Новые разсказы Маргариты Оду*).
правитьЖЕРЕБЯТА.
правитьЭто было въ концѣ лѣта, въ послѣдній день каникулъ Реймонда, Онъ и мать его въ этотъ вечеръ покидали маленькій островъ, на которомъ прожили два мѣсяца.
Пока мать укладывала вещи, Реймондъ пошелъ въ послѣдній разъ побродить по берегу. За время своего пребыванія на островѣ, онъ научился любить животныхъ. Они не ходили тутъ стадами, какъ въ другихъ мѣстахъ. Тамъ и сямъ по одиночкѣ бродили вдоль скалъ коровы или овцы. Реймонду, когда онъ смотрѣлъ на нихъ снизу, всегда казалось, что эти животныя спаслись отъ крушенія и теперь цѣпляются, въ ожиданіи помощи, за скалы. При приближеніи человѣка они поднимали голову и громко звали. Долго, пока люди не исчезали изъ виду, провожали они ихъ глазами, потомъ опускали головы и переставали звать, какъ бы понимая, что часъ освобожденія еще не пробилъ.
Особенно Реймондъ привязался къ жеребятамъ, которые паслись на островѣ. Любимцемъ его былъ одинъ маленькій жеребенокъ съ розоватой шерстью. Наканунѣ еще Реймондъ долго наблюдалъ за нимъ. Это было при закатѣ солнца. Жеребенокъ шаловливо прыгалъ и продѣлывалъ забавныя штуки: онъ то и дѣло моталъ головой, какъ бы кланяясь огромному, ярко красному солнцу, которое понемногу погружалось въ море; онъ становился на заднія ноги, стараясь возможно дольше продержаться въ этомъ положеніи, съ громкимъ ржаніемъ брыкался и описывалъ красивой рысью небольшіе круги вокругъ своей матери.
Въ это утро Реймондъ тщетно искалъ жеребенка по всему берегу и по окрестнымъ скаламъ. Онъ видѣлъ коровъ и овецъ, но не встрѣтилъ ни одного жеребенка. Не зная, чѣмъ объяснить это, онъ грустный вернулся домой къ матери, которая давно уже ждала его.
Когда они прибыли въ гавань, Реймондъ увидѣлъ массу народа, — совсѣмъ какъ по воскреснымъ днямъ. Но видъ у всѣхъ этихъ людей былъ далеко не праздничный. Они не гуляли спокойно по набережной, а казались чѣмъ-то озабоченными. Тамъ и сямъ стояли группы людей, которые оживленно спорили и говорили о деньгахъ.
Пока его мать возилась у прохода съ багажемъ, Реймондъ подошелъ къ нѣкоторымъ изъ этихъ группъ. Изъ разговоровъ и отдѣльныхъ восклицаніи онъ понялъ, что въ этотъ день на островѣ происходила конская ярмарка. Самой ярмарки онъ не видѣлъ, точно такъ же, какъ не слышалъ обычно сопровождающаго ее шума; но время отъ времени въ гавани появлялась женщина, ведя подъ уздцы кобылу съ жеребенкомъ.
Иногда за ними шла группа въ нѣсколько человѣкъ; хотя всѣ они почти одинаково были одѣты, барышника тотчасъ же можно было узнать по тому, какъ онъ смотрѣлъ на жеребенка.
Женщина подводила кобылу почти вплотную къ пароходу; и между тѣмъ, какъ жеребенокъ испуганно подбѣгалъ къ матери, два человѣка ловко набрасывали на него ремень, который, проходя подъ брюхомъ, охватывалъ его, какъ кольцомъ. Въ ту же минуту на пароходѣ раздавалось лязганье блока, начинали вертѣться два колеса, и сверху спускался толстый проволочный канатъ, снабженный огромнымъ крюкомъ, который зацѣплялъ и поднималъ жеребенка, какъ еслибъ это былъ какой-нибудь тюкъ.
У всѣхъ жеребятъ, когда ихъ приподнимали отъ земли, испугъ выражался одинаковымъ образомъ: они начинали быстро хлопать рѣсницами и вытягивать переднія ноги впередъ, немного загнувъ одну изъ нихъ, точно ощупывая точку опоры; не найдя ее, они скоро переставали биться и покорно оставались висѣть на крюкѣ. Черезъ минуту они исчезали въ зіявшемъ на палубѣ парохода широкомъ отверстіи, откуда доносилось ржаніе и топотъ копытъ.
Послѣ этого женщина, ведя подъ уздцы кобылу, такъ же медленно удалялась, между тѣмъ, какъ барышникъ бѣжалъ на пароходъ и наклонялся надъ отверстіемъ, громко отдавая какія-то приказанія.
Реймондъ былъ увѣренъ, что всѣ эти жеребята, росли около своихъ матерей до тѣхъ поръ, пока не становились достаточно сильны для того, чтобы и въ свою очередь возить тяжелую кладь; теперь оказалось, что ихъ, совершенно неожиданно для нихъ, точно дѣтей, которыхъ въ первый разъ ведутъ въ школу, увозятъ куда-то на пароходѣ!
Онъ вспомнилъ по этому поводу день, въ который мать впервые повела его въ училище. Это было всего только годъ тому назадъ, и онъ теперь ясно переживалъ тотъ ужасъ, который охватилъ его, когда онъ очутился передъ огромнымъ зданіемъ съ массивной дверью.
Первымъ его движеніемъ было — убѣжать, и матери стоило немалаго труда удержать его. Она вполголоса стыдила его, указывая на другихъ мальчиковъ, которые послушно шли за своими матерями, совсѣмъ, какъ эти жеребята, которые спокойно шли до этого огромнаго парохода.
Вспомнился также ему мальчикъ, который легъ передъ училищной дверью на землю и кулаками и ногами защищался отъ пытавшагося поднять его господина. Мальчикъ такъ долго кричалъ и звалъ свою мать, что совершенно охрипъ. Вокругъ него собралась толпа, и люди говорили:
— Не поможетъ, голубчикъ! тебѣ все же придется пойти въ школу!
И въ самомъ дѣлѣ, на другое утро Реймондъ узналъ его среди другихъ мальчиковъ на школьномъ дворѣ.
Реймондъ думалъ обо всемъ этомъ, и его охватила глубокая жалость къ бѣднымъ жеребятамъ, которыхъ пароходъ скоро высадилъ въ чуждыхъ имъ мѣстахъ.
Вдругъ онъ увидѣлъ, что женщины, которыя толпились у парохода, стали разступаться, давая дорогу крупной бѣлой кобылѣ. Она тяжело выступала и все норовила останавливаться. Женщина, которая вела ее, тоже останавливалась вмѣстѣ съ ней и терпѣливо понукала ее:
— Ну, иди же!
Реймондъ тотчасъ же узналъ въ этой кобылѣ мать своего любимца, а скоро онъ увидѣлъ и самаго жеребенка, которой явно былъ охваченъ сильной тревогой; съ жалобнымъ ржаньемъ, похожимъ на крикъ ребенка, онъ все время бѣгалъ вокругъ матери. Барышникъ шелъ за нимъ, стараясь набросить ему на голову недоуздокъ. Жеребенокъ не давался, и при каждой попыткѣ барышника, быстро поворачивалъ голову или отскакивалъ въ сторону. Тотъ началъ сыпать проклятіями и требовать, чтобы женщина помогла ему, но она спокойно продолжала стоять около кобылы и не двигалась съ мѣста.
— Теперь жеребенокъ вашъ, — говорила она, — берите его, какъ хотите! Я вѣдь не скрывала отъ васъ, что онъ никогда не былъ привязанъ.
Женщинамъ жаль было жеребенка, и онѣ съ тревогой смотрѣли, какъ къ нему на цыпочкахъ подкрадывался, съ недоуздкомъ въ рукахъ, барышникъ. Онъ метался во всѣ стороны, дѣлалъ всевозможные маневры, чтобы захватить жеребенка врасплохъ, но тотъ все не давался. Это былъ толстый неуклюжій человѣкъ, и, глядя на него, Реймондъ думалъ, что онъ похожъ на медвѣдя.
Раза два или три барышнику почти удавалось поймать жеребенка, и тотъ сталъ держаться ближе къ матери. Вначалѣ онъ хотѣлъ, было, спрятаться подъ ея брюхомъ и пытался даже взобраться ей на спину; наконецъ, онъ прижался къ ней, просунувъ голову подъ ея шею и ища ея ласки.
Въ эту-то минуту барышникъ и поймалъ его.
Почувствовавъ на себѣ веревку, жеребенокъ заметался, стараясь вырваться.
— Не поможетъ! Теперь кончено! — говорили вокругъ Реймонда.
Жеребенокъ испуганно сталъ пятиться. Барышникъ обмоталъ веревку вокругъ руки и, вынувъ изъ-подъ куртки небольшой хлыстъ, съ силой ударилъ бѣдное животное по спинѣ.
— Я тебя проучу! — задыхаясь отъ ярости, процѣдилъ онъ сквозь стиснутые зубы.
Женщина подвела кобылу къ самому пароходу.
Жеребенокъ дрожалъ всѣмъ тѣломъ. Онъ жалобно заржалъ, было, какъ бы зовя мать на помощь, но новый ударъ хлыста заглушилъ его ржанье.
Мать потянулась къ нему; ноздри ея затрепетали, когда она коснулась жеребенка; вытянувъ губы, она лизнула его, и Реймонду показалось, что она давала ему прощальный поцѣлуй. Потомъ она подняла голову и поверхъ парохода взглянула на море.
Пока огромный крюкъ подъ лязгъ цѣпи опускался надъ жеребенкомъ и, подхвативъ его, поднялъ на воздухъ, женщина тоже печально смотрѣла на море, а когда жеребенокъ исчезъ въ отверстіи парохода, она молча повернула кобылу и не спѣша повела ее обратно.
Барышникъ, поправляя сбившуюся фуражку и отряхивая грязь съ куртки, направился къ своимъ товарищамъ, которые громко спорили о чемъ-то на палубѣ парохода.