣтѣ безъ сна въ своей постели, она задумалась надъ тѣмъ, что происходило съ*ней. Вѣдь въ своихъ снахъ она жила именно той жизнью, какая должна была быть у нея съ Рональдомъ, не будь войны. Такое же у нихъ было бы свадебное путешествіе, такой же уютный домъ, такъ же нѣженъ и любящъ былъ бы ея Рональдъ. Мэри горько разрыдалась и вдругъ подняла голову и прислушалась. Что это? Продолжается ли ея сонъ или онъ сталъ дѣйствительностью? Губы ея шепнули слова молитвы, но какой — она не знала сама.
Въ этотъ день она рада была окунуться всѣмъ своимъ существомъ въ работу, перейти въ дѣйствительную жизнь.
Десятый Номеръ быстро поправлялся. Мэри избѣгала съ нимъ всякаго общенья, кромѣ чисто дѣлового. Онъ съ упрекомъ смотрѣлъ на нее, но она отворачивалась отъ этого взгляда. Ей было не по себѣ съ этимъ человѣкомъ, такъ настойчиво искавшимъ ея общества. Когда онъ поправился настолько, что его перевели въ другую палату, она вздохнула съ облегченіемъ.
По ночамъ она уходила въ другой міръ. Тамъ она была женой Рональда, и жизнь ея была безконечно счастлива и безмятежна.
Но днемъ она со страхомъ вспоминала эту ночную жизнь. Страхъ ея былъ самый примитивный, простой страхъ передъ непонятнымъ, таинственнымъ явленіемъ.
Днемъ она ужъ не тосковала по-прежнему и съ упрекомъ говорила себѣ, что ея любовь недостойна любви Рональда. Вспоминая своего жениха, она часто видѣла вмѣсто его лица черты капитана Лэверинга и мучилась покаяніемъ. Въ эти дни она съ нетерпѣніемъ ждала ночи, какъ искупленія, и покорно отдавалась сну. Но, перейдя границу сна и дѣйствительности, она снова была счастлива.
Въ одномъ изъ сновъ Рональдъ сказалъ ей:
— Милая, я не могъ бы уступить тебя кому-нибудь. Даже нашему ребенку. Онъ долженъ быть только символомъ нашей любви, а принадлежать ты должна только мнѣ.
— Я всегда буду только твоей, — отвѣтила. Мэри, поднявъ на него глаза, И вся его склоненная къ ней фигура показалась ей точно высѣченной изъ камня, похожей на статую Судьбы.
— Я уничтожилъ бы то, что встало бы между нами, — сказалъ онъ, и въ голосѣ его была угроза.
Проснувшись въ это утро, она увидѣла, что за окномъ все покрыто снѣгомъ. Съ удовольствіемъ вспомнила Мэри, что сегодня ея свободный день и, значить, можно будетъ побыть одной. Острая тоска охватила ее:
— Рональдъ, — шептали ея губы, — почему мы не повѣнчались раньше…
Одѣвшись, она вышла погулять. Кругомъ мѣстность была пустынна и непривѣтлива, холодный вѣтеръ леденилъ Мэри. Ни она шла все дальше, точно убѣгая отъ своей тоски.
Спускаясь съ пригорка, она увидѣла вдали фигуру мужчины. Вся кровь бросилась ей въ голову. Это былъ капиталъ Лэверингъ. Уйти было некуда, да и смѣшно было бы бѣжать. Они встрѣтились.
— Здравствуйте, капитанъ, — она старалась избѣжать его взгляда. Что волновало ее такъ сильно? — Я рада, что вижу васъ на ногахъ.
— Я давно хотѣлъ поговорить съ вами, сестра, — сказалъ онъ совсѣмъ просто, точно ждалъ этой встрѣчи. — Я только ждалъ своего выздоровленія, чтобы сказать вамъ, что вы должны быть моей женой.
Онъ говорилъ рѣшительно и спокойно.
— Нѣтъ, нѣтъ, — пробормотала она растерянно.
— Не убѣгайте отъ меня, — онъ взялъ ее за руку, — я люблю васъ, и мы оба знаемъ, что должны принадлежать другъ другу. Я знаю, что у васъ былъ женихъ, но теперь вы свободны. Нельзя жить однимъ воспоминаніемъ, вѣдь всѣ мы созданы изъ плоти и крови. И я знаю, что вы любите меня больше, чѣмъ любили его…
Она окинула его возмущеннымъ взглядомъ:
— Вы говорите, какъ сумасшедшій, вы оскорбили меня, и я не хочу васъ слушать…
— Простите…-- его голосъ дрогнулъ. Они шли по снѣговой долинѣ, молча, не глядя другъ на друга. И вдругъ Мэри очутилась въ объятьяхъ капитана, борясь изо всѣхъ силъ, стараясь избѣжать его поцѣлуевъ.
— Рональдъ, Рональдъ, — крикнула она, изнемогая въ неравной борьбѣ.
Порывъ ледяного вѣтра обдалъ ихъ холодомъ, точно дыханіе могилы. Капитанъ Лэверингъ вскрикнулъ, выпустилъ Мэри и упалъ навзничь на снѣгъ. Сестра Брэсвэйтъ съ ужасомъ смотрѣла на него. Потомъ, истерически рыдая, побѣжала къ лазарету.
Когда мертваго капитана принесли въ лазаретъ, докторъ покачалъ головой:
— Слишкомъ большимъ чудомъ было это выздоровленіе. Я, собственно, и не вѣрилъ въ него. Жаль бѣднягу, а для васъ, сестра, какой ударъ! Это вы такъ выходили его.
Санитаръ передалъ сестрѣ Брзсвэйтъ письмо. Это писала мать Рональда. До сихъ поръ она не имѣла свѣдѣній о сынѣ, оффиціально же его считали въ штабѣ убитымъ. Сестра Брэсвэйтъ ушла въ свою комнату и, сидя у стола, говорила съ портретомъ офицера съ энергичнымъ лицомъ. Разговоръ ея былъ такъ же примитивенъ, какъ разговоръ дикарки съ возлюбленнымъ, убившимъ своего соперника. Она перешла по Ту Сторону.