1875 править
Вилльямъ Колленъ Брайнтъ, одинъ изъ популярнѣйшихъ американскихъ поэтовъ, текущаго столѣтія родился въ 1794 году, въ штатѣ Масачусетѣ. Ему ещё не было пятнадцати лѣтъ, когда онъ издалъ свою политическую сатиру «The Einborgo», но, къ счастью, поступленіе въ коллегію остановило его на опасномъ пути — политическаго стихотворства. Впослѣдствіе онъ занимался съ успѣхомъ адвокатурой, но, по переѣздѣ своёмъ въ 1825 году въ Нью-Іоркъ, отказался навсегда отъ этой профессіи и окончательно посвятилъ себя литературѣ. Начиная съ 1826 то да, онъ является издателемъ журнала «New-Iork Evening Post». Что же касается его извѣстности какъ поэта, то она основывается главнымъ образомъ на двухъ его поэмахъ: «Танатопсисъ» и «Вѣка», вышедшихъ въ 1816 и 1821 годахъ, и на нѣсколькихъ другихъ мелкихъ стихотвореніяхъ, разбросанныхъ по разнымъ періодическимъ изданіямъ.
Вашингтонъ Ирвингъ, поражонный красотами поэзіи Брайнта, собралъ его стихотворенія и издалъ ихъ въ Англіи въ 1832 году, полагая, что британская публика, прочитавшая съ такимъ наслажденіемъ Купера, отнесётся съ такимъ же сочувствіемъ и къ книгѣ, въ которой хотя и въ меньшемъ объемѣ, по тѣмъ не менѣе видны тотъ же проницательный умъ, то же вѣрное пониманіе природы и тотъ же мѣстный колоритъ, какъ и въ произведеніяхъ Купера; но профессоръ Вильсонъ, авторъ драмы «Городъ чумы», разбирая названную книгу въ «Blackwood’s Mugazine», нашолъ мнѣніе Вашингтона Ирвинга не совсѣмъ вѣрнымъ. Находя картины Купера несравненно болѣе яркими и оригинальными, Вильсонъ полагаетъ, что главнымъ качествомъ Брайнта слѣдуетъ скорѣе признать его нѣжную задумчивость, задушевность и любовь къ Богу и всему живущему подъ солнцемъ, которыми исполнены всѣ его произведенія. Отзывъ этотъ вполнѣ справедливъ по отношенію къ поэмѣ «Танатопсисъ» и «Гимнъ къ Лѣсу»; но — вообще — главнымъ достоинствомъ поэзіи Брайнта останется навсегда преобладающій въ нихъ спеціально-американскій тонъ, заслужившій ему совершенно справедливо славу перваго самостоятельнаго поэта своей родины.
ИЗЪ ПОЭМЫ «THANATOPSIS»,
Съ тѣмъ, кто понять умѣлъ языкъ природы,
И въ чьей груди таится къ ней любовь,
Ведётъ она всегда живыя рѣчи.
Коль веселъ онъ — на радости его
Найдётся въ ней сочувственная радость.
Въ часы тоски, тяжолыхъ скорбныхъ думъ,
Она своей улыбкой тихо гонитъ
Печали мракъ съ поникшаго чела.
Когда твой духъ мучительно гнетётъ
О смерти мысль, когда передъ тобой
Предстанутъ вдругъ ужасныя картины —
Прощанья съ тѣмъ, что въ жизни ты любилъ,
Ночь безъ конца и узкое жилище
Подъ каменной, холодною плитой,
И грудь твоя болѣзненно сожмётся
И пробѣжитъ по членомъ дрожь: иди,
Иди тогда подъ небо голубое,
Прислушайся къ немолчнымъ голосамъ
Изъ недръ земли, изъ волнъ шумящихъ моря,
Изъ глубины таинственныхъ лѣсовъ
Услышишь ты: «близка, близка пора!»
И для тебя померкнетъ лучъ денницы…
Не сохранятъ ни влажная земля,
Которая оплаканныхъ пріемлетъ,
Ни океанъ безбрежный — образъ твой…
Земля тебя питала. Нынѣ хочетъ
Она, чтобъ къ ней опять ты возвратился
И чтобъ твоё землёю стало тѣло.
Такъ, прежняго лишившись бытія
И всякій слѣдъ его утративъ, долженъ
На вѣки ты съ стихіями смѣшаться.
И будешь ты скалы кремнистой братомъ
И глыбы той, которую весной
Плугъ бороздитъ. Столѣтній дубъ прорѣжетъ
Твой прахъ насквозь могучими корнями.
Не Одинокъ сойдёшь ты въ ту страну:
Ты опочишь тамъ на блаженномъ ложѣ,
Гдѣ обрѣли себѣ успокоенье
Вѣковъ давно минувшихъ патріархи,
И мудрые и сильные земли,
И добрые и праведные мужи.
Взгляни кругомъ: верхи скалистыхъ горъ,
Что древностью сравняться могутъ съ солнцемъ,
Долинъ, луговъ пестрѣющій нарядъ
И ручейка прозрачные извивы,
Безмолвное свѣтите лѣсовъ
И вкругъ него — пустыня океана!
Всё это, всё — могилѣ необъятной,
Гдѣ люди снятъ, лишь украшеньемъ служитъ.
На тихое жилище мертвецовъ,
Съ высотъ небесъ, глядитъ отъ вѣка солнце,
И рогъ лупы, и хоръ лучистыхъ звѣздъ.
О, если бъ кто могъ счесть сошедшихъ въ землю!
Число живыхъ — предъ ними горсть одна.
Лети съ зарёй на крыльяхъ вѣтра въ степи,
Иль заблудись средь дѣвственныхъ лѣсовъ,
Гдѣ Орегонъ лишь вѣчный шумъ свой слышитъ.
Мильоны тамъ легли со дня созданья!
Въ пустыняхъ тѣхъ — царятъ они одни!
Тамъ будешь ты покоиться… Пускай
Людьми конецъ твой будетъ ее замѣченъ
И не почтитъ тебя слезою другъ;
Но всѣ они твою судьбу раздѣлятъ.
Кто веселъ, тотъ тебя проводитъ шуткой,
Кто удручёнъ заботой тяжкой, мимо
Пройдётъ угрюмъ. За призраками оба
Всю жизнь они гоняются; когда же
Придётъ пора — покинутъ смѣхъ и трудъ,
И близь тебя усталые склонятся…
Что годъ, то будешь новыхъ ты
Пришельцевъ зрѣть: съ тобой соединятся
И юноша, и полный силы мужъ,
И красотой блистающая дѣва,
Едва на свѣтъ рождённое дитя,
И женщина, и старецъ среброкудрый…
Всѣ, всѣ сойдутъ къ тебѣ сыны земли,
Одно, во слѣдъ другому, поколенья.
За стеблемъ стебль, сражонные косой!
Живи же такъ, чтобы въ урочный часъ,
Когда примкнёшь ты къ длиннымъ караванамъ
Идущимъ въ міръ тѣней, въ тотъ міръ, гдѣ всѣмъ
Готовъ пріютъ, въ жилищѣ тихомъ смерти,
Не походилъ ты на раба — въ тюрьму
Влекомаго всесильнымъ властелиномъ;
Чтобъ просвѣтлёнъ былъ духъ твой примирѣньемъ,
Чтобъ къ гробу ты приблизился, какъ тотъ,
Завѣсу кто, надъ дожемъ опустивши.
Идётъ ко сну, исполненъ ясныхъ грёзъ…
А. Плещеевъ.