Повѣсти и разсказы H. С. Лѣскова. Книга первая. (Дешевая библіотека). Изданіе А. С. Суворина. Спб., 1887 г. Цѣна 20 к., въ папкѣ 28 коп. Имя автора пользуется давнишнею я заслуженною извѣстностью въ нашей литературѣ. Но публикѣ извѣстны болѣе или менѣе крупныя произведенія H. С. Лѣскова; мелкіе же его разсказы, между которыми есть много превосходныхъ, художественныхъ и полныхъ смысла, разсѣяны въ журналахъ и въ еженедѣльныхъ, иллюстрированныхъ газетахъ, имѣющихъ свой особливый кругъ читателей. Изданіе таковыхъ отдѣльными книжками, общедоступными по своей дешевизнѣ, было уже давно желательно. Въ первомъ, лежащемъ передъ нами выпускѣ помѣщены два разсказа: Скоморохъ Панфалонъ и Спасеніе погибавшаго, которые были помѣщены въ крупныхъ журналахъ.
О второмъ изъ этихъ разсказовъ мы не будемъ говорить, такъ какъ онъ напечатанъ въ Русской Мысли (кн. IV). Въ первомъ же авторъ, своеобразнымъ языкомъ, напоминающимъ старинныя сказанія, передаетъ весьма поучительную исторію. Одинъ византійскій вельможа, по имени Ермій, благочестивый и набожный среди погрязшаго въ пороки общества, задумалъ жить по Евангелію, сдѣлаться «совершеннымъ» и спасти свою душу, исполнивши буквально повелѣніе Христа-Спасителя. Ерній сложилъ съ себя высокій чинъ, продалъ все имѣніе свое и роздалъ нищимъ и на благотворительныя дѣла и ушѣлъ спасаться въ пустыню. Тамъ, безъ всякой одежды, онъ тридцать лѣтъ простоялъ въ расщелинѣ скалы, питаясь подаяніемъ и не вкушая ничего свареннаго на огнѣ. Окрестные жители почитали его за святаго, и самъ онъ думалъ, что достигъ совершенства. И вдругъ услышалъ онъ «гласъ», повелѣвающій ему идти въ Дамаскъ и посмотрѣть, какъ живетъ Панфалонъ. Долго не рѣшался онъ послѣдовать этому указанію; наконецъ, по троекратномъ повтореніи «гласа», спустился съ своей скалы и пошелъ въ далекій путь къ городу, славившемуся распущенностью нравовъ своихъ обитателей. Думалось иногда Ермію, что «гласъ» посылаетъ его, какъ древне посылалъ пророковъ вразумлять заблудшихъ. Прибылъ Ермій въ Дамаскъ, нашелъ Панфалона и удивился: оказалось, что Панфалонъ «скоморохъ», увеселяющій праздныхъ людей и развратниковъ, пирующихъ у гетеръ. Ермій первымъ дѣломъ попытался обратить Панфалона на путь добродѣтели и душеспасенія. На всѣ увѣщанія суроваго пустынника скоморохъ отвѣчалъ однимъ: «не могу». Когда тотъ настаивалъ, Панфалонъ объяснилъ: «Пробовалъ я и ничего изъ этого не вышло. Я даже обѣтъ далъ Богу и нарушилъ обѣтъ; теперь уже нечего и пробовать…» И разсказалъ онъ Ермію, что однажды далъ обѣщаніе оставить скоморошество, какъ только получитъ столько денегъ, чтобы можно было купить участокъ земли. На него хотѣлъ удалиться Панфалонъ и жить «правдиво». Случай скоро представился. Одинъ тщеславный богачъ во время пира у гетеры швырнулъ ему столько денегъ, что онъ могъ осуществить свое намѣреніе. Панфалонъ стадъ пріискивать купить землю и скоморошество уже бросилъ; между тѣмъ, нежданное богатство лишило его покоя и доброты: онъ всѣхъ сталъ бояться, запираться сталъ, опасаясь, что его обокрадутъ или ограбятъ. Въ это время къ нему прибѣжала извѣстная красавица Магна, изъ очень знатнаго рода. Въ отчаяньи она сказала, что пришла «продать себя» ему, такъ какъ у него много денегъ. ея мужъ промоталъ все имѣніе; заимодавцы забрали се и двоихъ дѣтей въ кабалу, ее продали содержателю «безчестнаго дома», дѣтей отдали скопцу. Чтобы избѣжать позора, Магна готова была покончить самоубійствомъ; но ее остановила мысль объ участи дѣтей. Узнавши о богатствѣ Панфалона, она тайно ушла отъ купившаго ее господина и продаетъ себя, чтобы спасти, выкупить дѣтей. Молва въ десять разъ преувеличила размѣръ богатства Панфалона. Онъ отказался отъ безнравственной сдѣлки съ Магной, но оставилъ ее у себя, а самъ побѣжалъ въ бывшимъ ея подругамъ и пріятельницамъ, славившимся своею высокою добродѣтелью, просить помощи несчастной Магнѣ. Знатныя и добродѣтельныя дамы выгнали отъ себя скомороха и одна изъ нихъ приказала слугамъ жестоко избить его. Тогда онъ побѣжалъ къ гетерамъ. Тѣ его утѣшили, обмыли его раны, сняли съ себя украшенія и отдали ихъ на выкупъ Магны и ея дѣтей. На то же пошли и деньги Панфалона. «Такъ, — говоритъ онъ пустыннику Ермію, — я и не исполнилъ своего обѣта. Стало быть, уже суждено мнѣ погубить свою душу скоморошествомъ…» Передавая горькую повѣсть Магны, Панфалонъ сказалъ, между прочимъ: «Напрасно вопіяла ко всѣмъ бѣдная Магна и у всѣхъ искала защиты. Ей отвѣчали: мы всѣ въ кабалѣ. Законъ строгъ къ бѣднымъ и охраняетъ многоимущихъ. Если бы былъ на своемъ мѣстѣ теперь нашъ прежній правитель Ермій, то онъ, какъ милосердный человѣкъ, не допустилъ бы этого, но онъ насъ оставилъ, чтобы думать объ одной своей душѣ, и теперь мы всѣ беззащитны. Пусть небо прости А ему его отшельничье самолюбіе». Ермій простился съ скоморохомъ и при разставаніи сказалъ: «Вѣчность впустѣ не будетъ: перейдутъ въ нее путемъ милосердія много изъ тѣхъ, кого свѣтъ презираетъ и о которыхъ и я, гордый отшельникъ, забылъ, залюбовавшись собою. Иди къ себѣ въ домъ, Панфалонъ, и дѣлай, что дѣлалъ, а я пойду дальше». Вернувшись къ себѣ, Ермій уже не пошелъ на скалу, гдѣ свело себѣ гнѣздо вороны; онъ сталъ пасти стадо мѣстныхъ жителей и на свободѣ учить дѣтей поселянъ, за что тѣ кормило его. Когда пришелъ конецъ дней Ермія, онъ закрылъ глаза и видитъ, что скоморохъ въ блестящемъ вѣнцѣ «взлетаетъ отъ земли на воздухъ и несется прямо въ пылающей алой зарѣ». Ермій рванулся за нимъ; но между ними стала преграда, изображающая собою слово: «самомнѣніе». «Но Панфалонъ взялъ свою скоморошью епанчу и стеръ это слово». «Какъ ты могъ стереть грѣхъ моей жизни?» — спросилъ Ермій. Панфалонъ отвѣчалъ: «Я не знаю: ты затруднялся, а я захотѣлъ тебѣ пособить и пособилъ какъ умѣлъ. Я всегда все такъ дѣлалъ при жизни, и съ этимъ иду я теперь въ другую обитель…» Настаивать на томъ, какой смыслъ имѣетъ эта «восточная легенда», нѣтъ надобности, — настолько въ ней все ясно, просто и неотразимо, какъ, равнымъ образомъ, простъ и ясенъ смыслъ разсказа Спасеніе погибавшаго. Не лишено, какъ мы думаемъ, нѣкотораго значенія и напечатаніе рядомъ въ одной книжкѣ «восточной легенды» и чисто-русскаго разсказа о томъ, какъ часовой, оставивши, вопреки «уставу», свой постъ, спасъ утопавшаго и получилъ за то «наказаніе на тѣлѣ». Скоморохъ Панфалонъ и рядовой Постниковъ поступали совсѣмъ не по «регламентамъ», даже вопреки «регламентамъ»; оба, «спасая жизнь другому человѣку», губили себя самихъ: скоморохъ нарушать данный обѣтъ, отказывался отъ спасенія своей души ради спасенія погибавшей Магны и ея обреченныхъ на позоръ дѣтей; солдатъ нарушилъ «Уставъ о гарнизонной службѣ», самъ себя отдавалъ тяжелой варѣ закона, ради спасенія неизвѣстнаго ему тонувшаго человѣка… Панфалонъ за то всю жизнь былъ «въ презрѣніи» у людей, Постниковъ подвергся наказанію розгами. «Если бы, — заключаетъ авторъ послѣдній разсказъ, — я имѣлъ дерзновеніе счастливыхъ избранниковъ неба, которымъ, по великой ихъ вѣрѣ, дано проницать тайны Божія смотрѣнія, то я, можетъ быть, дерзнулъ бы дозволить себѣ предположеніе, что, вѣроятно, и самъ Богъ былъ доволенъ поведеніемъ созданной имъ смирной души Постникова. Но вѣра моя мала; она не даетъ уму моему силы зрѣть столь высокаго: я держусь земнаго и перстнаго. Я думаю о тѣхъ смертныхъ, которые любятъ добро просто для самаго добра и не ожидаютъ никакихъ наградъ за него, гдѣ бы то ни было. Эти прямые и надежные люди тоже, мнѣ кажется, должны быть вполнѣ довольны святымъ порывомъ любви и не менѣе святымъ терпѣніемъ смиреннаго героя моего точнаго и безъискусственнаго разсказа». Это такъ, но и люди, въ дѣлѣ не твердые, или не умѣющіе различить истиннаго добра подъ «скоморошьимъ» плащемъ, прочитавши разсказы г. Лѣскова, умягчатся въ сердцѣ своемъ и отступятъ отъ гордаго презрѣнія къ тѣмъ, кто волею судьбы вынужденъ носить низкія и скоморошьи одежды.