Памятники культуры. Новые открытия, 1981. Ленинград, «Наука», 1983.
Коллекция гравированных и литографированных портретов Н. М. Карамзина в собрании Государственного Русского музея представлена довольно полно: из указанных Д. А. Ровинским 19 портретов писателя недостает только трех. Н. И. Уткин, С. Ф. Галактионов, А. Я. Афанасьев, А. А. Флоров, Г. Ф. Гиппиус — вот далеко не полный перечень художников, оставивших нам изображения писателя. Однако все эти портреты, как и те, которых нет в Русском музее, — восходят к оригиналам В. А. Тропинина, А. Г. Венецианова, А. Г. Варнека, Дамона Ортолани. В большинстве случаев выполнялись они для книг — к прижизненным и посмертным изданиям сочинений писателя или работам о нем. Поэтому каждый новый портрет Карамзина, не имеющий живописного прототипа и не повторяющий уже известную композицию, представляет большой интерес. В связи с этим приобретение литографированного портрета Н. М. Карамзина1 работы талантливого художника Е. И. Гейтмана явилось своего рода событием, тем более что художественные достоинства портрета выгодно отличали его от многих известных изображений писателя.
Авторство Гейтмана не вызывало сомнения: внизу справа на листе есть литографированная (правда, плохо различимая) подпись: «Рис. на кам. Е. Гейт».
Портрет не был датирован. Отталкиваясь от возраста изображенного на нем Карамзина (1766—1826), его можно было отнести к 1820-м — последним годам жизни писателя.
В Русский музей лист поступил из собрания П. В. Губара,2 к нему он, в свою очередь, в 1917 г. попал из первоклассной коллекции Н. К. Синягина: 3 литография была смонтирована по паспарту с его штампом и имела карандашную подпись: «Н. М. Карамзин».
Портрет Н. М. Карамзина пришел из таких хороших рук (П. В. Губар увлекался пушкинским временем и прекрасно знал его), что не оставлял сомнений относительно изображенного лица.
Автор портрета — Егор Иванович Гейтман (1800—1829) — был широко известен в свое время. Гравер пунктиром и литограф, ученик Н. И. Уткина и Т. Райта, в мастерской которого он выполнял портреты генералов войны 1812 г. с оригиналов Д. Доу, Гейтман много работал в книжной иллюстрации. Он гравировал для многих журналов — «Северных цветов», «Невского альманаха» и др. Но главное в его творчестве — серии гравированных и литографированных портретов. С его именем связано создание первого прижизненного портрета А. С. Пушкина, им же в начале 1820-х годов исполнена серия портретов профессоров Академии художеств — А. Г. Варнека, И. П. Мартоса, Ф. Ф. Щедрина и др. В этот ряд имен людей, оставивших след в истории русской культуры, хорошо вписывается и имя Н. М. Карамзина. Однако портрет этот никогда не воспроизводился и не встречается ни в литературе о Карамзине, ни в литературе о Гейтмане. Судя по справочникам, он был известен только Д. А. Ровинскому4 и В. Я. Адарюкову.5 В Биобиблиографическом словаре, выходящем в настоящее время, Гейтману ошибочно приписывается портрет Карамзина, гравированный на меди.6 Не известен был портрет Карамзина и исследователю творчества Гейтмана Г. А. Принцевой, широко использовавшей архивные материалы и существенно дополнившей биографические сведения о художнике и его творчестве в области литографии.7 Все это заставляло думать, что приобретенный Русским музеем портрет Карамзина — портрет редкий.
Действительно, попытки найти его в других собраниях не увенчались успехом. Его нет ни в собрании графики Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, ни в русском отделе Эрмитажа, ни в Библиотеке им. В. И. Ленина, ни в Институте русской литературы, ни в Гос. Историческом музее. Аналогичный портрет — с того же камня и с той же подписью Е. Гейтмана — имеется только в собрании Музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина. Однако здесь он значится как портрет графа Н. Д. Гурьева! 8 Лист ГМИИ имеет карандашную надпись: «Гр. Н. Д. Гурьев. Пис. Варнек», на паспарту: «Сын министра финансов. Посланник в Гааге, Риме, Неаполе. Род. в 90-х гг. XVIII в. — ум. 1849».
Атрибуция оттиска из ГМИИ ставила под сомнение приобретенную как портрет Н. М. Карамзина литографию Русского музея. Она требовала проверки и изучения, тем более что литография Музея изобразительных искусств попала в поле зрения Г. А. Принцевой и как портрет Н. Д. Гурьева была указана в ее статье, упомянутой выше.9
Поиски живописного оригинала — портрета Н. Д. Гурьева работы А. Г. Варнека, с которого был выполнен, судя по надписи на листе ГМИИ, литографированный портрет, оказались безрезультатными. В списке его работ, составленном М. Раковой,10 он не указан. Известен только один портрет графа Николая Дмитриевича Гурьева — замечательный портрет Энгра, хранящийся в Эрмитаже.11 Этим портретом представлен граф Гурьев и в «Русских портретах XVIII—XIX столетий» 12 великого князя Николая Михайловича — вероятнее всего, другого изображения Н. Д. Гурьева составитель не знал.13
Портрет Энгра был использован и нами для иконографического сравнения с литографией Гейтмана. Тем более, что этот блестящий по мастерству портрет, один из лучших в творчестве прославленного французского художника, убеждает своей характеристикой неповторимого своеобразия модели, своей психологической глубиной и остротой.
Граф Николай Дмитриевич Гурьев родился в 1792 г. Участник Отечественной войны 1812 г., он вышел в отставку в 1816 г., а в 1818 г., вернувшись на военную службу, получил чин флигель-адъютанта Александра I. Близкий родственник министра иностранных дел К. В. Нессельроде, Гурьев с 1821 г. состоял на дипломатической службе и занимал последовательно пост посланника в Гааге, Риме и Неаполе. В последние годы он — статс-секретарь Министерства иностранных дел. Умер Н. Д. Гурьев в 1849 г. Биография Гурьева — типичная биография родовитого русского вельможи, где продвижение по служебной лестнице обусловлено богатством, связями, родством, но отнюдь не личными достоинствами. По словам исследователя творчества Энгра В. Н. Березиной, «это был посредственный чиновник и ничем не прославившийся человек. Если бы не портрет Энгра, то имя Н. Д. Гурьева было бы известно теперь лишь узкому кругу специалистов по русской истории».14 Энгр написал портрет Н. Д. Гурьева во Флоренции в 1821 г. Графу было 29 лет. Удлиненное, надменное лицо, с массивным подбородком, крупные выпуклые глаза с тяжелыми веками и большими подглазьями — фамильная черта, унаследованная от Гурьева-отца. Энгр не смягчил характеристики своей модели: внешняя импозантность и значительность не скрывают психологической сущности образа — холодности и отталкивающего высокомерия изображенного человека.
Представление о Н. Д. Гурьеве, полученное по портрету Энгра, никак не совмещается с представлением о человеке, изображенном на портрете Гейтмана. И дело не только в отсутствии убедительного внешнего сходства — оно есть, может быть, только в слегка удлиненном овале лица и посадке головы, а рисунок носа, красивого рта и разрез глаз, слегка удлиненных, мягких и задумчивых, совсем иной. Но главное, на портрете Гетмана — человек совершенно другого духовного склада. В его спокойном сосредоточенном и доброжелательном лице нет ничего от надменной самоуверенности графа Гурьева. Для его характеристики более уместными кажутся слова о наружности Карамзина одного из его современников: «Лицо его было продолговатое, чело высокое, открытое, нос правильный, римский. Рот и губы имели какую-то особую приятность и так сказать дышали добродушием. Глаза небольшие, несколько сжаты, но прекрасного разреза, блестели умом и живостью. Вполовину поседелые волосы зачесаны были с боков наверх головы. Физиогномия его выражала явственно душевную простоту и глубокую проницательность ума. Отличительные черты его лица были две большие морщины при окончании щек, по обеим сторонам рта».15 Многое, что отмечено здесь в облике Карамзина (глаза, рот, морщины), есть в гейтмановском портрете. И прежде всего — «душевная простота», то, чего совсем нет в портрете Гурьева. Правда, на гейтмановском портрете у Карамзина другая прическа — волосы не зачесаны в соответствии с модой 1-й четверти XIX в. на верх головы («впорыве ветра»). Но не следует забывать, что приведенный словесный портрет относится к 1819 г., он на несколько лет отстоит от гейтмановского. Загруженный в последние годы жизни работой над «Историей государства Российского», утомленный и часто болевший, писатель вряд ли был привержен моде так, как это было раньше. Кроме того, литографированный портрет лишен какой бы то ни было парадности: он согрет чувством личной симпатии художника к своей модели.
Гейтман изображает Карамзина в кабинете, в типичной для ученого и писателя обстановке. Интерьер играет в портрете немаловажную роль. Не случаен, а глубоко продуман и точен отбор деталей, помогающих раскрыть сферу интересов и занятий изображенного человека. На письменном столе — чернильница с перьями, песочница, на корешках лежащих рядом книг отчетливо читаются римские II и III. Это, видимо, тома «Истории государства Российского», рядом с ними — коробки для хранения писем и бумаг. Описаний рабочего кабинета Карамзина не сохранилось, неизвестно, был ли в его кабинете скульптурный бюст Сократа, однако его присутствие в кабинете такого человека, как Карамзин, кажется вполне естественным: интерес к философии писатель испытывал на протяжении всей жизни. Так, в 1789 г., во время своего путешествия за границу, Карамзин в Кенигсберге посетил Иммануила Канта. Двадцатидвухлетний Карамзин, по мнению его биографа М. Погодина, был прекрасно подготовлен к серьезной беседе со знаменитым немецким философом.16 Отдает дань увлечения он и «благословенной стране под солнцем» — Греции, «отечеству Сократов и Платонов».
Любовь к путешествиям и далеким прогулкам сочеталась в писателе с любовью к кабинетной тиши и уединенности. «Когда цветы на лугах пафосских теряют для нас свежесть, мы перестаем летать зефиром и заключаемся в кабинете для философских мечтаний», — писал он. Занятия поэзией и литературой сменялись у Карамзина занятиями философией и историей. «<…> Скоро бедная Муза моя или пойдет совсем в отставку, или будет перекладывать в стихи Кантову метафизику с Платоновой республикой», — писал он А. И. Вяземскому.17
Философия продолжает увлекать Карамзина и в последние годы жизни. В 1822 г. в письме к И. И. Дмитриеву он сообщает: «Читаю немецких метафизиков, за которых не поскупился заплатить 20 рублей».18 Все это заставляет думать, что бюст Сократа мог быть в кабинете историка и не случайно включен Гейтманом в композицию портрета: для него это «знак», символ, характеризующий еще одно увлечение модели. Точно так же неслучайной кажется изображенная в правом углу трость — атрибут много гуляющего человека: по свидетельству Ф. Н. Глинки, Карамзин «имел привычку — и привычку неизменную ходить для здоровья много, долго и во всякую погоду».19
По своему композиционному решению портрет Карамзина очень близок более ранней работе Гейтмана — портрету естествоиспытателя барона фон Шиллинга, в котором использован тот же прием: физические приборы, реторты, фигурки восточных божков (Шиллинг был коллекционером, страстно увлеченным монгольской культурой) прекрасно раскрывают характер деятельности и склонностей изображенного человека.
Мода на литографированные портреты была широко распространена в русском обществе в 20—40-х годах XIX в. Не случайно В. Я. Адарюков выделяет в особую группу литографии, выполненные по частным заказам. «Рисовались эти портреты, — пишет он, — прямо с натуры, и потому как оригинальные представляют интерес, помимо лиц изображенных, как автографы рисовальщиков. Печатались они в очень ограниченном количестве экземпляров, конечно, не для продажи, а для раздачи близким и знакомым, подобно тому, как это теперь делается с фотографиями. Фамилии лиц изображенных не подписывались, разве иногда художник-литограф ставил свою фамилию или скромную монограмму. Портреты эти, изображая лиц в их домашней, интимной, непринужденной обстановке, не носят того более или менее официального характера, который присущ портретам, рисованным масляными красками».20 Портрет работы Гейтмана, кажется, без натяжек может быть отнесен к этой группе литографий XIX в. На портреты Карамзина, конечно, был спрос среди его друзей и близких. Так, в одном из писем к И. И. Дмитриеву, видимо, отвечая на просьбу друга, Карамзин спрашивает: «Какого хочешь портрета?» И тут же поясняет, что если уткинского с Варнека, то его достать трудно — «Оленины не дадут».21
Известно, что портрет Карамзина работы Варнека неоднократно повторялся: с него делал живописную копию А. Г. Венецианов, затем с него же по заказу дочери писателя — княгини Е. Н. Мещерской была выполнена копия художником Макаровым.22
Упоминаний о гейтмановском портрете Карамзина в литературе и архивах пока найти не удалось. Однако его интимный характер, чрезвычайная редкость, что свидетельствует о малом количестве напечатанных экземпляров, заставляют думать, что он был выполнен для какого-то частного лица, вернее всего родственника или друга писателя.
Иконографически этот портрет в какой-то мере выпадает из общего ряда изображений Карамзина, что, возможно, объясняется тем, что все они — более ранние. Несходство с ними — некоторая расплывчатость, мягкость черт — вполне могут быть следствием возрастных изменений. Во всяком случае Карамзин Гейтмана при всех его отличиях больше похож на Карамзина Варнека, Тропинина, Гиппиуса, чем на энгровского Гурьева.
И все-таки откуда идет атрибуция портрета в собрании Музея изобразительных искусств? Откуда такая подробная легенда на этом оттиске?
Лист поступил в Музей изобразительных искусств из коллекции С. П. Виноградова, друга В. Я. Адарюкова и его соратника в деле изучения русской литографии. Известно, что В. Я. Адарюков подготовил к печати словарь русских литографированных портретов, который, к сожалению, был опубликован только частично: в свет вышел его I том (от «А» до «Д»). Неизданные материалы словаря находятся в ЦГАЛИ; здесь в разделе портретов Карамзина под N 12 помещен и гейтмановский портрет: «В 4-хугольнике (32X23,5) ниже колен, 3/4 влево. Сидит у стола, в черном сюртуке. Справа на пьедестале бюст Сократа. Рис. на кам. Е. Гейтман. Хотя в собрании Д. А. Ровинского в Румянцевском музее экземпляр этой литографии помечен чернилами как портрет Н. М. Карамзина, но ввиду несходства его с другими портретами историка настоящая литография скорее есть портрет гр. Гурьева с бюстом Сократа, писанный Варнеком и упоминаемый в статье П. Каменского „Мастерская русских художников“ (Современник, 1839 г., т. II. отд. IV). Румянц. муз. и собр. С. П. В.».23
Итак, главный аргумент в пользу графа Гурьева — статья П. П. Каменского. Она помещена, правда, не в «Современнике», а в «Отечественных записках» за 1839 г. Описывая посещение мастерских художников Н. И. Уткина, А. Г. Варнека н скульптора В. И. Демут-Малиновского. Каменский называет их новые работы и вскользь замечает, что в мастерской Варнека находится портрет «г-на Гурьева с бюстом Сократа, поясной с руками».24
Трудно сказать, какой портрет видел Каменский в мастерской Варнека и какова его судьба, — как уже говорилось выше, следов его найти не удалось. Здесь важно отметить другое. Е. Гейтман не мог литографировать этот портрет А. Г. Варнека, так как в 1839 г. его уже не было в живых. Ровинский, а за ним все исследователи, в том числе и Адарюков. ошибочно считали годом смерти Гейтмана 1860 г. На самом деле Гейтман утонул 7 июня 1829 г. — за 10 лет до создания Варнеком упоминаемого П. П. Каменским портрета с бюстом Сократа.25
Предположим, что П. П. Каменский увидел в мастерской А. Г. Варнека его старую работу, что маловероятно, поскольку посещал он мастерские современных ему художников с целью проинформировать зрителей об их новых работах. Самым поздним годом, которым она могла бы быть датирована, должен быть год смерти Гейтмана — 1829. Но в 1829 г. графу Н. Д. Гурьеву было всего 37 лет, а человек, изображенный на портрете Гейтмана, гораздо старше — ему, по крайней мере, за пятьдесят! Может быть, это портрет графа Гурьева-старшего, министра финансов? Ведь П. Каменский не дает инициалов изображенного на портрете Варнека лица. Но Д. А. Гурьев умер в 1825 г. на 74 году жизни, а изображенный на портрете Гейтмана человек моложе. Кроме того, в этом портрете совсем нет сходства с достоверными изображениями Д. А. Гурьева.26 Может быть, это старший сын графа — Александр Дмитриевич Гурьев, предполагаемый карандашный портрет которого работы Энгра был показан на выставке новых поступлений в 1977 г. в Эрмитаже? Но с этим человеком портрет Гейтмана совсем не имеет сходства, кроме того, Александр Гурьев был военным, и это опять-таки никак не вяжется с сугубо штатским персонажем портрета Гейтмана.
Поэтому нам кажется, что этот портрет нет оснований связывать ни с кем из графов Гурьевых.
Интересно, что В. Я. Адарюков указывает только два известных ему экземпляра портрета — из собрания Д. А. Ровинского и С. П. Виноградова: портрет Н. М. Карамзина уже в 10-х годах XX в. был большой редкостью. Экземпляр собрания Д. А. Ровинского пока разыскать не удалось: в коллекции ГМИИ, куда он должен был поступить из Румянцевского музея, его нет. В музее имеется только экземпляр, принадлежавший С. П. Виноградову и атрибутированный графу Гурьеву. Оттиск, приобретенный Русским музеем, В. Я. Адарюкову известен не был, возможно, потому, что из собрания Н. С. Синягина он уже в это время попал к П. В. Губару, коллекция которого до последнего времени была мало кому известна.
История создания гейтмановского портрета Карамзина еще не ясна до конца. Дальнейшие поиски, может быть, прольют свет и на пока мифический портрет графа Гурьева работы Варнека. Сейчас же, нам кажется, портреты работы Гейтмана из собрания Русского музея и Музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина должны быть «приведены к одному знаменателю» и занять свое место в иконографии Н. М. Карамзина.
*
1 Е. И. Гейтман. Портрет Н. М. Карамзина.
Литография, 32X23,5, ГРМ, отдел гравюры, Гр. 41645.
2 Губар Павел Викентьевич (1887—1975) — крупнейший библиофил и собиратель графики XVIII—XIX вв. Обладал уникальной коллекцией прижизненных изданий А. С. Пушкина. В 1977 г. собрание поступило в Музей А. С. Пушкина в Москве.
3 Коллекция Н. К. Синягина после его смерти в 1912 г. перешла к его брату, а в 1917 г. была приобретена П. В. Губаром. Ее пейзажная часть в 1919 г. поступила от него в Гос. музейный фонд, затем — в 1927 г. — в Гос. Публичную библиотеку им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. Оставшаяся часть коллекции, в том числе портреты, была передана в 1937 г. в Литературный музей в Москве. По словам П. В. Губара, портрет Н. М. Карамзина остался у него совершенно случайно.
4 Д. А. Ровинский. Подробный словарь русских граверов XVI—XIX вв., т. I. СПб., 1895, с. 229.
5 В. Я. Адарюков. Очерк по истории русской литографии в России. СПб., 1912, с. 30.
6 Художники народов СССР. Биобиблиографический словарь в 6-ти т., т. II. М., 1972, с. 433.
Так же спутана техника в портрете П. П. Свиньина работы Гейтмана.
7 Г. А. Принцева. Е. И. Гейтман и его портретные литографии 1820-х годов. — Сообщения Гос. Эрмитажа, XXXVII. Л., 1973, с. 28—31.
8 Е. И. Гейтман. Портрет графа Н. Д. Гурьева. Литография, 32X23,5, ГМИИ, N 14728.
9 Г. А. Принцева. Указ. соч., с. 30.
10 М.Ракова. Список портретов работы А. Г. Варнека. — В кн.: Очерки по истории русского портрета 1 пол. XIX века. М., 1966, с. 320—325.
11 Жан Огюст Доменик Энгр. Портрет графа Н. Д. Гурьева. Холст, масло, 107X86, Эрмитаж, инв. N 5678.
12 Вел. кн. Николай Михайлович. Русские портреты XVIII—XIX столетия, в 5-ти т., т. III. СПб., 1907, с. 201.
13 Иконография Н. Д. Гурьева по-прежнему исчерпывается энгровским портретом, хотя имеется свидетельство о том, что его карандашный портрет делал О. Кипренский. В письме 1822 г. из Парижа скульптор Ф. Ф. Эльсон пишет С. И. Гальбергу о том, что О. Кипренский рисует там карандашные портреты и «сделал Ростопчина, Орлова, Гурьева» (Архив Гос. Русского музея, ф. 56, ед. хр. 61). По мнению Э. Аваркиной, речь идет о графе Н. Д. Гурьеве, она же высказала предположение, что портрет был литографированным, а не рисованным (Э. Аваркина. Орест Кипренский. М., 1948, с. 229). Однако местонахождение этих портретов до сих пор неизвестно.
14 В. Н. Березина. Энгр. Портрет Н. Д. Гурьева. Л., 1960, с. 8.
15 Ник. Мих. Карамзин. Соч. А. Старчевского. СПб., 1849, с. 234—235.
16 Ник. Мих. Карамзин по его сочинениям, письмам и отзывам современников. Материалы для биографии с примечаниями и объяснениями М. Погодина. Часть I. M., 1866, с. 317.
17 Там же, с. 255.
18 Там же, с. 317.
19 Ф. И. Глинка. Мои воспоминания о незабвенном Н. М. Карамзине. — В кн.: К. Я. Грот. Карамзин и Глинка. СПб., 1903, с. 6.
20 В. Я. Адарюков. Указ. соч., с. 31.
21 Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. Издали с примечаниями и указателями К. Я. Грот и П. Пекарский. СПб., 1866, с. 285. Оленины — издатели «Истории государства Российского», заказывали Н. И. Уткину портрет Карамзина для I тома.
22 Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. Примечания к с. 286. Копия была выполнена, видимо, Иваном Кузьмичем Макаровым (1822—1897).
23 ЦГАЛИ, ф. 689, оп. 1, ед. хр. 112, л. 61.
24 П. Каменский. Мастерские русских художников. — Отечественные записки, 1839, т. И, N 2, отд. IV, с. 16.
25 Дата смерти Е. И. Гейтмана установлена Г. А. Принцевой на основании архивных документов и опубликована ею в указанной выше статье, с. 30.
26 Г. Ф. Гиппиус. Портрет графа Д. А. Гурьева. 1822. Литография. ГРМ, Гр. 7553.