ИЗЪ МИСТЕРІИ БАЙРОНА: «НЕБО И ЗЕМЛЯ». править
I. править
1 Дѣвушки изъ племени Каина, любящія небесныхъ духовъ: Азазіила и Самьяса.
Ана.
Отецъ нашъ спитъ. Вотъ часъ, въ который тѣ,
Что любятъ насъ, спускаются сквозь тучи,
Висящія надъ Араратомъ… Ахъ,
Какъ у меня забилось сердце!
Аголибама.
Время
Начать призывъ.
Ана.
Но не видать еще
На небѣ звѣздъ. Я вся дрожу.
Аголибама.
Я тоже.
Но то не страхъ, а только опасенье,
Что милые промедлятъ…
Ана.
Ахъ, сестра,
Хоть я люблю Азазіила больше,
Чѣмъ даже… о, гораздо больше… Что
Я говорю? Иль стала нечестивой
Моя душа?
Аголибама.
Какое же нечестье —
Небесное созданіе любить?
Ана.
Но вѣдь съ тѣхъ поръ, какъ этотъ ангелъ любитъ
Меня, сестра, я нашего Творца
Не такъ люблю, какъ прежде; это дурно,
Неправда ли? И я хоть не совсѣмъ
Убѣждена, что дурно поступаю,
Но тысяча тревогъ въ моей душѣ.
Аголибама.
Ну, такъ возьми любого сына праха
Въ мужья себѣ, — работай и пряди…
Вотъ Іафетъ, — тебя онъ любитъ сильно
И такъ давно, — что-жь? выйди за него
И размножай такой же прахъ!
Ана.
Не меньше
Любила-бъ я Азазіила, будь
Онъ смертный; но тому, что онъ не смертный,
Я радуюсь: вѣдь пережить его
Я не могла-бъ. И каждый разъ, при мысли,
Что на своихъ блестящихъ крыльяхъ онъ
Когда-нибудь парить надъ гробомъ будетъ
Несчастнаго дитяти праха, — той,
Которая его такъ обожала,
Какъ онъ Творца, — мнѣ меньше смерть страшна.
Но все-таки мнѣ жаль его: онъ будетъ
Страдать вѣка; по крайней мѣрѣ, я
По немъ вѣка страдала-бъ, будь онъ смертный,
Я — серафимъ.
Аголибама.
Скажи вѣрнѣй, что онъ
Межъ дочерьми земли найдетъ другую
И, какъ любилъ когда-то Ану, станетъ
Ее любить.
Ана.
Коль это суждено
И новая его полюбитъ, — лучше,
Чтобъ было такъ, чѣмъ сталъ бы онъ меня
Оплакивать.
Аголибама.
Когда-бъ ждала того же
Я отъ любви Самьяса, — будь сто разъ
Онъ горній духъ, его бы оттолкнула
Съ презрѣньемъ я… Но часъ насталъ, — начнемъ!
Ана.
О, серафимъ!
Какую-бъ изъ звѣздъ ни наполнилъ въ сей мигъ ты сіяньемъ своимъ,
Въ бездонной ли, вѣчной небесъ глубинѣ
Стоишь ты на стражѣ съ семью[1] наравнѣ,
Среди ли пространствъ безпредѣльныхъ, сѣдыхъ
Міры подвигаются мимо блистающихъ крыльевъ твоихъ, —
Въ какой бы теперь ни носился дали —
Внемли!
О, вспомни о той, для которой ты дорогъ. — подумай и то,
Что если она для тебя и ничто,
Ты — все для нея.
Тебѣ неизвѣстны — (и пусть только я
Такія ужасныя муки несу, коль угодно судьбѣ) —
Невѣдомы горькія слезы тебѣ.
Ты вѣчность въ своихъ заключаешь годахъ,
Красу безъ рожденья и смерти — въ глазахъ;
Ни въ чемъ ты не родствененъ съ сердцемъ моимъ,
Любви исключая, — но тутъ, серафимъ,
Сознаться ты долженъ, о, да,
Что болѣе любящій прахъ никогда
Не плакалъ подъ сводомъ небеснымъ!
По многимъ мірамъ ты проходишь чудеснымъ,
Твой взоръ наслаждается ликомъ
Того, кѣмъ ты сдѣланъ великимъ,
Какъ сдѣлалъ меня Онъ послѣдней изъ тѣхъ,
Что рая лишились за грѣхъ…
Но все-жь, о, возлюбленный мой серафимъ,
Внемли призываньямъ моимъ!
Вѣдь я же тобою любима была,
И мнѣ-бъ не хотѣлось, чтобъ я умерла,
Пока не узнаю того, что узнать
Мнѣ значило-бъ — жизнь потерять:
Что въ вѣчномъ твоемъ бытіи
О той забываешь ты, милый,
Чьи чувства и помыслы чьи
Изъ самой могилы
Желать не устанутъ тебя одного —
Безсмертное ты существо!
Безмѣрно тотъ любитъ, кто любитъ съ грѣхомъ
И страхомъ, — и слышу я, въ сердцѣ моемъ
Ведутъ недостойную битву они…
О, мой серафимъ, милосердно взгляни
На дочерь Адама за мысли такія!
Страданье, вѣдь — наша стихія,
Блаженство — Эдемъ, недоступный для глазъ,
Но въ грезахъ душевныхъ свѣтящій не разъ.
Близка ужъ минута, сказавшая мнѣ,
Что кинуты мы не вполнѣ…
Явись, серафимъ! о, явись предо мной
Возлюбленный мой,
Свѣтить предоставивъ планетамъ
Ихъ собственнымъ свѣтомъ!
Аголибама.
Самьясъ!
Гдѣ-бъ въ небѣ ни былъ ты владыкой въ этотъ часъ, —
Сражаешься ли съ духами, въ гордынѣ
Хотящими власть у Того отнять,
Кто создалъ власти всѣ, — стараешься-ль призвать
На путь, потерянный въ заоблачной пустынѣ,
Звѣзду, блуждающую въ ней,
И коей жители, предъ смертію своей,
Грозящей имъ съ паденьемъ ихъ вселенной.
Постигнуты печальною судьбой
Земного міра пыли тлѣнной,
Иль, гордо не кичась собой,
Ты къ младшимъ ангеламъ сошелъ и вторишь гимнамъ,
Звучащимъ въ хорѣ херувимномъ, —
Вездѣ, вездѣ тебя, Самьясъ,
Зову я, жду я и люблю я!
Пусть многія изъ насъ
Тебя боготворятъ, но я, нѣтъ, не хочу я
Склоняться предъ тобой. Когда
Твой духъ тебя ко мнѣ влечетъ, — сойди сюда
И здѣсь мое существованье,
Какъ равный съ равнымъ, раздѣли!
Хоть создана я изъ земли,
Твое же существо — сіянье,
Лучи котораго свѣтлѣе блеска дня
Въ рѣкахъ эдемовыхъ, — но знай, что не во власти
Безсмертья твоего — въ награду для меня
Найти такое пламя страсти,
Которое бы жгло сильнѣй моей любви!..
Есть знойный лучъ въ моей крови,
Ему воспрещено блистанье,
Но онъ, я чувствую, зажженъ
О божье и твое сіянье,
И долго, долго можетъ онъ
Остаться скрытымъ. Смерть и тлѣнье
Намъ Еввой-матерью завѣщаны, но я, —
Я въ сердцѣ къ нимъ ношу презрѣнье:
Пускай земная жизнь моя
Должна окончиться, — такъ что же?
Намъ изъ-за этого разрознить бытіе?
О, нѣтъ! Безсмертенъ ты и я безсмертна тоже!
Я чувствую, безсмертіе мое,
Какъ пыль, сметаетъ всѣ сомнѣнья,
И слезы всѣ, и всѣ мученья,
И, точно вѣчный громъ въ подземной глубинѣ,
Вѣщанье истины кидаетъ въ ухо мнѣ:
«Ты будешь вѣчно жить!» Но къ радости ли это, —
Есть тайна и ее я не хочу узнать;
То знаетъ рокъ, владыка свѣта,
Которому угодно застилать
Источники блаженства и несчастій
Густыми тучами; но не имѣетъ власти
Онъ насъ обоихъ истребить.
Онъ можетъ насъ преобразить,
Но не лишить существованья:
И ты, и я — такія же созданья
Безсмертныя, и еслибъ онъ хотѣлъ
Бороться съ нами, мы борьбою
Должны отвѣтствовать; съ тобою
Могу перенести я всяческій удѣлъ, —
Все, даже скорбь безсмертную! Ты смѣло
Со мною жизнь рѣшился раздѣлить,
А мнѣ трусливо отступить
Предъ вѣчностью твоей?.. О, нѣтъ! Пускай мнѣ тѣло
Пронзитъ насквозь змѣя, пусть самъ ты будешь змѣй, —
Обвейся вкругъ меня плотнѣй,
И я съ улыбкою приму твои объятья,
И не услышишь ты проклятья,
И я прижмусь къ тебѣ такъ горячо, что ты…
Спустись, спустись же съ высоты
И испытай, какъ могутъ отдаваться
Безсмертнымъ смертныя!.. Но если въ небѣ есть
Восторговъ болѣе, чѣмъ можешь ты принесть
И ощутить, — тогда ты долженъ тамъ остаться!..
Ана.
Сестра, сестра! Я вижу, какъ
Свою блестящую дорогу
Они съ небесъ, сквозь ночи мракъ,
Ужь пробиваютъ понемногу
Аголибама.
И тучи, видя ихъ, бѣгутъ,
Какъ будто бы онѣ несутъ
Съ собой лучъ завтрашняго свѣта.
Ана.
Но ежели блистанье это
Отецъ замѣтитъ?
Аголибама.
Приметъ онъ
Его за мѣсяцъ, раньше часомъ
Приманенный на небосклонъ
Какой-нибудь колдуньи гласомъ.
Ана.
Сестра, сестра! ты слышишь… Вотъ
Они идутъ ужь… Онъ идетъ —
Азазіилъ мой!
Аголибама.
Поспѣшимъ
На встрѣчу имъ!
О, въ этотъ мигъ бы крылья мнѣ,
Чтобъ, между тѣмъ, какъ въ вышинѣ
Они парятъ, мой духъ вспорхнуть
Могъ на возлюбленную грудь!
Ана.
Смотри, сестра, какъ западъ весь
Они зажгли, какъ будто здѣсь
Вторичный солнечный закатъ!
Смотри! Давно ли Араратъ
Былъ скрытъ во тьмѣ ночной, и вдругъ
Какой прелестный полукругъ,
Играя тысячью цвѣтовъ —
Слѣдъ лучезарныхъ ихъ шаговъ —
На немъ блеснулъ!.. Но видишь, мракъ
Вновь скрылъ горы вершину… Такъ,
Когда Левіаѳанъ порой
Оставитъ домъ подводный свой
И, всплывъ на лоно тихихъ водъ,
Рѣзво плескаться въ немъ начнетъ, —
Заблещетъ пѣною оно…
Но чуть онъ вновь уплылъ на дно,
Туда, туда, гдѣ почиваетъ
Водъ океана ключъ, — и пѣна исчезаетъ!
Аголибама.
Они земли коснулись… Часъ пробилъ!
Самьясъ!
Ана.
Азазіилъ!
II. править
Аголибама.
Гроза близка… Земля въ союзѣ съ небесами
На все возстала, что живетъ…
Борьба неравная идетъ
Межъ силой вѣчною и нами!
Самьясъ.
Но сила наша здѣсь съ тобой!
Мы унесемъ далёко васъ, укроемъ
Въ какой-нибудь звѣздѣ, блистающей покоемъ,
Гдѣ вы раздѣлите нашъ жребій неземной!
И если тамъ не вспомнишь со слезами
Ты эту землю никогда,
То въ нашей памяти исчезнутъ безъ слѣда
И небеса, утраченныя нами!
Ана.
О, шатры дорогіе отцовъ, о, святая отчизна моя!
Вы, поля и лѣса, и холмы, если съ вами разстануся я,
Кто-жь мнѣ будетъ въ слезахъ утѣшитель?
Азазіилъ.
Духъ, твой властитель.
Не горюй: мы небесъ лишены, но остались другіе края,
Изъ которыхъ не вытѣснить насъ никому, о подруга моя!
Рафаилъ.
Мятежный духъ! Слова твои преступны,
Какъ дѣйствія твои отъ этихъ поръ
Становятся безсильны. Мечъ, изгнавшій
Изъ райскаго селенья первородныхъ,
Не пересталъ еще сверкать въ рукахъ
У ангела.
Азазіилъ.
Онъ насъ не устрашаетъ
И не убьетъ. Пугайте смертью прахъ
И про мечи толкуйте тамъ, гдѣ можетъ
Пролиться кровь. Но что они для насъ,
Для нашихъ глазъ, исполненныхъ безсмертья?
Рафаилъ.
Близка пора, когда ты испытаешь
Могущество свое и наконецъ
Поймешь тщету борьбы съ велѣньемъ Бога:
Ты мощенъ былъ лишь вѣрою своей!
Хоръ Смертныхъ.
Небо съ землею мѣшается!.. Боже,
Господи, что же
Сдѣлали мы? Пощади, не казни!
Слышишь, и звѣри лѣсные завыли: то молятъ они
Тоже пощады…
Страшный драконъ изъ засады
Въ ужасѣ выползъ и ищетъ, безвредный, защиты людей…
Птицы по воздуху мчатся съ предсмертною пѣснью своей…
Богъ Іегова! Отведи безпощадно-разящую руку!
Сжалься надъ міромъ твоимъ, обреченнымъ на тяжкую муку!
Сжалься! Не люди одни, — вся природа съ мольбой
Падаетъ ницъ предъ Тобой!
Рафаилъ.
Прощай, земля! Прощайте, дѣти праха
Несчастныя! Я не могу, не долженъ
Вамъ помогать. Свершился приговоръ!
Іафетъ.
Громада тучъ! Однѣ летятъ, какъ коршунъ
За лакомой добычею; другія
Недвижными утесами стоятъ
И знака ждутъ, чтобъ гнѣвно опрокинуть
На бѣдный міръ свои сосуды… Ахъ,
Ужъ небесамъ не одѣваться больше
Въ свою лазурь! Не украшаться имъ
Блестящими звѣздами! Вмѣсто солнца
Возстала смерть; могильный, блѣдный свѣтъ
Обвилъ кругомъ кончающійся воздухъ!
Азазіилъ (Анѣ).
Пора, дитя! Умчимся изъ тюрьмы,
Родившейся изъ хаоса и снова
Стихіями влекомой въ хаосъ свой!
Я крыльями моими такъ съумѣю
Тебя укрыть, какъ укрываетъ мать
Своихъ орлятъ. Пускай себѣ стихіи
Неистово бушуютъ! Что тебѣ
До злобы ихъ? Въ міръ чище и свѣтлѣе,
Гдѣ будешь ты дышать эѳирной жизнью,
Мы улетимъ съ тобою! Небеса
Не только здѣсь, въ суровыхъ этихъ тучахъ!
Іафетъ.
Все кончено! Исчезнули среди
Смятенія покинутой вселенной
И никогда — останутся-ль въ живыхъ,
Иль близкую всего земнаго гибель
Печально съ нимъ раздѣлятъ — никогда
Моимъ глазамъ уже не видѣть Аны!
Хоръ Смертныхъ.
О, сынъ Ноя, сжалься! Гибнетъ братъ твой человѣкъ!
Какъ! ты насъ покинуть хочешь? Кинуть всѣхъ, навѣкъ?
И, межъ тѣмъ, какъ всѣ стихіи будутъ биться тутъ,
Твой ковчегъ богохранимый дастъ тебѣ пріютъ?
Мать (подавая Іафету дитя).
О, унеси ребенка моего!
Его въ мученьяхъ я родила,
Но такъ отрадно думать было,
Что у груди своей увижу я его!
О, для чего же онъ родился?
Чѣмъ провиниться могъ,
Чтобъ гнѣвный Богъ
На бѣдное дитя вооружился?
Что въ молокѣ моемъ такого, для того,
Чтобъ смерть и небеса, и землю возмутила
На сына моего
И бурно воды покатила
На кроткое дыханіе его?
Спаси дитя, ты, Сиѳа сѣмя!
Иначе проклятъ будь и самъ,
И все твое родное племя,
Изъ-за котораго пришла погибель къ намъ!
Іафетъ.
Молчите! Часъ не для проклятій —
Часъ для молитвы наступилъ!
Хоръ Смертныхъ.
Молиться!
Куда-жь возноситься
Мольбамъ,
Когда надвигаются грозно чреватыя тучи къ горамъ,
И, грозно преграды свои разрушая,
Бѣгутъ океаны бурнѣй и бурнѣй,
Пока, наконецъ, и пустыня сухая
Забудетъ о жаждѣ своей!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Смотрите! Чудовища — воды,
Являя неистовый гнѣвъ
Все ближе и ближе, — и дикій ихъ ревъ
Смертеленъ для слуха природы…
Лѣсныя деревья (ровесники днямъ,
Въ которые рай насадился, и тамъ
Адаму въ приданое Евва познанья еще не вручала,
Иль первая рабская пѣснь на устахъ у него не звучала),
Громадные старцы, но въ вѣчно зеленыхъ листахъ,
Уже исчезаютъ въ волнахъ,
И цвѣтъ ихъ весенній размётанъ потокомъ ревущимъ,
Все выше, и выше, и выше встающимъ!
Напрасно мы смотримъ на небо: оно
Ужь къ морю совсѣмъ склонено
И Бога отъ жаднаго взора людскаго
Сокрыло сурово…
Бѣги же, сынъ Ноя, бѣги — и скорѣй
Усядься удобно въ надводной палаткѣ своей
И, глядя, какъ мчатъ разъяренныя воды
Тѣла бездыханныя міра, гдѣ прожилъ ты юные годы,
Къ Судящему насъ въ небеси
Хвалебную пѣснь вознеси!
Одинъ изъ Смертныхъ.
Блаженно успеніе тѣхъ,
Что въ Господѣ Богѣ почили!
Хотя бы возставшія воды вселенную всю затопили,
Но Онъ такъ судилъ, — и роптаніе — грѣхъ.
Жизнь Имъ мнѣ дана; отымая ее,
Беретъ Онъ назадъ лишь дыханье свое!
Пускай навѣкъ глаза мои сомкнутся,
Пусть голосомъ моимъ передъ небесный тронъ
Ужъ больше никогда мольбы не вознесутся —
Благословенъ да будетъ Онъ!
Все то, что есть, и все, что было,
Все отъ начала до конца,
Все — божье слово сотворило,
Все — достояніе Творца!
Пространство, жизнь, и смерть, и вѣчность,
Обилье вѣдомаго намъ,
Невѣдомаго безконечность —
Все Онъ создалъ и все разрушить можетъ самъ…
И изъ-за крошечки дыханья
Мнѣ проклинать, роптать!.. О, нѣтъ!
Я такъ умру, какъ жилъ, исполненъ упованья,
Не воздрогнувши, хотя-бъ распался съ трескомъ свѣтъ!
Хоръ Смертныхъ.
Куда же укрыться?
Высокія горы — невѣрный пріютъ:
Съ удвоеннымъ ревомъ ихъ воды бѣгутъ
Въ волнахъ океана излиться.
А онъ, подвигаясь впередъ и впередъ,
Срываетъ и топитъ холмы по дорогѣ,
И самой глубокой подземной берлогѣ
Не скрыться отъ бѣшенства водъ…
Къ кому же взывать о защитѣ?
Женщина.
Спасите, спасите!
Отъ нашей долины ужь нѣтъ и слѣда…
Отецъ мой, отцева палатка,
И братья, и братьевъ стада,
Деревья, подъ тѣнью которыхъ такъ сладко
Семья укрывалась въ полуденный зной,
А вечеромъ птичекъ неслись переливы,
Журчанье воды ключевой,
Зеленыя нивы —
Все сгибло! Сегодня, еще на зарѣ,
Когда я взбиралась по нашей горѣ,
Привѣтъ посылая въ родной уголочекъ,
Хотя бы единый листочекъ
Казался готовымъ сорваться!.. И вотъ ничего уже нѣтъ!..
Зачѣмъ я родилась на свѣтъ!..
Іафетъ.
Смерть! Смерть — и въ молодые годы!
Но лучше ужъ удѣлъ такой,
Чѣмъ видѣть предъ собой
Могилу всей природы
И такъ, какъ я, надъ ней безплодно слезы лить…
Все гибнетъ… Отчего жъ я только долженъ жить?..
- ↑ Семью архангелами.