19. За всех, состоящих под опекою как по несовершеннолетию, так и по душевным или физическим недугам, ищут и отвечают на суде их родители и опекуны.
По проекту нового устава эту статью предполагается заменить двумя следующими:
(26). За несовершеннолетних, а равно за состоящих под опекою по душевным или физическим недугам, ищут и отвечают на суде их родители, опекуны или попечители.
(27). Из правила предшедшей (26) статьи изъемлятся случаи, когда несовершеннолетние, достигшие семнадцати лет, ищут и отвечают на суде по делам, возникшим из сделок, совершение коих дозволено им законом.
Неудовлетворительность редакции правила 19 статьи.I. Правило 19 статьи действующего устава изложено так, что оно не может не возбуждать на практике весьма многочисленных и серьезных недоумений, что и оказывается на самом деле, и притом, как в отношении несовершеннолетних, так и страдающих душевными или физическими недугами, так равно и в отношении родителей и опекунов.
а) в отношении несовершеннолетних;II. Выражение, употребленное в этой статье, — «за всех, состоящих под опекою по несовершеннолетию» — дает основание к тому невозможному предположению, что несовершеннолетние, понимая это слово в самом широком смысле, т. е. подразумевая под ним и малолетних, не достигших четырнадцатилетнего возраста, и несовершеннолетних от 14 до 17 и от 17 до 21 года (ст. 213, т. X, ч. 1) — тогда лишь признаются недееспособными к самостоятельной судебной защите своих прав, когда они состоят под опекою; если же этого нет, то они сами могут являться и истцами и ответчиками. Но как над малолетними, так и над несовершеннолетними опека далеко не всегда учреждается. В учреждении ее нет надобности, когда у несовершеннолетнего или малолетнего нет своего собственного имущества и оба родители его находятся в живых (ср. 250 ст., т. X, ч. 1); она и в случае необходимости может быть не учреждена вследствие ли непонимания закона, небрежности или злоупотребления с чьей-либо стороны, и, наконец, она, быв учреждена раз, снимается, как полагает сенат, силою самого закона по достижении несовершеннолетним семнадцатилетнего возраста (79 № 270) хотя с достижением этого возраста несовершеннолетний не делается еще совершеннолетним и вполне дееспособным к гражданской деятельности (ср. 220 ст., т. X, ч. 1). Ужели же все эти малолетние и несовершеннолетние, не состоящие под опекою, могут самостоятельно искать и отвечать на суде? — Относительно малолетних и несовершеннолетних, не достигших семнадцатилетнего возраста, вопрос этот разрешается безусловно в отрицательном смысле на том основании, что, по общему правилу, лица эти признаются недееспособными ни к какой гражданской деятельности, и нет решительно никакого основания к тому предположению, чтобы самостоятельная защита ими своих гражданских прав могла составлять какое-либо исключение из этого общего правила. Вследствие сего, бесспорно должно быть то положение, что лица, не достигшие семнадцатилетнего возраста, ни в каком случае не могут сами искать и отвечать на суде, хотя бы, по каким-либо причинам они и не состояли под опекою.
Более спорным представляется вопрос относительно лиц, находящихся в возрасте от 17 до 21 года. По законам материального права, несовершеннолетние, достигшие семнадцати лет, вступают в управление своим имуществом и почитаются недееспособными к совершению только некоторых гражданских действий, точно указанных в законе (ст. 220 т. X ч. 1), в числе которых нет указания на самостоятельную защиту своих прав на суде. Это обстоятельство было в виду составителей уставов 1864 г., которые имели в виду и то, что предоставление несовершеннолетним права управлять своим имением не делает их вполне дееспособными и что те самые причины, которые заставляют законодателя по-прежнему ограничивать их дееспособность, только отчасти расширенную предоставлением им права управлять своим имением, заставляют признавать их еще недееспособными к самостоятельной защите их прав на суде. В этих видах был предложен такой проект рассматриваемой статьи: «1) несовершеннолетние могут быть истцами и ответчиками не иначе, как с согласия попечителя, письменно заявленного суду. Согласие это не дает несовершеннолетнему права ни избирать поверенного, ни оканчивать дела примирением, ни делать на суде какие-либо уступки, ни предъявлять спор о подлоге акта, ни вступать в ответ по такому спору: на все эти действия требуется особое согласие попечителя и 2) если несовершеннолетний ответчик не имеет попечителя, то суд останавливает производство дела и назначает несовершеннолетнему срок на избрание попечителя: если же в этот срок попечитель не будет избран, то сам суд назначает ответчику, для защиты его прав по производству дела, особого попечителя».
При окончательном обсуждении этого проекта он не был принят главным образом потому, что одновременно с этим (27 апреля 1864 г.) последовало Высочайше утвержденное мнение государственного совета, которое не получило еще силы закона, а было лишь преподано в руководство особой, состоящей при министерстве внутренних дел комиссии, составляющей проект об опеках, для принятия в соображение при составлении проекта, и по которому несовершеннолетние освобождались от опеки не прежде, как по достижении двадцати одного года. Таким образом, имея в виду, что в скором будущем все несовершеннолетние, до достижения ими полного совершеннолетия, будут состоять под опекою, государственный совет пришел к тому заключению, что в отношении правила о недопустимости несовершеннолетних к самостоятельной защите их прав на суде, нет надобности делать какие-либо исключения из общего правила, по коему за всех несовершеннолетних ищут и отвечают их родители и опекуны.
Но составленный названною комиссиею проект об опеках и до сего времени не получил силы закона; прежнее разделение несовершеннолетия на три срока (ст. 213) сохраняет свою силу, и вопрос о праве несовершеннолетних, достигших семнадцатилетнего возраста, самостоятельно искать и отвечать на суде, остается крайне сомнительным и в практике разрешается не одинаково.
аа) наша практика относительно несовершеннолетних.III. Совершенно одинаково разрешается вопрос о малолетних и несовершеннолетних, не достигших 17-ти-летнего возраста, как состоящих, так и не состоящих почему-либо под опекою: никогда и ни в каких случаях они не допускаются к самостоятельному ведению гражданских дел. В отношении же лиц, достигших означенного возраста, наши судебные учреждения, как это видно из собранных комиссией для пересмотра законоположений по судебной части материалов, поступают крайне разнообразно: одни полагают возможным применение к этим несовершеннолетним тех ограничений, которые в 20 ст. установлены для расточителей; другие требуют согласия попечителя на ведение дела; третьи же признают необходимым совершенную замену несовершеннолетнего попечителем, за исключением лишь дел, возникающих из представленного несовершеннолетним управления имением и из сделок личного найма (см. Объясн. зап. т. I стр. 54—55). Нам известны и такие случаи, которые свидетельствуют о том, что попечители несовершеннолетних вовсе не допускаются к защите на суде прав этих последних на том основании, что попечитель несовершеннолетнего вообще не представляет собою последнего ни в каких гражданских действиях его и вправе только изъявить или не изъявить согласие на совершение одного из тех действий, которые положительно указаны в законе.
Не однообразна по этому предмету и практика нашего верховного кассационного суда. Первоначально, не вдаваясь ни в какие рассуждения по занимающему нас вопросу, как будто дело само по себе совершенно ясно, он объявлял, что несовершеннолетние не могут самостоятельно защищать на суде своего права (67 № 252; 72 № 363); потом опять не приводя никаких соображений в подтверждение неправильности первых объяснений, он объявляет, по достижении 17-ти летнего возраста, несовершеннолетний, как не состоящий более под опекою, которая снимается сама собою, самым фактом вступления его в этот возраст (79 № 270), приобретает полное право лично искать и отвечать на суде (73 № 1355; 74 № 28; 75 № 205; 79 № 118), попечитель же вовсе не вправе представлять собою его личность на суде, и на этом основании оставляет без рассмотрения кассационную жалобу, поданную попечителем несовершеннолетней в качестве ее представителя (76 № 361). Неудивительно после этого, что в низших судебных местах не только нет никакого однообразия, но как указано выше, существует полное разнообразие. Нельзя поэтому не приветствовать предположений проекта нового устава гражд. суд. Проектируемые две из рассматриваемых статей (26—27) как нельзя лучше выражают взгляд нашего действующего законодательства на дееспособность лиц, не достигших полного (т. е. 21 года) совершеннолетия. Вообще, несовершеннолетние признаются недееспособными ни к какой гражданской деятельности, и потому первые из этих двух статей (26) прямо и категорически объявляют, что несовершеннолетние не могут самостоятельно вести гражданских дел, совершенно независимо от того, состоят или не состоят они под опекою. Их всегда должны заменять их законные представители — родители, опекуны и попечители. С достижением 17-ти летнего возраста они признаются дееспособными в известной мере: они могут сами управлять своим имением, а следовательно входить в известного рода сделки; по делам, возникающим из этих сделок им предоставляется и самостоятельно защищать на суде свои права. По делам же, касающимся таких прав их, самостоятельное осуществление коих им пока не дозволено, они не могут сами ни искать ни отвечать на суде. Введение правила о том, что по делам этого рода они должны быть представляемы своими попечителями, должно быть признано также непротиворечащим действующему закону: хотя в правиле 220 ст. зак. гр. нет указания на то, в чем именно состоят обязанности попечителей, даваемых несовершеннолетним по достижении ими семнадцати лет, из чего можно заключить, как это сказано выше, что права попечителей ограничиваются тем лишь, что они могут изъявлять и не изъявлять согласие на совершение несовершеннолетними некоторых действий; однако, общий дух нашего законодательства о попечителях, цель, с которою они назначаются к лицам, дееспособность коих подлежит известному ограничению, убеждают в том, что попечители не могут не признаваться законными представителями этих лиц. Действительно: по правилу 219 ст., попечитель дается несовершеннолетнему, достигшему 17-ти летнего возраста «для совета и защищения во всех делах»; из правила же 220 ст., вовсе нельзя делать того вывода, чтобы по достижении данным лицом 17-ти лет с попечителя его снималась обязанность защиты прав несовершеннолетнего и оставалась на нем одна обязанность давать советы при заключении тех сделок, самостоятельное заключение коих несовершеннолетнему еще не дозволено. Далее, по правилам уст. о пред. и пресеч. прест. (т. XIV ст. 152) имения лица, объявленного расточителем отдается в управление назначенных для сего попечителей, которые, как разъяснено правительствующим сенатом в одном из позднейших решений (90 № 66), вовсе не лишены права представлять на суде лицо расточителя.
Но возможно ли применение этих правил, являющихся только проектом, в настоящее время, когда в законе прямо сказано, что опекуны ищут и отвечают лишь за тех несовершеннолетних, кои состоят под опекою?
По нашему мнению, вопрос этот должен быть разрешен утвердительно. Проектируемые правила нового устава не составляют чего-либо нового, неизвестного нашему законодательству. Напротив того, они выведены из общего духа наших действующих законов и содержат в себе не что иное, как изъяснение истинного смысла закона, изображенного в 19 ст. действующего устава, и тех намерений и цели, которые имели в виду и преследовали составители устава 1864 года. Действительно, хотя в названной статье и сказано, что «за состоящих под опекою» несовершеннолетних ищут и отвечают их родители и опекуны, но ведь никто не спорит против того, что и за тех малолетних, не достигших 17-ти летнего возраста, которые не состоят под опекою, должны искать и отвечать их родители и опекуны, сами же несовершеннолетние не могут являться на суде ни в качестве истцов, ни в качестве ответчиков. Положение это бесспорно принимается всеми нашими судебными установлениями, и именно потому, что по закону, эти несовершеннолетние и малолетние почитаются безусловно недееспособными ни к какой гражданской деятельности. Тот же закон не признает вполне дееспособными и несовершеннолетних, достигших семнадцати лет. Он допускает возможным предоставить им самостоятельное управление своими имениями, но все остальное, что им было воспрещено совершать прежде, продолжает быть по-прежнему воспрещенным. Они по-прежнему не могут делать долги; давать письменные обязательства и совершать акты и сделки какого-либо рода, а равно и распоряжаться капиталами, где-либо в обращении находящимися, — они могут не иначе, как с согласия и за подписью своих попечителей (ст. 220); право на полное распоряжение имуществом и свобода вступать в обязательства приобретаются ими не прежде, как по достижении совершеннолетия, то есть двадцати лет с годом от рождения (ст. 221). Если таким образом дееспособность этих лиц в означенных пределах продолжает быть ограниченною, то откуда можно выводить, что они вправе защищать на суде те самые права, самостоятельное распоряжение которыми им воспрещено еще? Ведь судебная защита нередко вызывает необходимость известных уступок, известного отречения от своих прав, — возможно ли предположить, что лицо, не имеющее права распорядиться известным правом, может поступиться им, может отречься от него? Ведь это будет явное противоречие: несовершеннолетний не может отчудить ни одного клочка земли без согласия попечителя, но на суде может признать, что целое имение, о котором к нему предъявлен иск, принадлежит не ему, а его противнику, и на основании этого признания все то имение будет отчуждено от него. Допустить предположение, что такого рода уступки он может сделать не иначе, как с согласия попечителя, — невозможно, если считать, что обязанности попечителей ограничиваются тем, что они должны разрешать или не разрешать несовершеннолетним известные только действия. Допустим еще, что известная уступка, делаемая несовершеннолетним на суде, может быть отнесена к тем сделкам, для совершения которых требуется согласие попечителя, и вследствие этого последний должен быть привлечен к участию в деле, то — во 1-х, в каком порядке он должен быть привлекаем к этому участию? и во 2-х — разве этим не сведется процесс к тому, что стороною в деле должен являться не сам несовершеннолетний, а его попечитель в качестве его представителя? Но тогда почему же не признать, что такого рода иски должны быть предъявляемы хотя и к несовершеннолетним, но в лице их представителей, т. е. попечителей? Это тем более справедливо, что на попечителя нельзя смотреть с той точки зрения, что он в сущности никто. По мысли закона — он советник и защитник несовершеннолетних, и потому совершенно несправедливо отнимать от него право защищать интересы лица, вверенного его попечению, как это делается некоторыми судами и в том числе и верховным кассационным судом (ср. 76 № 361).
Против этого можно сделать такое возражение: по разуму закона, изображенного в 220 ст., те действия, свобода совершения коих ограничена у несовершеннолетних, все-таки должны совершаться самими несовершеннолетними, а не их попечителями, которые должны только санкционировать их своим согласием; на каком же основании несовершеннолетний будет устранен от совершения такого действия на суде, где его всецело должен замещать попечитель? С этим нельзя не согласиться, нельзя не признать, что несовершеннолетний не лишен права принимать участие в деле вместе с попечителем, который в таком случае будет являться не только представителем тяжущегося, но и тем его советником и защитником его прав, каким желает видеть его закон.
Эти соображения приводят нас к тому заключению, что по разуму и действующих законов, во всех тех гражданских делах, которые вытекают из действий, свобода совершения коих у несовершеннолетних ограничена, попечители последних не только вправе, но и обязаны принимать участие, без какового дело не должно подлежать рассмотрению суда на основании 3 п. 584 ст.
Совершенно иначе представляется вопрос в тех случаях, когда предметом дела является спор, вытекающий из таких сделок и действий несовершеннолетних, совершение коих им дозволено законом без всяких ограничений. По правилу 220 ст., они сами управляют своим имением. Управление же имением немыслимо без права совершения весьма разнообразных сделок, каковы сделки — покупка товаров, припасов и орудий, необходимых для нужд имения или производимого несовершеннолетним ремесла; договоры о продаже собственных произведений, о найме рабочих, служащих, помещений и т. п., когда эти договоры не выходили из пределов простого управления имением или производства ремесла. Право на совершение этих сделок не может быть не признано за несовершеннолетним, — иначе, т. е., если бы и на совершение каждой из этих сделок требовалось особое разрешение попечителя (огульного разрешения попечитель не может дать; 72 № 1092), управление имением оказалось бы невозможным: владелец находит, что ему необходимо выписать какой-либо плуг, жатвенную машину, нанять рабочих и пр., — а попечитель не дозволяет ему этого!.. Если же он имеет право на совершение этих сделок, то он не может быть лишен и права самостоятельно искать и отвечать на суде по всем искам, возникающим из этого рода сделок.
По смыслу 90 и 98 ст. уст. о зав. и фабр. пром. изд. 1893 г. и 10 и 56 ст. пол. о найме на сельск. раб. (изд. 1893 г.), несовершеннолетние могут вступать в договоры личного найма, наниматься в рабочие на фабрики, заводы или для отправления сельских работ; посему, и в случаях споров по этим договорам они могут являться на суд в качестве истцов и ответчиков и самостоятельно защищать там свои права.
б) случаи, когда родители могут представлять собою своих детей;IV. По правилу разбираемой (19) статьи, за несовершеннолетних, состоящих под опекою, ищут и отвечают их родители или опекуны. Если следовать букве этого закона, то выходит так: когда несовершеннолетний состоит под опекою, то лицо его могут представлять на суде как родители, так и опекуны, и даже первые предпочитаются последним, ибо о них говорится прежде. Однако, такое толкование этого правила не может быть допущено. Родители управляют имуществом, собственно детям принадлежащим, но на праве опекунском, по правилам в разделе III, кн. 1, т. X, ч. 1 постановленным (ст. 180 зак. гр.). По правилам же, изложенным в названном разделе, все опекуны получают власть опекунскую не прежде, как по утверждении их в этом звании надлежащим опекунским учреждением. Поэтому, если родители не утверждены в звании опекунов, они не вправе ни распоряжаться собственным детей имуществом, ни вступать в какие-либо от их имени сделки или совершать какие-либо юридические за них действия (71 №№ 442, 1243; 80 № 60; 87 №№ 37 и 78). Тем более, им не может принадлежать права представительства за детей в тех случаях, когда к последним назначены опекунами посторонние лица, которые в этом случае и являются единственными представителями опекаемых (70 № 1344), чем вполне устраняется всякая необходимость представительства еще и в лице родителей. Предположить, что родители, когда опекунами состоят не они, имеют контролирующую за опекунами власть, также нет ни малейшего основания, как потому, что о предоставлении им такой власти нигде ничего не сказано, так и потому, что контроль над действиями опекунов принадлежит особым государственным учреждениям, исключающим всякую необходимость в каком-либо другом контроле. Если же родители получают звание опекунов, то они действуют уже на праве опекунов, а не родителей, почему законодателю не было никакой надобности говорить о том, что защита несовершеннолетних может принадлежать родителям, если они состоят опекунами своих детей, ибо это само собою понятно. Значит, говоря о том, что за несовершеннолетних ищут и отвечают родители или опекуны, закон не предусматривает ни тех случаев, когда у несовершеннолетнего есть другие опекуны, исключающие право родителей представлять собою детей, ни тех, — когда сами родители являются опекунами.
Какие же случаи предусматриваются ими?
Иного ответа на тот вопрос не может быть дано как в том смысле, что родителям предоставляется право представлять на суде своих детей исключительно в тех случаях, когда над последними не учреждена опека и когда тем не менее, как сказано выше, несовершеннолетние не могут сами защищать своих прав, что признается и сенатом (72 № 659; 74 № 244; 94 № 111).
Следует здесь заметить, что в некоторых других решениях (напр., 80 № 60; 87 № 37) сенатом высказывается та мысль, что, как по силе 180 ст. з. гр. родители заведуют имуществом малолетних детей своих на праве опекунском, то действия их по имуществу детей тогда только признаются законными и для детей обязательными, когда они утверждены опекунами подлежащим опекунским учреждением. Без этого же утверждения их действия могут быть признаны законными лишь в тех случаях, когда будет установлено, что польза и выгоды малолетних требовали немедленного совершения того или другого действия. Разъяснение это, будучи вполне правильным в отношении действий, касающихся управления имуществом детей, не должно быть применяемо к случаям представительства родителей за детей на суде, т. е. суд не вправе возбуждать вопросов о том, действительно ли польза и выгода малолетних требует, чтобы предъявляемый родителями от имени их детей иск был предъявлен немедленно, не выжидая утверждения родителей подлежащею властью в должности опекунов, что во многих случаях могло бы быть в прямой ущерб малолетним. Действительно, родители предъявляют какой-либо иск от имени своих детей и просят немедленно обеспечить его, иначе детям их грозит неминуемая опасность лишиться известной доли своего состояния. Но допустить обеспечение предъявленного иска суд может не прежде, как по принятии иска к своему рассмотрению. Если же он предварительно должен разрешить вопрос о пользе и выгоде малолетних, то эти последние, т. е. польза и выгода, могут остаться без всякого ограждения, ибо прежде чем родители успеют представить какие-либо данные, на основании коих суд должен будет разрешить возбужденный им вопрос утвердительно, ответная сторона может совершить такое действие, чрез которое малолетние бесповоротно потеряют свое право. Суд не вправе входить в поверку правильности указания родителей на необходимость немедленного содействия суда еще и потому, что об этом ничего не сказано в законе, дозволяющем родителям ходатайствовать за детей.
Но с другой стороны, нельзя отрицать и возможности злоупотреблений со стороны родителей, действующих в обход закона без ведома подлежащего учреждения, обязанного в интересах государства пещись о выгодах и интересах лиц недееспособных; вот, в видах устранения таких злоупотреблений, суд может непосредственно от себя сообщить опекунскому установлению о необходимости учреждения опекунского управления над тем имуществом, управление которым присвоили себе родители малолетних, не исполнив требования закона. На это суд имеет несомненное право, ибо оно предоставлено ему самим законом (п. 3, ст. 250, т. X, ч. 1).
Последний вопрос, касающийся права родителей представлять на суде детей, таков: в законе сказано: «родители». Несомненно, под этим именем подразумеваются только отец и мать, но никак не все другие родственники, хотя бы и в восходящей степени (76 № 199). Но оба ли родителя, если они находятся в живых, обязаны вместе являться в суд в качестве представителей детей, над которыми не учреждена опека? Этот вопрос вызывается тем, что, по разъяснениям сената (о чем будет сказано ниже), все опекуны, когда их несколько, должны представлять личность недееспособного тяжущегося; родители же, т. е. и отец и мать, признаются естественными опекунами своих детей, откуда и следует, что и они должны действовать не иначе, как вместе. Однако, если названное разъяснение сената правильно относительно соопекунов, то оно не может быть распространяемо и на родителей, как естественных опекунов. Хотя в статье 180 и сказано, что имуществом детей управляют родители, но нигде не сказано, чтобы управление это находилось не иначе, как в руках обоих родителей безраздельно; напротив того, из смысла 229 ст. явствует, что такое управление может принадлежать отцу или матери, т. е. одному которому из них. А посему, оба родителя имеют несомненное право совокупно защищать интересы детей; но если эту обязанность принимает на себя только один из них и один является представителен тяжущегося на суде, то суд не вправе не допустить его к ведению дела единственно на том основании, что у тяжущегося есть и другой родитель, не принимающий участия в деле. Самое большее что он может сделать, если усмотрит из дела, что защита находится в ненадежных руках одного из родителей и что в интересах малолетнего было бы полезно, если бы она была в руках обоих или в руках постороннего лица, это — сообщить опекунскому учреждению, согласно 3 п. 250 ст., о необходимости назначения опеки.
в) в отношении страдающих недугами; аа) душевными;V. Недостаточно полно правило рассматриваемой (19) ст. действующего устава и относительно лиц, страдающих душевными или телесными недугами. В отношении этих лиц сказано то же, что и в отношении несовершеннолетних: за тех больных, которые состоят под опекою, ищут и отвечают опекуны. Кто же должен представлять тех душевнобольных, которые под опекою не состоят? Допустить, что всякий сумасшедший вправе искать и отвечать на суде сам за себя — невозможно. Совокупный смысл статей 17—21 указывает на то, что закон признает дееспособными всех физических лиц, за исключением несовершеннолетних, страдающих душевными и физическими недугами, признанных расточителями и несостоятельными должниками. Эти лица, как исключение из общего правила 17 ст., не должны быть допускаемы к защите своих прав и, кроме объявленных расточителями, их интересы должны быть всегда защищаемы их законными представителями. Такова мысль этого закона и иной быть не может. Ведь необходимость законного представительства вызывается не тем, что данное лицо состоит под опекою, а именно тем, что по закону оно признается недееспособным к гражданской деятельности вообще, а в том числе и к судебной защите своих прав. Но эта мысль не выражена ясно ни в действующем уставе, ни в проекте, по которому (ст. 26) от права ведения своих дел устраняются опять лишь те недееспособные больные, которые состоят под опекою. О том же, должен ли суд допускать к ведению дела лиц, видимо страдающих душевными недугами, и если не должен, то какие меры он должен принимать, ничего не сказано; посему, для разрешения этих вопросов необходимо руководствоваться общим смыслом законов.
Общий же смысл законов тот, что лица, страдающие расстройством умственных способностей, признаются недееспособными. Правда, для признания лица недееспособным по причине расстройства умственных сил необходимо официальное освидетельствование его и объявление его недееспособности. Но, как совершенно правильно разъясняет правительствующий сенат, это официальное освидетельствование, влекущее за собою наложение на больного общего прещения, не исключает права суда устанавливать наличность отсутствия у данного лица свободы воли во всякий данный момент (69 № 235; 70 №№ 873, 1886; 72 № 1091; 77 № 209; 79 №№ 90, 387 и др.). Однако, такое установление не вызывает больших затруднений, когда заходит речь о недействительности того или другого акта, совершенного лицом, объявляемым впоследствии действовавшим несознательно вследствие состояния в расстройстве ума, так как в подобных случаях обе стороны сами вызывают необходимость такого установления и представляют суду необходимые для того данные. Как же должен поступить суд, когда ни одна из сторон не указывает на болезненное состояние тяжущегося, а таковое представляется очевидным? Предпринять какие-либо меры к тому, чтобы констатировать факт недееспособности истца или ответчика, когда этого никто не требует, суд не может ввиду отсутствия всякого на это указания в законе. С другой стороны, допустить явно сумасшедшего к ведению своего дела — было бы противно внутреннему разуму закона. Не можем не заметить здесь, что такой пробел в законодательстве нередко ставит наши суды в крайне затруднительное положение: закон говорит, что суд не должен приступать к рассмотрению гражданских дел, когда обнаружится, что тяжущийся не имеет права искать и отвечать на суде (3 п. ст. 584 уст.), и что в случае сумасшествия тяжущегося производство дела приостанавливается (2 п. 681 ст.), но не признает за судом инициативы начать исследование о том, что данное лицо видимо не обладает здравым рассудком и вследствие этого не может быть допущено к самостоятельной защите своих прав; без такого же исследования суд едва ли вправе применить правило 3 п. 584 ст., и чем более, что, по буквальному смыслу разбираемых статей, к лицам, не имеющим права искать и отвечать на суде, должны быть отнесены лишь те душевнобольные, которые состоят под опекою.
Единственное, что может быть делаемо судом в тех случаях, когда стороною в процессе является лицо, явно лишенное рассудка, это — применить правило 2 п. 681 ст., что может вызвать жалобу с той или другой стороны и представление доказательств, которые вторая инстанция должна будет проверить и выяснить дело, хотя и это ненадежное средство, В самом деле: суд постановил дело приостановить ввиду сумасшествия истца, а истец подает жалобу, в которой говорит, что суд признал его сумасшедшим, не имея к тому никаких данных. Такая жалоба не может быть не уважена высшей инстанцией, ибо обжалованное определение суда окажется основанным на одном субъективном его убеждении.
бб) физическими;VI. Что касается физических недугов, коими страдает тяжущийся, то таковые, в чем бы они ни состояли, могут служить поводом к недопущению лица, страдающего ими, к защите своих прав лишь тогда, когда это лицо состоит или должно состоять под опекою. Под опекою должны состоять все глухонемые и немые до достижения ими полного совершеннолетия, т. е. двадцати лет с годом, как сказано в законе (ст. 381 з. гр.). Поэтому, будет ли над глухонемым или немым, не достигшим полного совершеннолетия, учреждена опека или не будет, — он не может быть допускаем к защите своих прав, как и всякий малолетний, не достигший семнадцатилетнего возраста. Могут состоять под опекою и но достижении полного совершеннолетия, те глухонемые и немые, которые по достижении его будут подвергнуты освидетельствованию в установленном порядке и признаны будут неспособными свободно изъяснять свои мысли и изъявлять свою волю (ib). Коль же скоро такого освидетельствования не было и прежнее опекунское управление не продолжено на будущее время, глухонемой или немой признаются дееспособными, и суд не вправе не допустить его к ведению своего дела на том единственном основании, что он страдает таким физическим недугом, который дает основание к предположению отсутствия у больного тех качеств, наличность коих необходима для признания лица дееспособным. Такого предположения, говорит сенат, закон не устанавливает; им устанавливается как раз противное, т. е. то, что глухонемые и немые, достигшие полного совершеннолетия, признаются дееспособными, если недееспособность их не установлена порядком, указанным в законе (ср. 96 № 44; 99 № 116).
г) в отношении опекунов: аа) опекуны достигших 17-ти лет;VII. Недостаточно ясно разбираемое правило и в отношении опекунов. В нем сказано: за всех состоящих под опекою ищут и отвечают их опекуны; но это правило не возбуждает сомнения о праве тех опекунов представлять личность состоящих под опекою, которые состоят над личностью и всем имуществом несовершеннолетнего, не достигшего семнадцатилетнего возраста, т. е. того момента, когда, по закону (ст. 220), несовершеннолетний сам вступает в управление своим имуществом, а равно над личностью и имуществом душевнобольного, глухонемого или немого, не достигшего полного совершеннолетия, или хотя и достигшего, то вновь подчиненного опеке (ст. 381). Но сомнительным представляется такой вопрос: вправе ли опекун несовершеннолетнего, достигшего первого совершеннолетия, т. е. 17-ти лет, но не принявшего в свое управление принадлежащего ему имущества, которое по-прежнему остается в управлении и заведовании опекуна, искать и отвечать за такого несовершеннолетнего? Почти в каждом частном издании устава гр. суд. и 1 ч. X т., под 19 ст. первого и 220 ст. второй приводится такой тезис из сенатских решений: «права и обязанности опекуна прекращаются сами собою с достижением несовершеннолетним 17-ти лет (р. 70 № 56; 71 № 1169; 79 №№ 118, 270)». Из этого тезиса вытекает то заключение, что коль скоро опека «прекращается сама собою», то по достижении несовершеннолетним означенного возраста, опекун перестает быть опекуном; следовательно, делается посторонним лицом к вверенным его заботе интересам бывшего под его опекою несовершеннолетнего и потому не вправе представлять собою его личность на суде. Но прежде всего необходимо заметить, что ни в приводимых составителями сборников решениях сената, ни в каких-либо других, вовсе не содержится такого категорического разъяснения; в них, как и в ряде других решений (73 № 1355; 74 № 28; 75 № 205; 78 № 122), сенат высказывает лишь то, что достигший семнадцатилетнего возраста вправе сам искать и отвечать на суде. Таким образом, в сенатской практике не содержится ответа на занимающий нас вопрос. Обращаясь для разрешения его к законам материального права, нельзя не усмотреть из постановления 220 ст. т. X ч. 1, что ею определяются лишь те права несовершеннолетнего по отношению к своему имуществу, которые он приобретает с достижением 17-ти лет. Он вправе вступить в управление своим имением и избрать себе попечителя, и если это делается им, опекун должен сдать находящееся в его управлении имение, после чего он, действительно, освобождается от обязанностей опекуна и перестает быть представителем несовершеннолетнего. Но доколе имение это остается в его ведении, доколе он продолжает управлять им, как имением лица, не достигшего еще полного совершеннолетия, и, следовательно, продолжает быть обязанным отчетностью, он не может быть признан не имеющим права искать и отвечать за несовершеннолетнего, ибо эти действия имеют характер действий, направляемых к защите и ограждении вверенных ему имущества, прав и интересов лица, все еще продолжающего быть несовершеннолетним.
Эти соображения приводят нас к тому заключению, во-1-х, что достигший семнадцатилетнего возраста приобретает право самостоятельной защиты своих прав в пределах, показанных выше; но если он не вступил в управление своим имуществом и таковое по-прежнему находится в заведовании опекуна, — последний не лишается права представлять на суде личность состоящего у него под опекою, и суд не вправе устранить его из дела единственно потому, что владелец и сам вправе заботиться о своих интересах. Это может иметь место лишь по достижении подопечным полного совершеннолетия, которое окончательно исключает его из ряда лиц недееспособных, пещись об интересах которых обязано государство.
бб) соопекуны;VIII. Затем следует вопрос о том, кто должен представлять на суде личность подопечного, когда опека учреждена в лице нескольких опекунов. Учреждение опеки в лице нескольких опекунов допускается законом (ст. 253), и хотя при этом не сделано указания на то, что опекунское установление, назначая нескольких опекунов, вправе установить пределы деятельности каждого из них, но это право опекунских учреждений вытекает, во 1-х, из смысла 253 ст., в которой сказано — «может быть назначен и один опекун к имению, лежащему в разных уездах», — следовательно может быть постановлено и так, чтобы каждым имением заведовал отдельный опекун, и так, наконец, чтобы всеми имениями опекаемого заведовали все или только некоторые; во 2-х — из общего духа законов, разграничивающих опекунов на два отдела: а) коим вверяется попечение об особе лиц, состоящих под опекою, и б) коим вверяется управление имуществом опекаемых, причем правильность или неправильность назначения опекунов не подлежит поверке судебных установлений, как таковых (80 № 33) и в 3-х — бывают такие случаи, когда к малолетнему доходят два различные имения, — одно от кого-либо по завещанию, в котором опекуном назначено постороннее лицо, другое в порядке законного наследования, опека по которому принадлежит отцу или матери малолетнего (ст. 228); в последних двух случаях будут две совершенно отдельные опеки и потому каждый из опекунов должен действовать независимо от другого (ст. 90 № 29). Отсюда следует, что разрешение поставленного выше вопроса должно всегда находиться в зависимости от размера тех прав, которые, силою закона, завещанием или опекунским установлением предоставлены опекунам, и от пределов тех обязанностей, которые возложены на них.
Опекун, назначенный одним опекунским установлением без всяких ограничений, т. е. с предоставлением ему попечения над личностью опекаемого и заведования всеми его делами, является общим представителем последнего и потому вправе защищать интересы подопечного и по имениям, находящимся в тех уездах, опекунскими установлениями которых он не утвержден в звании опекуна, и суд не вправе не допустить такого опекуна к ходатайству по делу об имении, находящемся в том уезде, опекунским установлением которого он не был назначаем (98 № 12).
Наоборот: если опекуну вверено заведование одним каким-либо имением, то по всем искам, вытекающим из управления этим только имением, подопечного может представлять только этот опекун (94 № 117). Наконец, если на обязанность одного из опекунов возложено лишь попечение о личности опекаемого, а на другого — управление его имуществом, то каждый должен являться представителем подопечного, но лишь в пределах возложенной на него обязанности, т. е., — первый вправе защищать лишь личные, а второй лишь имущественные его права (82 № 9; 86 № 54), что вполне понятно.
Но права и обязанности опекунов могут быть и не разграничены точно между ними, как это и бывает в большинстве случаев, когда в акте установления опеки говорится глухо: «к лицу и делам такого-то назначаются опекунами такие-то». В этом случае все соопекуны вместе представляют личность того или тех, кто вверен их опекунскому надзору; все они вместе принимают в свое управление все достояние опекаемого; все они вместе охраняют его и ответствуют за его целость. Поэтому, только все они вместе могут искать и отвечать на суде за опекаемых ими. Сами они вправе распределять между собою занятия по общему управлению и постановить, чтобы каждый из них заведовал известною частью всего управления; но это взаимное их соглашение может иметь значение только для них, и никакого как для назначившего их опекунского управления, так и для суда, для которого имеет силу только постановление опекунского установления. Посему, в подобных случаях один из опекунов не может быть допущен к ведению дела от имени состоящего у них под опекою ни в качестве истца, ни в качестве ответчика. Это необходимо в видах необходимости возможно большого ограждения имущества и вообще интересов опекаемых от произвольных действий каждого из соопекунов в отдельности и предотвращения возможной неурядицы при несогласованности действий всех опекунов. Ввиду этого правительствующий сенат постоянно разъясняет, что соопекуны могут искать и отвечать на суде не иначе, как все вместе (72 №№ 375; 614; 75 № 445; 76 № 459; 77 № 17; 80 № 4; 86 № 54; 99 № 51).
Это правило, будучи вполне справедливым и целесообразным, возбуждает несколько весьма серьезных в практическом отношении вопросов.
Первым из них должен быть поставлен такой: в чем должно выражаться единство действий всех соопекунов, когда они должны являться: а) в качестве истцовой стороны и б) в качестве стороны ответной?
«Понятие единства и нераздельности опекунского представительства, говорит сенат в одном решении (80 № 4), требует лишь того, чтобы всем опекунам, совместно определенным к имуществу умершего владельца, предоставлена была возможность защищать интересы этого имущества, чтобы им всем дана была возможность высказаться по вопросам, до этого имущества касающимся; но далее этого условия требования единства и общности в действиях опекунов простираться не может». Посему, «коль скоро оба опекуна были установленным порядком оповещены о дне слушания дела в суде, то неявка одного из них отнюдь не должна служить для суда препятствием к выслушанию явившегося опекуна (лично или чрез поверенного), т. к. от другого опекуна зависит явиться также по вызову в суд и представить свои объяснения, если он считает их необходимыми в интересах порученного ему опекунства; за неявкою же одного из вызванных в заседание соопекунов, другой, налицо находящийся опекун, не может быть лишен права участвовать в словесном состязании, как представитель опеки и, следовательно, как сторона в деле». В другом решении разъяснено, что нет надобности требовать, чтобы исковое прошение по иску от имени опекаемого было подано и подписано всеми соопекунами, если из действий соопекунов, не подписавших такового, усматривается, что они солидарны с их товарищем, подавшим прошение только от одного себя. Иск должен быть признан правильно предъявленным от опеки и не может быть оставлен без рассмотрения в тех случаях, когда он возбужден одним из них, а другие являлись в суд и поддерживали требования своего соопекуна (99 № 51). Но в других решениях высказывается та мысль, что жалобы, как апелляционные (72 № 641), так и кассационные (75 № 445; 76 № 449) не подлежат рассмотрению высшей инстанции, если они подписаны не всеми соопекунами вместе. Как же согласовать эти разъяснения и какое общее положение должно быть принято в руководство?
Положение это заключается в следующем: а) в чем бы ни заключалось требование, обращаемое посторонним лицом к лицу, состоящему под опекою нескольких опекунов, т. е. будет ли это требование исковое, или обращаемое в порядке исполнительном об исполнении решения (77 № 17), о нем должны быть поставлены в известность все соопекуны, и б) все соопекуны признаются действующими совокупно не только в том случае, когда всеми ими вместе предъявлено данное требование в одном прошении, но и тогда, когда оно заявлено только одним из них, все же прочие, тем или другим своим действием выражают пред судом свое согласие на предъявление этого требования и одобряют действия соопекуна, возбудившего дело.
Первое из этих положений возбуждает такой вопрос: на ком лежит обязанность заботиться о том, чтобы все соопекуны были поставлены в известность о предъявлении требования к подопечному или к его имуществу? — Обязанность эта лежит на том, конечно, кто привлекает к суду опекунское управление, ибо истец обязан указать надлежащего ответчика. Но ведь возможны случаи, когда истцу неизвестно, что опека состоит из нескольких лиц? В этих случаях, мы думаем, что на обязанности суда лежит указать истцу его ошибку и предоставить ему срок исправить ее. Это мы выводим из правила 579 ст. уст., по разуму которой известные упущения в исковом прошении всегда могут быть исправлены судом, который должен указать истцу на эти упущения и потребовать их исправления (ст. VII объясн. к 579 ст.).
Из второго положения вытекает такой вопрос: если требование от имени опекаемого предъявляется не всеми опекунами, обязан ли суд, узнав так или иначе о том, что есть и другие опекуны уведомить их о предъявленном требовании? — На этот вопрос должен быть дан отрицательный ответ. Суду не только не предоставлено право разыскивать тех лиц, которые должны являться представителями тяжущегося, но наоборот, — на него возложена обязанность не принимать к своему производству дела, возбужденного лицом, не имеющим на то достаточного полномочия (4 п. 584 ст. уст.), что в сущности и есть, когда иск предъявляется одним опекуном без ведома других, ибо, раз по закону все соопекуны составляют представительство за опекаемого, каждый из них порознь не может почитаться вполне управомоченным его представителем. Посему, коль скоро судом обнаружено, что иск предъявлен не всеми опекунами и прочие соопекуны ничем не выражают своего согласия на этот иск, суд должен прекратить дело. Так на это дело смотрит и сенат: он оставил без рассмотрения кассационную жалобу одного опекуна, объяснившего в ней, что другой не пожелал подписать жалобу (75 № 445); без рассмотрения оставлена им и кассационная жалоба, поданная одною опекуншею, когда из дела видно, что у нее есть соопекун (76 № 459); он отменил решение мирового съезда, принявшего к рассмотрению апелляционную жалобу, поданную одним из опекунов, усмотрев из дела, что у апеллятора были соопекуны (72 № 641).
Но если до постановления определения о прекращении дела являются прочие соопекуны и принимают в нем участие совокупно с возбудившим дело, или поддерживают иск предъявленный последним, суд уже не вправе уклониться от рассмотрения дела по существу на том основании, что оно начато только одним из соопекунов (99 № 51).
Затем, в практике возбуждается еще один вопрос: как должен поступать суд, когда один из соопекунов заявляет, что другие его соопекуны не желают принимать участия в начатом им деле? — Этот вопрос разрешается неодинаково во всех случаях. Если дело возбуждено одним из соопекунов, то оно не может подлежать рассмотрению суда именно потому, что оно начато одним и не только не поддерживается другим, но из сознания первого видно, что эти другие не находят возможным поддерживать предъявленный иск. Кто из них прав и кто не прав, судить об этом не предоставлено суду, как таковому, все пререкания между соопекунами подлежат разрешению опекунского установления, и хотя на новые суды возложена обязанность высших инстанций опекунских учреждений, но опекунские дела они вправе рассматривать лишь тогда, когда они дойдут до них в установленном порядке, т. е. по жалобам на низшие инстанции.
Иначе представляется вопрос, когда делается такое заявление одним из соопекунов, привлеченных посторонним лицом к ответу. Тут все дело сводится к тому, чтобы все опекуны были поставлены в известность о предъявленном к ним иске. Раз это сделано, суд не в состоянии сделать что-либо большее; он не может принудить не желающих участвовать в деле принять в нем участие; не вправе отвергнуть и объяснения соопекуна, явившегося для защиты интересов опеки, ибо на его обязанности лежит эта защита, устранить которую вовсе недопущением одного опекуна к представлению объяснений — не представляется никакого основания, а потому суд должен рассмотреть дело при наличности только одного опекуна (80 № 4).
Но неявка прочих соопекунов, даже при полном убеждении в том, что другие опекуны отказываются защищать интересы подопечного, не дает суду права считать этих соопекунов лицами совершенно не участвующими в деле. По закону, они должны участвовать в нем; фактическое же нежелание проявить это требуемое от них участие может иметь лишь последствия устранения их от опеки по распоряжению опекунского установления или другие, указанные в законе меры (ст. 290 т. X ч. 1). Посему, во всех тех случаях, когда суд должен совершить какое-либо процессуальное действие, должен совершить его по отношению ко всем, а не к одному тому, который принял фактическое участие и один защищает интересы опеки: всем им должны быть посылаемы повестки о дне, назначенном для слушания дела; всем должны быть сообщаемы копии заочного решения, частных апелляционных и кассационных жалоб и пр.
Но тут является новый вопрос: если при таком положении дело разрешается не в пользу опекуна, а против него, как должен поступить опекун, находящий решение суда неправильным и подлежащим обжалованию, когда другие соопекуны и этого не желают делать?
Выше было указано, что жалоба от одного опекуна, даже при заявлении его о нежелании других жаловаться, не подлежит рассмотрению (72 № 641; 75 № 445; 76 № 459). Следовательно, о том, чтобы такое решение могло быть обжаловано одним, не может быть и речи. Для этого одного остается только, — представить дело на усмотрение подлежащего опекунского установления, от которого и будет зависеть разрешение возникшего пререкания. Признав необходимым обжаловать состоявшееся решение, оно может или предписать другим принять участие в жалобе или же, отрешив их, назначить других лиц, или оставить одного опекуна. Исходя из того, что опекунскому учреждению принадлежит право распределять между опекунами опекунские обязанности, мы думаем, что в подобных случаях оно не лишено права постановить определение о возложении на одного из опекунов и обязанности ведения всех или некоторых дел, касающихся опеки.
Процессуальные права опекунов.IX. Опекун представляет собою личность подопечного и вполне заменяет его собою. Поэтому, все действия опекуна, совершенные им при защите прав опекаемого, должны быть рассматриваемы, как действия, совершенные самим опекаемым, и посему для последнего обязательные, хотя бы они и клонились ко вреду его. Неправильность действий опекуна на суде, как и всякая другая его неправильность, причиняющая ущерб опекаемому имуществу, может иметь лишь одно последствие — предъявление к опекуну иска о вознаграждении за причиненные его неправильными действиями убытки, но никоим образом не может влиять на состоявшееся по делу опекаемого решение. Сделанное опекуном на суде признание во вред подопечного не может быть оспариваемо ни во время процесса, за исключением случая, указанного в 481 ст. уст., ни после, по наступлении того времени когда недееспособный представляемый сделается дееспособным (ср. 80 № 206). Непредставление опекуном каких-либо доказательств в защиту прав подопечного, когда он мог представить их, не может служить вышедшему из-под опеки поводом просить о пересмотре решения по правилу 794 ст. уст., и т. п. Словом, решение, постановленное по делу, в котором участвовал или должен был участвовать опекун, может быть отменено лишь в тех случаях, в коих по закону допускается отмена всякого другого решения.
Но состоящим под опекою закон предоставляет некоторые такие права, которые лицам, вполне дееспособным, не предоставляются: — спрашивается: принадлежат ли эти права и опекунам и сохраняются ли они за состоящими под опекою, если опекун не воспользовался ими?
Особая льгота для состоящих под опекою заключается в том, что для них приостанавливается течение давности на все время нахождения их под опекою. В какой мере эта льгота распространяется на опекунов и какие последствия должны быть как в тех случаях, когда опекун воспользовался этою льготою, так и в тех, когда он не воспользовался? Например: вправе ли опекун предъявить иск по пропуске им давности на предъявление его, когда для подопечного течение давности приостановлено? Если он, предъявив этот иск до истечения общей давности, проиграет его, — вправе ли опекаемый возобновить этот иск впоследствии в течение предоставленного ему нового срока течения давности? Если опекун своевременно не обжаловал решения, постановленного против опекаемого, — вправе ли последний обжаловать его по прекращении опеки над ним?
Для разрешения этих вопросов, прежде всего необходимо принять во внимание то, что правило, содержащееся во 2 п. прилож. к 694 ст. т. X ч. 1, есть не что иное, как исключение из правила, содержащегося в 1-м п. того же прилож. Этим же последним правилом установлены те условия, с наступлением которых теряется всякое право на отыскание того, на что претендует истец: «кто не учинил или не учинит иска о недвижимом или движимом имении в течении десяти лет, или, предъявив, десять лет не будет иметь хождения, таковой иск уничтожается и дело предается забвению», последствием чего является то, что истец «теряет свое право», как сказано в тексте 694 ст. Если же правилом названного 2 п. из этого общего правила сделано исключение, то оно, как исключение, не может быть толкуемо распространительно и не может быть применяемо к случаям, не предусматриваемым как в нем самом, так и в том общем, из которого оно составляет исключение. Но этим общим законом установлено правило чисто материально-правового характера, нисколько не затрагивающее законов процессуального права, почему к этим последним рассматриваемая льгота никакого отношения не имеет и не может быть применяема к случаям разрешения вопросов, возникающим из этих последних законов. Это подтверждается тем еще, что рядом с этим правилом о приостановлении давности отыскания права существовало другое, содержавшееся в 293 ст. т. X ч. 1 (ныне отмененной) и в 1 п. 514 ст. т. X ч. 2 зак. о суд. гр., по которому малолетним, по достижении ими полного совершеннолетия (21 года) предоставлялось просить, в течение определенных сроков, о принадлежащей им апелляции и к таковой они должны были быть допускаемы, «хотя бы опекунами их и не было подписано удовольствие или же пропущен общий апелляционный срок».
Таким образом, рассматриваемая льгота должна быть рассматриваема с двух сторон, — в отношении материального права и в отношении права процессуального.
Применение законов о давности: а) материального права;X. Что касается законов о давности материального права, то, по справедливому замечанию сената, приостановление течения этой давности на все время состояния лица под опекою обусловливается не тою или другою личностью, а известным состоянием лица, права которого нарушены (75 № 1066; 79 № 172). Поэтому, высказав первоначально то положение, что если опекун пропустил давность на предъявление какого-либо иска от имени подопечного, то только этот последний вправе предъявить такой иск по наступлении того времени, с наступлением которого течение давности восстанавливается для него, но никак не его опекун (73 № 543), скоро сам признал всю несообразность того положения, чтобы представитель не мог воспользоваться от имени представляемого тем правом, которое предоставлено последнему: в двух последующих решениях (75 № 1066; 79 № 172) он вполне правильно разъяснил, что опекун имеет право на предъявление иска от имени опекаемого в течение всего того периода времени, на который течение давности приостановлено, хотя бы по общему правилу давность и истекла. Так: наследодатель, умирая 1 января 1890 г., оставляет двухлетнего сына и заемное обязательство, давностный срок коему должен наступить 1 января 1893 г.; опекун этого малолетнего вправе предъявить иск по этому обязательству как до 1 января 1893 г., так и до момента прекращения опеки достижением малолетним 17-летнего возраста, т. е. до 1905 г. Если же он не предъявлял его во весь этот период, то сам опекаемый чрез это не теряет права на предъявление его в течении семи лет, считая со дня достижения им полного совершеннолетия, т. е. в течение всего того периода времени, который предоставлен ему правилом названного 2 п.
Но коль скоро иск предъявлен и принят судом к рассмотрению, право малолетнего погашается навсегда, как бы дело ни было разрешено, ибо то право, на осуществление которого состоящему под опекою был предоставлен известный срок, явится единожды осуществленным его представителем, и повторение такого осуществления уже не может быть допускаемо (ср. 70 № 471; 71 № 201).
аа) давность краткосрочная;XI. Не менее справедливо и другое разъяснение сената относительно того, что 2 п. приложения к 694 ст. не может иметь применения в тех случаях, когда для погашения и материального права закон устанавливает иные сроки давности, как например: для выкупа родовых имений — трехлетний по 1363 ст. т. X ч. 1 (82 № 48); для предъявления исков о вознаграждении за вред, причиненный при эксплуатации железнодорожных и пароходных сообщений — годичный — по 7 п. 683 ст. (94 № 111) и т. п. Хотя это заключение в первом из названных решений выведено из совершенно неправильного соображения о том, что в основу правила о приостановлении течения давности положено будто бы нарушение прав лиц, состоящих под опекою, почему, где нет такого нарушения, там не может быть и приостановления точения давности; каждому дозволено продавать свое имение, хотя бы и родовое, и этим не нарушаются права членов рода, — но во втором из названных решений (94 № 111) приведено совершенно иное и вполне правильное соображение: правило 2 п. прил. к 694 ст. составляет исключение из общего правила, изображенного в 1 п. того же прилож.; в этом же последнем говорится лишь о всех тех правах, которые погашаются общею десятилетнею давностью, с каковыми не должны быть смешиваемы те права, для погашения которых закон устанавливает, в видах ограждения особых интересов, сроки менее продолжительные.
Эти разъяснения сената должны быть всегда в виду каждого опекуна над таким лицом, право которого на предъявление иска ограничивается особым, а не общим сроком давности, ибо, если течение последней не приостанавливается для подопечного, оно не приостанавливается и для его представителя; если, поэтому, последний пропустит эту давность, право опекаемого будет потеряно навсегда.
бб) давность по векселям;XII. Но из этих, установленных сенатом положений вытекает еще один вопрос, имеющий чрезвычайную важность для будущей нашей практики. По новому уставу о векселях (изд. 1902 г.), для предъявления исков по векселям установлены особые сроки давности; на предъявление иска к самому векселедателю — пятилетний; к надписателям и поручителям — годичный (ст. 73); для исков надписателей, оплативших вексель, к другим подписателям — шестимесячный (ст. 74), причем, право на предъявления исков к последующим надписателям погашается трехлетней давностью, исчисляемой со дня наступления срока платежа по векселю (ст. 75), пропуск же всех этих сроков совершенно освобождает всех ответственных по векселю лиц от всякой ответственности (ст. 77). Спрашивается теперь, безусловны ли все эти сроки для всех векселедержателей, т. е. как для лиц вполне дееспособных, так и для недееспособных, — или: применимо ли к этим правилам исключение 2 т. прил. к 694 ст. зак. гр. в отношении лиц, состоящих под опекою, или же и здесь это исключение должно быть изъясняемо по тесной его связи с общим правилом, содержащимся в 1 п. того прилож., где говорится единственно о десятилетней давности?
В статье 76 уст. о векс. сказано: «течение указанных в статьях 73—75 сроков ни в каком случае не приостанавливается; оно прерывается только предъявлением иска по векселю или требования по оному в конкурсном порядке». Уже один императивный характер этого правила указывает на то, что по новому вексельному уставу не допускается никаких перерывов и никакого приостановления течения давности для взыскания по векселям: непредъявление ни иска, ни требования в конкурсном порядке о взыскании по векселю в течение установленных на это сроков, влечет за собою окончательную и безусловную потерю права на предъявление иска или требования по истечении этих сроков. Но это с большою ясностью следует из тех соображений государственного совета, на которых основана эта статья нового вексельного устава: «для устранения возможных сомнений относительно применения правил, касающихся общегражданской давности, признано необходимым установить определительные по означенным вопросам правила, что и сделано в ст. 76 применительно к правилам, принятым в германском уставе» (ст. 80).
Таким образом, правило 2 п. прил. к 694 ст. т. X ч. 1 о приостановлении давности на все время состояния под опекою, не распространяется на взыскание по векселям. Вследствие сего, если опекун малолетнего, коему в наследство достались векселя, не предъявит требования о взыскании по ним до истечения сроков, установленных новым вексельным уставом, право на такое взыскание утрачивается навсегда, и затем ни опекун во все время существования опеки, ни лицо, состоявшее под опекою и затем освободившееся от нее, не могут уже предъявлять никаких требований по тем векселям.
б) права процесссуальногоXIII. Что касается сроков процессуальных, то течение их вообще не приостанавливается для лиц, состоящих под опекою. Это следует из того, что правило, содержавшееся в 298 ст. т. X ч. 1, имевшее характер процессуального правила, устанавливавшего особый процессуальный срок для малолетних, коим предоставлялось в течение двух лет просить о принадлежащей им апелляции, правилами устава гражданского судопроизводства отменено (74 № 213; 80 № 298), а затем и совсем исключено из свода. В уставе же гражданского судопроизводства нигде ничего не сказано о том, чтобы учреждение над кем-либо опеки имело своим последствием приостановление течения рассматриваемых сроков. Если же в статье 751 и сказано, что в случае смерти тяжущегося до окончания принадлежащего ему апелляционного срока течение сего срока приостанавливается, то это правило не имеет в виду недееспособности наследников умершего тяжущегося, а вообще неимение в виду того лица, безотносительно к тому — обладает ли оно необходимой дееспособностью для ведения дела или не обладает, — которое должно продолжать юридическую личность умершего, и это приостановление ограничивается тем сроком, доколе в права умершего тяжущегося не вступят его наследники, или пока представлять его личность и защищать оставленное им имущество не будет назначен опекун. Такого рода приостановление всего производства, а следовательно и всех других процессуальных сроков, предусматривается и другими статьями устава, как напр. 681 и 959. Но все эти случаи приостановления не имеют ничего общего с приостановлением течения давности, предусматриваемым 2 п. прил. к 694 ст., и лицам, состоящим под опекою, не предоставляют в этом отношении никаких особых льгот.
Ввиду сего, если выбывшего из процесса тяжущегося, по причинам, указанным в 681 ст., должны заменить лица недееспособные, то для них течение процессуальных сроков приостанавливается лишь до момента объявления их опекуну о состоявшемся решении или до вызова его к суду по правилу 687 ст.; после сего течение приостановленных сроков опять продолжается, но на время не более того срока, который указан в законе или назначен судом (ст. 754); с истечением же этого времени, если опекун не воспользовался предоставленным правом и не совершил того действия, которое он должен был совершить в это время, — право на совершение его навсегда прекращается как для опекуна, так и состоящих под его опекою лиц, и ни в каком случае восстановлено быть не может.
Тем более не может быть речи о приостановлении течения процессуальных сроков в тех случаях, когда состоящий под опекою участвует в деле, которое начато от его имени, или по которому он привлечен к суду сам, в лице своего опекуна, а не его праводатель. Здесь права тяжущегося, состоящего под опекою, ничем не отличаются от прав всех других тяжущихся, вполне дееспособных, почему, — все, что сделано опекуном, почитается сделанным самим подопечным; все, что ни сделано первым, признается сделанным вторым. В силу сего, если опекун пропустит какой-либо процессуальный срок, этот последний не может быть восстановлен ни по требованию опекуна от имени подопечного, ни по требованию самого подопечного по освобождении его от опеки.
Действия соопекунов, между собою не согласные.XIV. Случаи, когда соопекуны действуют несолидарно между собою, а скорее во вред друг другу, сравнительно весьма редки, но тем не менее встречаются в практике. Нам известны два такие. В одном из них еще наследодатель обратил взыскание на имущество должника, брата своей жены; жена последнего предъявила иск, по 1092 ст. к мужу и опеке над малолетними детьми взыскателя, состоящей из матери малолетних и брата умершего. Первая вместе с должником признали иск, т. е. признали, что описанное имущество действительно принадлежит истице, тогда как другой опекун положительно опровергал это. В другом случае один из опекунов признал, что большая часть долга, о взыскании которого он же вместе с своим опекуном предъявил иск, действительно погашена, как утверждал ответчик, не представляя однако доказательств этому. Как, спрашивается, должен поступать суд в подобных случаях? Вправе ли он руководствоваться правилом 482 ст. уст., которая предусматривает признание одного из многих ответчиков, но ни признание одного из многих представителей одного и того же ответчика, когда все прочие не только не признают того же факта, но прямо отрицают его? По нашему мнению, ни правило названной 482 ст., ни правило 21 статьи проекта здесь не могут иметь применения, т. к. ими предусматриваются совершенно иные отношения между тяжущимися. Не может быть применено и правило 22 ст. проекта, по разуму которой действия одного из соучастников в процессе, обязанных солидарною между собою ответственностью или защищающих одно общее их право, обязательны и для других, не явившихся или не исполнивших тех действий, ибо и это правило предусматривает возможность несолидарности действий соучастников. В рассматриваемых же случаях, соучастия в том смысле, как это понимается всеми тремя названными статьями действующего и проектированного уставов, нет. Здесь несолидарность обнаруживается между представителями одного и того же тяжущегося, пред которым все они одинаково ответственны за свои действия, учиненные во вред его. Поэтому, отстранять возражение одного из представителей, оспаривающего признание, сделанное во вред представляемого другим его представителем, было бы равносильно возложению на него ответственности за совершение такого действия, которого он не совершал и совершению его противился. Это последнее соображение приводит нас к тому выводу, что в подобных случаях признание одного из соопекунов должно быть исключено из числа доказательств и дело должно быть решено на основании других данных, представленных обеими сторонами. Так: в первом из приведенных примеров, суд должен отказать в иске третьего лица об освобождении описанного имущества, если им не будет представлено несомненных доказательств принадлежности ему спорного имущества или, когда опровергающий признание товарища соопекун представит доказательства тому, что то имущество принадлежит должнику. Во втором случае суд может признать долг погашенным в части, как утверждает ответчик и признает один из соопекунов, если ответчиком будет представлено доказательство, подтверждающее его утверждение.
Такое разрешение занимающего нас вопроса мы признаем более правильным еще и потому, что когда в основу судебного решения должно быть положено признание стороны, то это признание должно быть полное, неделимое на части, ни чем не оговариваемое. Здесь же нет именно этой полноты: один из представителей тяжущегося признает, другой отрицает, в чем можно усмотреть только половину признания, вовсе недостаточного для того, чтобы суд мог основать на нем свое решение.
Случаи столкновения прав опекуна и опекаемого.XV. Очень обыкновенны случаи, когда права лица, состоящего под опекою, вполне солидарны с правами опекуна, так что, защищая права опекаемого, опекун должен защищать и свое собственное право, и наоборот, — защищая свое право, он должен защищать и право подопечного. Такая солидарность прав представляемого и представителя вообще не вызывает никаких сомнений относительно права последнего являться на суде защитником не только прав опекаемого, но и своих собственных. Ему должно принадлежать это право уже и потому, что закон не возбраняет одному из совладельцев общего права соединять в своем лице и лицо самостоятельного тяжущегося и представителя своих совладельцев. По правилу 389 ст. учр. суд. уст., каждому из лиц, имеющих общую тяжбу, дозволяется быть поверенным своих сотяжущихся, хотя бы по общим правилам о поверенных он и не имел бы права на хождение по чужим делам.
Иначе представляется вопрос, когда, как это встречается очень часто, права опекаемого и его опекуна диаметрально противоположны. Опекун может быть должен опекаемому, и опекаемый может быть должен опекуну. Такие взаимные между ними отношения могут вызывать спор, подлежащий рассмотрению суда и ставить опекуна в положение необходимости предъявить иск или от своего имени к опекаемому, или от имени опекаемого к самому себе. Кредитор опекаемого обращает взыскание на имение, на которое опекун имеет право в известной части, об освобождении которой он должен предъявить иск к взыскателю и опекаемому; или: — личный кредитор опекуна описывает имение, вполне или частью принадлежащее опекаемому, и для освобождения этой части от опеки и продажи он, в качестве представителя опекаемого, должен предъявить от имени последнего иск к своему кредитору, как к взыскателю, и к себе самому, как к должнику. Но предъявление опекуном таких исков в обоих этих случаях безусловно недопустимо, т. к. при таком положении опекун должен соединить в своем лице и истца и ответчика, что, очевидно, невозможно и, по справедливому замечанию сената, то обстоятельство, что должник состоит опекуном тех собственников, имение коих описано за его долг и об освобождении которого он должен предъявить иск с вызовом, как требует закон, должника и взыскателя, не может служить оправданием соединения в одном лице истца и ответчика (79 № 396).
Как же должно поступать в подобных случаях? В случае возражения другого ответчика, взыскателя, суд должен прекратить такое дело по непривлечению к нему должника в качестве ответчика; для опекуна же представляется один исход: сообщить подлежащему опекунскому учреждению о необходимости предъявления иска от имени опекаемых, или же от его собственного имени к опекаемым и о невозможности сделать этого по недопустимости соединения в одном лице истца и ответчика; по такому сообщению, опекунское установление должно освободить опекуна, хотя бы на время, от его опекунских обязанностей и назначить опекуном для защиты интересов опекаемых другое лицо.
Все это вполне понятно, когда вся опека сосредоточена в лице одного опекуна и когда, следовательно, необходимость защищать свое собственное право вынуждает опекуна оставить опекаемого без всякой защиты. Но если у опекаемого несколько опекунов, — вправе ли один из них, права которого столкнулись с правами подопечных, предъявить иск к последним в лице других соопекунов, или эти последние предъявят к нему иск от имени опеки?
Разрешение этого вопроса должно быть поставляемо в зависимость от того, какие обязанности, волею ли частного лица (завещателя) или по распоряжению опекунского учреждения, возложены на всех соопекунов. Должны ли они все вместе ведать все дела опекаемого без точного указания на то, что одному вверяется одно, другому другое, или же это разделение их обязанностей точно установлено: одному поручена забота о личности опекаемого, другому — об имуществе последнего; один назначен по завещанию ведать тем имуществом недееспособного, которое по этому завещанию назначено малолетнему, другой определен в порядке семейственного назначения опеки над имуществом, дошедшим к тому же малолетнему от другого наследодателя в порядке законного наследования; затем, должно быть принято во внимание то обстоятельство, с каким правом подопечного сталкивается собственное право опекуна, — с тем ли, охранение которого возложено на его же обязанность, или же с тем, охранение которого поручено другому лицу. Если в наличности будет последнее, т. е., если опекун над одним имуществом малолетнего имеет какое-либо притязание к имуществу, находящемуся в ведении другого опекуна, а также и наоборот, когда опека над одним имуществом имеет притязание к опекуну, ведающему другим имуществом, то в этих случаях каждый из опекунов может предъявить к другому такой иск, в котором одной стороной должен быть сам опекун, а другой — состоящий под опекою. Это потому, что в подобных случаях нет соопекунства и соопекунов, а есть две опеки и два самостоятельные опекуна (ср. 90 № 29).
Иначе должен быть разрешен вопрос, когда права опекаемого сталкиваются с правами одного из всех тех соопекунов, которые все вместе представляют личность опекаемого и сообща должны ведать всеми его делами. Здесь предъявление иска к опекаемому в лице других соопекунов было бы тоже предъявление его и к самому себе в известной части, ибо, делаясь истцом, такой соопекун не перестает быть представителем опекаемого, и следовательно не может не представлять последнего и по тому делу, которое сам возбуждает против него. Ведь если опека учреждена в лице нескольких опекунов и все они вместе обязаны защищать интересы подопечного, то выходя, хоть одного из них уже расстраивает то представительство, учреждение которого было признано необходимым, и делает его неполным, значит — не надлежащим представительством. Вот, ввиду этого и в рассматриваемых случаях, соопекун, имеющий предъявить иск к опеке, должен предварительно сложить с себя опекунские обязанности, заявив об этом опекунскому установлению, от которого будет зависеть или назначить на его место другое лицо, или же возложить обязанность всей опеки на прочих соопекунов (86 № 54).
То же самое должно быть и в обратном случае, т. е. когда интересы малолетнего требуют предъявления иска к одному из соопекунов. В этом случае прочие соопекуны не могут сделать этого по той же причине, т. е. потому, что они уже не составляют полного представительства за опекаемого. Посему, те же соображения заставляют сделать тот вывод, что соопекуны, находящие необходимым предъявление такого иска, обязаны предварительно довести об этом до сведения надлежащего опекунского установления, которое должно принять необходимые для того меры. Однако, в одном из своих решений сенат признал возможным самовольное, так сказать, разделение опеки и право одного из соопекунов предъявить иск к другому. Но высказанные им при этом соображения не отличаются своею юридичностью. Он говорить, что если один из соопекунов должен быть привлечен к ответу по иску от имени опекаемого «то, при явной несообразности и невозможности соединить в одном и том же лице две противоположные роли — истца и ответчика, допущение ходатайства в суде одною из соопекунов не может быть признано достаточным основанием к отмене решения» (75 № 738). Если и возможно согласиться с этим разъяснением, то разве только в виду особых обстоятельств дела, которыми оно вызвано. Решение по этому делу было постановлено в пользу опекаемого и не оспаривалось другим опекуном, привлеченным к делу по 1092 ст. в качестве ответчика-должника; другой ответчик, взыскатель, лицо совершенно постороннее, в первых двух инстанциях не указывал на самовольное разделение опекунского представительства и лишь в кассационной жалобе, оставленной сенатом без последствия, указывал на эту неправильность. Таким образом, это разъяснение, будучи вызвано особенностями дела и не содержа в себе более или менее подробного рассмотрения вопроса, не может служить руководством на все подобные случаи. Более правильно выше приведенное решение (86 № 54), в котором указаны те основания, по коим опека не может быть разделяема самовольно опекунами ни в каких случаях, т. е. как ни в тех, когда один из соопекунов, защищая свое собственное право, должен выступить с иском против опекаемого, так и в обратном этому случаю. Это тем более справедливо, что если признать за каждым из соопекунов право, действуя от имени опекаемого, предъявлять иски к прочим соопекунам, то следовало бы признать, что всякие взаимные между соопекунами недоразумения и пререкания подлежали бы рассмотрению не тому учреждению, коему вверен надзор за опекунами, а суду, чего допустить невозможно.
Применимы ли эти правила ко всем другим опекам.XVI. Последнее, что должно быть сказано по поводу правил рассматриваемых статей, это — по вопросу о том, применимы ли все эти правила к другим случаям учреждения опекунского управления, т. е. когда таковое учреждается не вследствие общей недееспособности лица, состоящего под опекою, а по каким-либо другим законным основаниям, как, напр., в случаях предусмотренных 1304 и 1305 ст. т. X ч. I, 215 и 1453 ст. уст. гр. суд. и т. п., а равно в случаях учреждения опек по особому Высочайшему повелению?
Относительно последнего рода опек, т. е. учреждаемых по особым Высочайшим повелениям, то в отношении их существует прямое указание в законе: «опеки, по особым Высочайшим повелениям устанавливаемые, не подчиняются вышеупомянутым общим правилам в тех только делах, в коих они Высочайшим повелением именно от того изъяты» (ст. 296 т. X ч. 1). Следовательно, раз в Высочайшем акте, коим учреждается опека, никакого изъятия из общих правил не сделано, опекунское управление действует так, как и учрежденное по случаю малолетства собственника. Посему, опекунам в таких опеках принадлежат все те права и на них лежат все те обязанности, которые имеют и несут опекуны над имуществом малолетних — они вправе искать и отвечать на суде по всем тем делам, которые связаны с управлением отданным в опеку имуществом; их процессуальные права ничем не отличаются от прав опекунов над имуществами малолетних. Следовательно, все то, что сказано о правах и обязанностях последних опекунов, всецело распространяется и на опекунов по рассматриваемым опекам (ст. 79 № 369).
Но если в учредительном акте содержатся какие-либо иные указания на права и обязанности опекунов, то, само собою разумеется, что эти последние права и обязанности могут быть устанавливаемы не иначе, как на основании означенного акта (75 № 790; 77 № 156).
Все прочие опеки, учреждаемые в случаях, предусмотренных в законе, всегда действуют в порядке, установленном для действия опек, учреждаемых в порядке семейственном. Следовательно, опекуны и по этим опекам действуют так же, как и по опекам над малолетними.
Однако, между всеми этими опеками и опеками, учреждаемыми по причине недееспособности опекаемых, существует та огромная разница, что опекуны над недееспособным (малолетним, душевно или физически больным) представляют личность опекаемого по всем его делам, как касающимся его имущественных, так и личных прав. Опекуны же в прочих случаях определяются для заведования исключительно имущественными делами и притом теми именно, защита которых им прямо поручена. Вследствие сего, по всем тем делам, которые не вверены их ведению, управлению или защите, они не вправе ни искать, ни отвечать на суде. Так: опекун, назначенный к имуществу безвестно отсутствующего лица, вправе защищать лишь то имущество, которое вверено его надзору, но не вправе разыскивать всякое другое, которое могло бы принадлежать безвестно отсутствующему, например, дойти к нему по наследству (87 № 32). Опекун, назначенный по 215 ст. устава (см. IV объясн. к ней) для защиты прав неизвестных еще наследников против иска, предъявляемого к лицу умершего, над имуществом которого опека не учреждается вследствие неизвестности, есть ли таковое или нет, — может защищать означенные права только по этому иску, буде опекунское установление не возложило на него обязанности отвечать по всем тем искам, которые и впоследствии будут предъявляемы к лицу умершего. Наконец, опекун, надзору коего вверено точно определенное имущество известного лица, не вправе являться защитником всякого другого имущества того же лица.
Второе, не менее важное различие, которое существует между опеками. учреждаемыми по причине недееспособности лица, и опеками, учреждаемыми по другим причинам, заключается в том, что лицо недееспособное ни в каком случае не может само искать и отвечать на суде ни по каким делам. Собственник же имущества, взятого в опеку по какому-либо другому основанию, устраняется от ведения дел, только касающихся этого имущества, да и то тогда лишь, когда это прямо сказано в учредительном акте. В большинстве же других случаев опека учреждается с единственною целью устранения владельца имущества от непосредственного владения им без лишения его права распорядиться своим достоянием по своему усмотрению. Но особым правилам относительно приобретения иностранцами в собственность или срочное владение и пользование недвижимых имуществ в некоторых губерниях западной полосы России (см. т. IX зак. о сост.; прилож. к 830 ст., ст. 2 и. 3, изд. 1899 г.), иностранные подданные, получив в наследство недвижимое имение, находящееся в одной из указанных в законе местностей, обязаны продать таковое в течение трех лет, в противном случае имение берется в опеку и продается с публичного торга. Но эта опека учреждается исключительно с целью устранения собственника от владения доставшимся ему имением и нисколько не ограничивает его на это имение: он, доколе имение не продано с публичного торга, вправе сам продать его по вольной цене и вправе сам ходатайствовать по судебным делам, возникающим из этой продажи. Ничем не ограничено и право его ходатайствовать по всем тем делам, которые проистекают из его права на то имение. Посему, несмотря на учреждение опеки, он вполне сохраняет свою дееспособность и потому не может быть не допущен к участию в деле, касающемся его прав на то имение.