Книга часов (Рильке)/ДО

Книга часов
авторъ Райнер-Мария Рильке, пер. Юлиана Анисимова
Оригинал: нем. Das Stundenbuch, опубл.: 1905. — Перевод опубл.: 1913. Источникъ: az.lib.ru • Склоняется час.
Кругами над каждым предметом.
Есть много братьев.
Богородице.
И темные свои часы.
Ты мне сосед.
Когда бы вдруг.
Живу как раз.
Я верю всему.
Раз человек.
Я верить не могу.
Что Тебе смерть моя.
Ты сажи легкое шептанье.
Есть гимны.
Неосажденные твердыни.
Ныряли столько богословы.
Тебя рассеяли поэты.
Как у стражи.
Я был у старейших монахов.
И вот проснулся.
Ты, монастырь.
Так одинок.
Только час.
И все-таки, кажется мне.

Книгоиздательство
ЛИРИКА

КНИГА ЧАСОВЪ

править

Р.-М. РИЛЬКЕ

править
Ч. I
О монашеской жизни
[24 избранныхъ стихотвореній]
МОСКВА.
MCMXIII
Стихи
изъ
КНИГИ ЧАСОВЪ
переложены
Юліаномъ Анисимовымъ
въ сельцѣ Хованскомъ
въ іюнѣ
1913

СОДЕРЖАНІЕ

править

Отъ переводчика

Склоняется часъ

Кругами надъ каждымъ предметомъ

Есть много братьевъ

Богородицѣ

И темные свои часы

Ты мнѣ сосѣдъ

Когда бы вдругъ

Живу какъ разъ

Я вѣрю всему

Разъ человѣкъ

Я вѣрить не могу

Что Тебѣ смерть моя

Ты сажи легкое шептанье

Есть гимны

Неосажденныя твердыни

Ныряли столько богословы

Тебя разсѣяли поэты

Какъ у стражи

Я былъ у старѣйшихъ монаховъ

И вотъ проснулся

Ты, монастырь

Такъ одинокъ

Только часъ

И все-таки, кажется мнѣ

Эта книжка менѣе всего хочетъ стать тетрадью стиховъ, такъ, какъ это понимаютъ современные поэты и полупоэты.

Допуская вмѣстѣ съ Рильке неточныя риѳмы (у Рильке, напримѣръ, — zu/du) или иногда нериѳмованныя строки, или, наконецъ, полную нечеткость размѣра, я старался передать лишь нѣсколько наиболѣе характерныхъ мыслей Рильке.

Тѣмъ немногимъ, кто цѣнитъ Рильке не только какъ исключительнаго стихотворца, и кто чувствуетъ его значеніе для Россіи, отдаю я этотъ сборникъ.

Юліанъ Анисимовъ

Москва

Октябрь 1913

Склоняется часъ и чеканитъ меня:

Чеканный и ясный ударъ;

И силы мои — изваяніе дня

Покорно приносятъ мнѣ въ даръ.

Я міръ неоконченнымъ, смутнымъ узналъ,

Началамъ движенья нѣтъ.

Мои взоры созрѣли и каждый взялъ

Въ невѣсты — любой предметъ.

Ничтожное даже, любя, впишу

Великимъ въ червленый щитъ

И подъемлю высоко — и какъ скажу

Чью душу оно разрѣшитъ?

Кругами надъ каждымъ предметомъ вздымаясь,

Я въ жизни своей прохожу;

Вотъ кругомъ послѣднимъ пройти попытаюсь,

И пусть я его не свершу; —

Вкругъ Господа, башни древней, я шелъ,

Во тьмахъ кружась вѣковыхъ,

Но не знаю еще — я ли — вихрь, орелъ,

Или великій стихъ.

*

Есть много братьевъ у меня въ сутанахъ,

Налогѣ, тамъ, гдѣ лавръ въ монастыряхъ;

Но въ ихъ Мадоннахъ земный вижу прахъ

И грежу я о юныхъ Тиціанахъ,

Сквозь коихъ Богъ грядетъ въ огняхъ.

Когда жъ смотрю, склоненный надъ собою, —

Господь мой теменъ и проросъ Онъ сѣтью

Изъ тысячи вѣтвей, въ молчаньи пьющихъ;

Но я, Его питаясь теплотою,

Не знаю болѣе; я, ставшій вѣтвью,

Покойной въ глубинѣ или по вѣтру бьющей.

БОГОРОДИЦѢ

править

Тебя писать мы недостойны сами,

О, Сумерки, изъ коихъ день возсталъ;

И пишемъ мы старинными штрихами

И тѣми красками, и тѣми же лучами,

Которыми Тебя святитель умолчалъ.

И строимъ мы иконы предъ Тобою;

Высокихъ стѣнъ тяжелые пласты;

И каждый разъ, что сердцу зрима Ты —

Тебя укутаемъ мы набожной рукою.

И темные свои часы люблю я,

Куда порой я мыслью ухожу,

И гдѣ, какъ въ старыхъ письмахъ, нахожу

Всю жизнь мою текущую, дневную, —

Легенду побѣждённую, былую.

И знаніе оттуда льется проще:

Просторъ для жизни вѣчной, непришедшей…

И иногда кажусь себѣ я рощей,

Надъ кладбищемъ шумящей и расцвѣтшей;

Свершившей сонъ, что мальчикъ отошедшій·

(Корнями теплыми теперь овитый тѣсно)

Терялъ въ печаляхъ или въ пѣснѣ.

Ты мнѣ сосѣдъ, Господь, и Ты меня прости

Когда Тебѣ я ночью стукомъ докучаю:

Такъ рѣдко слышу я Тебя и знаю,

Что Ты одинъ. Но если не найти

Тебѣ питья, чтобъ жажду утолить,

Или иная встрѣтится докука, —

Я здѣсь всегда, мнѣ маленькаго стука

Не пропустить.

Насъ раздѣляетъ тонкая стѣна,

Случайная. Вѣдь, можетъ быть,

Дыханьемъ устъ разрушится она;

Легчайшій хрустъ тогда не услѣдить;

Изъ образовъ Твоихъ построена она,

И образа Твои встаютъ какъ имена;

И если вспыхнетъ вдругъ во мнѣ то пламя

Которымъ до Тебя восходитъ глубина, —

Простымъ сіяніемъ оно пройдетъ по рамѣ. —

И вновь душа, хирѣвшая путями,

Безродная, съ Тобой разлучена.

Когда бы вдругъ такая тишина настала:

Когда бы все случайное устало,

Замолкло бы съ усмѣшкою сосѣда.

Когда бы шелестъ мысленнаго бреда

Не такъ мѣшалъ ночному бдѣнью,

Тебя бы могъ въ единомъ напряженьи

Всѣхъ помысловъ додумать я до края,

Имѣть тебя (на срокъ улыбки зная),

Тебя всему живому возвращая

Благодареньемъ.

Живу какъ разъ, когда уходитъ вѣкъ,

И слышенъ вѣтеръ, поднятый листомъ,

Что Богъ писалъ и каждый человѣкъ,

И что теперь отогнутъ чужакомъ.

И слышенъ блескъ нетронутой страницы,

— Тамъ, гдѣ всему возможно стать, —

И тихихъ силъ — другъ друга испытать —

Ужъ скрещены темно зеницы.

Я вѣрю всему, что еще не сказали,

Я помысламъ лучшимъ дарую путь:

Чего еще люди искать не стали

Случится со мною когда-нибудь.

И если гордыня — Господь прости:

Я этимъ хочу Тебѣ только сказать —

Росткомъ моя сила должна расти,

Расти и не медлить, и не роптать:

Такъ дѣтямъ любовно Тебя нести.

И съ этимъ приливомъ, и съ этимъ впаденьемъ

Въ широкія русла, въ морской просторъ,

И съ этимъ растущимъ Твоимъ возвращеньемъ, —

Твоимъ буду знаменьемъ и возвѣщеньемъ,

Какъ никто до сихъ поръ!

И если тщеславье, — простится вина

Молитвѣ моей,

Что строга и одна

Облачной думѣ предстала Твоей.

Разъ человѣкъ Тебя алкалъ когда-то,

Тебя и намъ позволено алкать;

Пусть захотимъ глубины затоптать: —

Когда въ горѣ есть злато,

Когда его не выроетъ рука —

Размоетъ, выроетъ рѣка,

Что розсыпи просѣетъ

Разбудитъ, —

Пусть нашей воли и не будетъ:

Богъ зрѣетъ.

Я вѣрить не могу, какъ маленькая смерть,

Что каждый день мы зримъ надъ головою,

Останется заботой и тоскою.

Я вѣрить не могу, что такъ сурова смерть;

Еще живу и строю вновь и вновь

И ярче розъ моя алѣетъ кровь.

И глубже мысль, и не страшна

Ея игра, со страхомъ сирымъ

Вѣдь я тотъ міръ,

Откуда выпала, заблудшая, она

Подобно ей,

Монаховъ странниковъ знакомое круженье;

Мы ихъ боимся возвращенья,

Не знаемъ мы, не прежній ли сегодня

Придетъ одинъ или вдвоемъ, иль сотней;

Узнаемъ только — желтая рука

Обнажена, близка, близка,

Плеща,

Какъ бы изъ нашего плаща.

Что Тебѣ смерть моя, скажи Ты?

Я Твой сосудъ (и вдругъ разбитый?),

Я Твой напитокъ (вдругъ разлитый?),

Вѣдь мной одѣтый, мною сытый,

Свой смыслъ теряешь Ты со мной.

Слова съ родною теплотой

Въ какомъ дому Тебя встрѣчаютъ?

И съ ногъ усталыхъ упадаютъ

Сандальи мягкія — со мной.

Тебя оставитъ плащъ вчерашній,

Твой взглядъ, что я своей щекою,

Какъ бы подушкою живою,

Встрѣчалъ, — заблудится; съ тоскою

На камни позднею зарею,

Падетъ чужой, на чуждой пашнѣ…

Что будешь дѣлать, Богъ? — Мнѣ страшно.

Ты сажи легкое шептанье —

Тебѣ всѣ печи — ложе сна

Для знанья только времена,

Но о Тебѣ — темно незнанье

`Отъ времени на времена.

Ты — смысла робкое моленье

У всѣхъ вещей, у всѣхъ посѣвовъ,

Ты слогъ единый изъ напѣва,

Чье все дрожащѣй возвращенье

Въ напорѣ сильныхъ голосовъ.

— И таково Твое ученье:

Вѣдь ты не пышный, не богатый,

Твоя кошница не полна,

Себѣ съ трудомъ скопившій хату,

Мужикъ ты старый, бородатый —

Отъ времени на времена.

Есть гимны, съ коими смолкаю.

Пусть выпрямленный часъ насталъ

Куда я мысли преклоняю:

Ты зришь великимъ, но я малъ.

Предметы есть, склонивъ колѣни

(Меня темно ты отличишь),

Они стада въ степяхъ весеннихъ,

А я пастухъ съ степного края

Гоню въ зарю, гоню ихъ въ тишь.

За ними самъ иду, одинъ,

И мостъ глухой подъ ними слышу,

И свой возвратъ запрячу тише

За дымомъ ихъ дымящихъ спинъ.

Неосажденныя твердыни,

Зовете ли врага къ себѣ,

Чтобы десятки лѣтъ отнынѣ

Перекачнулися въ борьбѣ.

Доколѣ вы его съ тоскою

Рѣшитесь, съ голоду, принять, -"

Онъ, — что окрестность за стѣною;

Умѣетъ онъ любой цѣною

Свою избранницу взыскать.

Смотрите, спрятавшись на кровѣ:

Вотъ онъ раскинулся и ждетъ,

Не ослабѣетъ онъ, и вновѣ

Угрозъ и клятвъ въ летучемъ словѣ

И перебѣжчиковъ не шлетъ; —

Таранъ великій, наготовѣ,

Въ безмолвіи своихъ работъ.

Ныряли столько богословы

Во имена — въ Твой мракъ глухой, —

И дѣвушки — къ Тебѣ готовы;

И юноши сребромъ суровымъ,

Въ тебѣ заискрились — Ты бой.

И въ сводчатыхъ Твоихъ покояхъ

Поэтъ съ поэтомъ былъ сведенъ, —

И вотъ онъ царь вѣнчанный строя

Искусенъ, нѣженъ, умудренъ.

Отожествишь Ты часъ заката

Поэтовъ розныхъ розный ликъ

И, темный, просишься въ уста Ты,

И вотъ, находкою богатый,

Тебя прославитъ всякъ языкъ.

И струнъ несчетныя качели

Съ безмолвья взмоютъ высоко,

И вѣтры старые отселе

Ко всѣмъ предметамъ полетѣли

Съ дыханьемъ свѣта Твоего.

Тебя разсѣяли поэты,

(Въ ихъ лепетъ шли гроза и градъ),

Но соберу Твои примѣты

Сосудомъ, коему ты радъ

Я проходилъ по вѣтрамъ многимъ,

(Въ нихъ сотни разъ Твоя стезя),

И вотъ — находки по дорогѣ:

Слѣпцу Ты вѣрнымъ былъ сосудомъ,

Тебя, кто сбытъ прислужнымъ людомъ,

Хранила нищая семья,

И у дитяти, у него

Частица смысла Твоего.

Ты видишь, — вѣдь искатель я

Изъ тѣхъ кто пастырь, кто рукою

Своею, скрытый, пробѣгаетъ

(Отъ взгляда чуждаго тропою

Да будетъ, ложной, не смущенъ)

Кто грезитъ, что Тебя свершаетъ

И что себя закончитъ онъ.

Какъ у стражи на садахъ плодовыхъ

Есть лачуга малая своя, —

Я шалашъ въ рукахъ Твоихъ суровыхъ,

И я ночь отъ ночи Твоея.

Садъ ли старый или лугъ росистый

Нива, каждою родящая весной,

И смоковница на каменистой

Почвѣ, вся покрытая листвой;

Вѣтви всѣ твои благоухаютъ,

И не спросишь, сторожу ли я? —

И безстрашно, сочныя, взыграютъ

Твои глуби, миновавъ меня.

Я былъ у старѣйшихъ монаховъ, сказителей

вѣрной былины:

Спокойно писали сказанья и славы въ иконахъ

несли…

Но въ ликахъ Тебя не узналъ: съ Твоимъ вѣ-

тромъ, лѣсами, стремниной,

У края Христовой земли

Земля не свѣтавшая.

Такъ вотъ — разсмотрю, разскажу и Тебя опишу я,

Но не звономъ, не златомъ, ·-- черниломъ изъ

яблочной кожи,

Не жемчугомъ даже къ страницамъ Тебя при-

вяжу я.

Вѣдь образъ дрожащій, что въ мысляхъ своихъ

нахожу я,

Простымъ приближеньемъ Ты слѣпо разрушишь,

о, Боже!

Такъ лучше, простой и смиренный, Твои назову

я предметы,

Королей назову я древнѣйшихъ, ихъ время, при-

мѣты,

Дѣла ихъ и битвы, включая въ свои письмена.

Ты почва. Что весны летятъ предъ Тобой времена;

О ближнихъ и дальнихъ — въ однихъ Ты внимаешь напѣвахъ,

И лучше ли вспахана кѣмъ, засѣяна ль лучше

страна

Касанье лишь легкое знаешь Ты отъ похожихъ

посѣвовъ,

Ни сѣятелей, ни жнецовъ не слыша, взростишь

сѣмена.

И вотъ проснулся я — дитя,

И крѣпокъ сталъ надеждой,

Что каждый страхъ и ночь пройдя,

Къ Тебѣ вернутся вѣжды.

Я знаю сколько можно счесть:·

И ширь, и глубь, и вышина, —

Но Ты — Ты есть, Ты есть, Ты есть

— Вкругъ дрогнутъ времена.

И мнится мнѣ, что я богатъ,

Дитя и мужъ и болѣ,

По кругу движется возвратъ

Его богатой долей.

Благодарю избытокъ силъ,

Неслышно ты меня творилъ,

Какъ будто за стѣною;

Но скроменъ день мой трудовой

Теперь лишь, словно ликъ святой

Съ моей слѣпой рукою.

Ты монастырь у язвъ крестовыхъ

Соборовъ древнихъ и суровыхъ

Въ немъ тридцать два. Церквей воздѣтыхъ

Пятидесяти лѣпота.

И на дворѣ Твоемъ предметы

Стихомъ твоихъ звонницъ одѣты

И начинаются врата.

Съ семьсотъ десятою сестрою

Закрылись скрѣпы у дверей:

Къ колодцу та пройдетъ порою,

Возникнетъ та туманной тканью,

Подобна вечеровъ сіянью,

Та, стройная, въ тиши аллей.

Но остальныхъ нельзя увидѣть:

Ихъ тишь домовъ сторожевая

Таитъ, что скрипки грудь больная,

Напѣвъ, незнаемый никѣмъ.

А вдоль церквей, широкимъ кругомъ

Въ жасминѣ чахломъ и простомъ,

Гробницы грустныя другъ съ другомъ

Ведутъ бесѣды о мірскомъ.

О томъ мірскомъ доносятъ вѣсть,

Котораго теперь не стало,

И пусть въ ворота простучало

Несущее и смѣхъ и лесть —

Оно исчезло — вѣдь Ты здѣсь.

Оно свѣчей прольется свѣтомъ

На безучастные года…

Тебѣ же, зорямъ и поэтамъ

Открыты темные предметы

Сквозь лицъ, текущихъ какъ вода.

Такъ одинокъ послѣдній домъ въ деревнѣ,

Какъ будто онъ послѣдній въ мірѣ домъ,

И улица — ее ль сдержать деревнѣ? —

Уходитъ медленно своимъ ночнымъ путемъ.

И деревушка — только переходъ,

И даль иная вѣдаетъ и ждетъ,

И вдоль домовъ — дорога какъ мостокъ.

И тѣмъ, кто выйдетъ путь, далекъ, далекъ,

И не одинъ на томъ пути умретъ.

Только часъ отъ дневной межи, —

И земля ко всему на встрѣчу…

Что же ищешь, душа, скажи. —

Степью кинься далече,

Курганъ сохрани стариной,

Ширься, расти раздольнѣй,

Если мѣсячно станетъ надъ дольней

Давно отошедшей землей.

Свершайся же тише, свершая

Предметы.

(Это ихъ дѣтство,

И покорными будутъ потомъ).

Стань степью, степи умножи,

И старый придетъ, быть можетъ

(Какъ отъ ночи его отличу?),

Слѣпоту принесетъ въ наслѣдство

Въ мой притаившійся домъ.

Я знаю, онъ мыслитъ отнынѣ

Однимъ моимъ жильемъ,

Вѣдь все въ немъ сердцевина,

И небо и степь, и домъ,

Лишь пѣсни имъ забыты,

Затеряны, зарыты;

Изъ тысячи ушей

Временемъ, вѣтромъ испиты,

— У глупцовъ изъ ушей

И все-таки кажется мнѣ,

Всѣ пѣсни свои въ глубинѣ

Сберегъ я ему навсегда.

Молчитъ, но дрожитъ борода,

Должно быть, онъ хочетъ вернуться

Изъ своихъ пѣснопѣній.

Склоняюсь къ нему на колѣни,

Дрожащія снова льются

Къ нему Его пѣсни и пени.

Книга отпечатана
28 октября тысяча девятьсотъ тринадцатаго года
типографіей
В. И. Воронова
для
книгоиздательства
ЛИРИКА