Дон Кихот российский (Дорошевич)
| Дон Кихот российский : Некролог одного человека |
| Источник: Дорошевич В. М. Папильотки. — М.: Редакция журнала «Будильник», 1893. — С. 44. |
Было время, были птицы, были песни… Прошло то время, улетели те птицы, зазвенели песни иные…
Вообще, то было удивительное время, когда журавли в небе казались синицами в руках, — время галлюцинаций.
Дон Кихоты рождались сотнями, — берём из них одного.
Всё, что писалось тогда, сильно смахивало на рыцарские романы. Он начитался этих рыцарских романов и серьёзно возомнил себя рыцарем.
На самом деле, этот рыцарь печального образа был просто-напросто Дон Кихотом.
Жизнь казалась ему полем битвы, факультетское обещание — клятвой «иль на щите, иль со щитом», производство во врачи — посвящением в рыцари, а факультетский декан, добродушнейший старичок, лечивший обыкновенно купцов по понедельникам, — в его воображении представлялся тем же, чем, некогда, в глазах настоящего Дон Кихота представлялся хозяин таверны: он казался могущественным лицом, посвящающим в рыцари.
Простой ланцет казался мечем, и рыцарь не далёк был от того, чтобы принять простой операционный тазик за шлем.
Его любимым коньком были его «идеи». Как Дон Кихот, он не мог обойтись без Санчо Панса, и в качестве оруженосца взял себе удивительную девицу; она была носительницей его идей, слепо верила в его рыцарство и ждала губернаторства в какой-то земле обетованной.
И вот, сделавшись мужем и женой, эти два курьёзнейшие сумасброда пустились в путь и начали ряд удивительнейших подвигов.
По уставу своего рыцарства, он, конечно, поступил в земство.
Приезд молодого врача взбудоражил маленький уездный городок. Первыми откликнулись дамы.
Они нагрянули толпой, и ему оставалось только радоваться, ибо частная практика могла дать возможность стать на ноги, а они с женой были очень бедны. Их желудки и обувь просили каши. Они веди жизнь совсем не гигиеничную: ели через три дня на четвёртый. Медику должно быть стыдно за такой образ жизни: он обязан подавать пример.
Дамы все сплошь страдали нервами. Одной необходимо было ехать в Крым, другой — больше развлечений, третьей — новое платье. И они явились «за советом».
Чудак осмотрел их всех внимательно и объявил одной, что воздух деревни будет ей полезен в такой же мере, как и воздух дальних краёв, другой — что ей надо для укрепления нервов воздерживаться от всяких шумных развлечений, третьей посоветовал меньше следить за модой и не так затягиваться в корсет.
Судите сами: вместо
| «Rp.[1] Материи шёлковой | XII арш. |
| Бархату… | II |
| Приклада… | VI |
Сшить немедленно и надевать по вечерам», — он прописал:
«Rp. Aquae laurocerasi[2] — ℥11, принимать по 15 капель».
Дамы рассердились и во всеуслышание объявили, что новый доктор ничего не понимает, что он дерзок с пациентами и ничего, кроме лавровишневых капель, не знает.
Законы пишутся женщинами. Избегать нового врача сделалось законом. К нему никто ни шёл, у него не стало практики.
Пришла, правда, раз унтер-офицерская вдова Пошлёпкина, но той самой пришлось дать двугривенный на свинцовую примочку к следам самосечения.
Чудак был разбит на первом же шагу.
Но, ведь, и настоящий Дон Кихот боролся с ветряными мельницами.
Местное городское общество решило дать ему за труды особое жалованье от себя.
Он ревниво занялся своими обязанностями: бегал по дворам, принюхивался. Вряд ли это доставляло ему особое удовольствие, — тем более, что составляемые им протоколы кончались рублёвыми штрафами, и всё оставалось по-прежнему.
Город был ремесленный. Чудак обратил особое внимание на положение детей-учеников. Исписал гору бумаги на протоколы о жестоком обращении, и, в конце концов, имел удовольствие лишиться жалованья от города.
«Чёрная сотня», — те самые хозяева, на которых он составлял протоколы, — подавляющим большинством провела в Думе мысль о сокращении городских расходов, благоразумной экономии и отнятии жалованья у городского врача.
— Наши отцы и без него жили.
В конце концов, даже ребятишки показывали на него пальцами, говоря:
— Чёрт длинногривый! Из-за него нас хозяин только шпандырем лупит!..
Вы помните приключение Дон Кихота с мальчиком, которого бил хозяин?..
Видя, что ничего не поделаешь в городе, он обратил всё внимание на уезд. В уезде была масса фабрик.
Ему предложили самые выгодные условия: поступить фабричным врачом сразу на 16 фабрик, самому заведовать больницами и аптеками, и самому же, в качестве земского врача, наблюдать за своей деятельностью врача фабричного. Его даже не просили лгать и говорить про фабрики что-нибудь хорошее, просили только не говорить дурного.
— У нас вам будет спокойно, — говорили ему, — рабочие — народ простой и мудрёными болезнями не хворают. Работы никакой. А по койке в каждой больнице стоит потому, что, ведь, надо же где-нибудь спать вечно-пьяному фельдшеру.
И он, чудак, от этого отказался. Он начал «бороться», опять писать протоколы, изобличать.
На ближайшем же земском собрании было доложено, что в деятельности нового врача масса беспорядков, о чём свидетельствует целая гора разных протоколов. При прежнем враче этого не было. Всё обстояло благополучно.
Земское собрание чуть не единогласно решило: неумелого врача уволить.
В то же время он имел удовольствие видеть, как треплют репутацию его жены.
Жёны обиженных им мужей вымещали всё на его жене. Про «стриженую» рассказывали чудеса в связи с его отлучками по службе в уезд.
А когда кто-нибудь с сожалением спрашивал:
— На какие же средства они, бедные, теперь будут жить, когда он без места? — Дамы с чувством благородного негодования говорили:
— А она? Кто пренебрегает общественным мнением, — тот не пренебрегает ничем.
При встречах ей не отвечали на поклон, не подавали руки и переходили на другую сторону.
А он всё это видел.
Бедный Дон Кихот!
Чудак поступил ординатором в больницу. Главный доктор принял его с распростёртыми объятиями:
— Я так много слышал о вашей честности. Вас зовут Дон Кихот, и потому-то я вас уважаю. Будемте работать вместе.
Какие горячие речи они говорили вместе, сколько проектов об улучшении больничных порядков, — хороших, смелых, трезвых проектов навалил на Дон Кихота старший врач!
А пока он зарылся в проектах, в больнице всё шло своим чередом: кормили овсянкой, лечили персидской ромашкой.
У Дон Кихота была репутация. Ссылаясь на него, главный доктор говорил:
— Смотрите, даже этот беспокойный человек не имеет к чему придраться. Не лучшее ли это доказательство того, что у меня всё идёт прекрасно? Большая смертность зависит от бо́льшего прекращения жизни.
За прекрасно обработанные проекты главный доктор удостоился награды. Только тогда увидел Дон Кихот, как его дурачили.
Но, ведь, и настоящего Дон Кихота дурачил какой-то владетельный принц.
Выгнанный из больницы за обнаруженное вдруг беспокойство, он остался без места, без практики.
Год терпел он, наконец-то ставши с женой на ноги: у них отвалились окончательно подмётки.
А когда подмётки эти были съедены вместо бифштекса, тогда он одумался и явился в губернское врачебное управление просить места.
— А, г. Дон Кихот! — так встретил его начальник.
— Не зовите меня так. Я теперь прозрел. Я больше не Дон Кихот, я просто — малый добрый, — пародировал он предсмертный ответ настоящего Дон Кихота.
Это случилось 12 января, в Татьянин день. В день «именин» ему захотелось пирога. Ведь, человек же он был!..
С тех пор прошло много лет.
Он живёт прекрасно. Состоит доктором на 30 фабриках, управляет врачебной управой и главный врач какой-то больницы. У него огромная практика, больше дамская. Кроме заграничных вод, развлечений и сахарных, позолоченных пилюль (он хорош со всеми аптекарями) он ничего не прописывает.
12-го января справлялся юбилей «почтенной и плодотворной общественной деятельности» почтенного доктора.
Один из ораторов красиво назвал это «именинами сердца», — а сам юбиляр, с радости, должно быть, напился до того, что вдруг почему-то захотел сам по себе отслужить панихиду.