Карл Радек. Портреты и памфлеты. Том второй
Государственное издательство «Художественная литература», 1934
ДЖОН ПИРПОНТ МОРГАН НА ЧИСТКЕ править
Французские якобинцы ввели в политическую историю понятие чистки. Отрезывая головы королям, графам и помещикам, сражаясь против всего феодального мира, они" понятно, скоро сообразили, что, ежели режешь, нужен острый нож. В момент всякого крупного боя, в момент всякого большого потрясения они подвергали пересмотру свои ряды. Якобинцы пролетариата, большевики, восстановил" эту меру не ради исторических воспоминаний, не для того, чтобы рядиться в исторические костюмы, а потому, что они ведут в десять раз более острую борьбу, чем это приходилось делать якобинцам. Якобинцы только устраняли препятствия для развития новых производительных силы, Большевики являются организаторами грандиозного здания социалистического производства. Якобинцы, разбив, феодалов внутри страны, сражались с ними на поле брани внешних войн. Средств «вмешательства» в экономическую жизнь, саботажа, вредительства в руках феодалов не было или было несравненно меньше, чем имеют остатка капиталистических классов в первом социалистическом государстве.
Международная буржуазия высмеивает наши чистки, как выражение нашей нетерпимости, и хвастается тем, что в ее политических партиях всякой твари по паре и все уживаются в мире, любви и взаимном уважении. Насчет мира и любви она бы лучше молчала, что же касается уважения, питаемого друг к другу представителями буржуазных партий, то оно является только другим выражением поговорки: рука руку моет, но обе остаются грязными. Но история теперь так сильно потрясла почву под ногами буржуазии, что ей приходится против своего желания устраивать хотя бы видимость чистки своих рядов.
Мастерами этих показных чисток являются германские фашисты. Они устраивают показные процессы если не представителей своей партии, своих организаций, то по крайней мере представителей конкурирующих с ними буржуазных организаций, клик, хозяйственных групп. Достаточно указать на процесс бывшего министра Гереке, члена национальной партии, руководителя выборной кампании в пользу президента Гинденбурга. Чтобы подмочить репутацию националистов, имеющих значительное влияние в рядах старой бюрократии, рейхсвера и в окружении президента, национал-социалисты поставили Гереке перед судом по обвинению в растрате денег, собранных с банков, трестов и помещиков на выборы Гинденбурга. Мелкий буржуа, прислушиваясь к судебному процессу, говорит себе: вот как любят чистоту фашисты, они не постеснялись вывести на чистую воду даже человека, который был доверенным лицом Гинденбурга. Мелкий буржуа не знает, что весь этот процесс имеет целью не вывести на чистую воду Гереке, а скомпрометировать окружение президента и. напугать близких к президенту так, чтобы они не смели сопротивляться национал-социалистам. Гереке судят, но директор шерстяного треста Лахузен, обворовавший на десятки миллионов своих акционеров, не может найти своего судьи, ибо он давал деньги национал-социалистам.
Тяжелый кризис не только подорвал хозяйство Соединенных штатов, но и вызвал глубочайшее брожение в рядах американского крестьянства, в рядах американской городской мелкой буржуазии. Это привело Рузвельта к власти. Новое американское правительство пытается провести ряд мер, направленных на задержку радикализации мелкобуржуазных масс; для этого оно выдвигает вполне утопическую программу подчинения государственному контролю хозяйственной жизни Соединенных штатов и разыгрывает комедию чистки авгиевой конюшни монополистического капитализма.
Сама идея государственного контроля даже при капитализме вообще не утопична. Вопрос только, какой это «контроль» и что он дает. Во время войны все капиталистические страны проводили в интересах победы своей буржуазии такой контроль. Поскольку дело идет о подготовке войны, и теперь возможен ряд мер, которые позволяют буржуазии в лице своего правительства подготовлять экономически будущую войну. Понятно, эти меры не могут принять того общего характера, который они имели во время войны, ибо война создавала рынок для контролируемой государством промышленности, а инфляция давала средства на оплату продуктов промышленности по любой цене. Этого рынка теперь нет. Инфляция только начинается. За исключением Японии, валюты крупных держав, несмотря на их отход от золотого стандарта, не потеряли больше 20 проц. Но если все-таки меры государственного капитализма возможны, то утопической является идея, что при помощи этих мер капитализм может выйти из кризиса, не говоря уже о вздорности социал-фашистских идей, видящих в таких мерах путь к социализму. Опыт исторически показал, что эти меры, которые на словах должны охранять народные массы от эксплоатации со стороны монополистической буржуазии, на деле открывают путь к самому безграничному грабежу народного достояния акулами финансового капитала. Опыт Соединенных штатов в войне это полностью доказал.
В книге Джона Кенета Тернера об участи Соединенных штатов в мировой войне «Shall it be again No j». (1922) дан громадный материал, показывающий, как грабили Соединенные штаты короли трестов и банков во время войны при «госкапитализме»: «Никогда в истории Америки, и, вероятно, никогда в истории ни одной страны не существовало такого открытого и непосредственного контроля правительственных действий горсточкой богачей. Теоретически и юридически контроль находился в руках парламента. На практике власть сената и парламента была властью привратников контор плутократов, которых назначал президент» (стр. 265). Кто проводил этот государственный контроль? Правительственный совет национальной обороны состоял из шести министров, но реальная власть была в консультативной комиссии, во главе которой стоял Вилард, председатель правления крупной железной дороги; членами этой комиссии были банкир Барух Розенвальд, связанный с самым крупным трестами, Коффин — вице-президент «Гудсон мотор корпорейшен». Во глав" отраслевых организаций, созданных правительством для регулирования производства, стояли главари самых крупных предприятий; во главе стального комитета стояли: Гарри, директор стального треста, Шваб, президент Вифлеемского стального треста. Во главе медного комитета стоял Раин, президент «Анакондского медного треста». Во главе комитета по производству паровозов стоял вице-президент Болдвинского паровозного треста и т. д., и т. д. Функции этих джентльменов состояли в распределении между собою заказов правительства, в рекомендации, а на деле в установлении цен, которые правительство им должно было платить" (стр. 268, Тернер). Автор показывает, как эти «плановики» и «регуляторы» зарабатывали на войне. О господине Моргане он говорит: «Многократно установлено, что молодой Морган заработал в два года больше, чем его отец за всю жизнь». Когда война началась, цены на пшеницу равны были 1,30 долл. за бушель. Весь урожай уже был продан, но крупные капиталисты продавали несколько месяцев позже бушель за 3,23 долл. Хлопок, купленный по дешевым ценам, достиг самой высокой цены за 45 лет. Стальной трест заработал за один год на) 70 млн долларов больше, чем за три года, предшествующие началу войны, совместно взятые. Вифлеемский стальной трест платил в 1917 г. 200 проц. дивидента, Болдвинская паровозная компания платила 500 проц. дивиденда. Ничего удивительного, что во время войны в САСШ, так сказать, родилась 21 тыс. новых миллионеров.
Все плановые идеи Рузвельта кончатся, если выйдут из фазы проектов, созданием картелей, трестов, которые увеличат концентрацию промышленности, усилят власть самых крупных капиталистических групп над рынком и таким образом увеличат прибыли самых сильных капиталистических групп.
Так же, как пацифизм Вильсона и его реформизм только помогли американской монополистической буржуазии втянуть народные массы в войну, расширить и укрепить свою власть над ними, новый «реформизм» Рузвельта, независимо от его субъективных намерений, является попыткой лучшей организации именно той трестовой и финансовой олигархии, против которой он выступает в своих речах. И поэтому такие факты, как допрос Моргана перед комиссией парламента, являются не актом действительной борьбы против власти финансового капитала, против разврата, который он вносит во всю жизнь страны, а средством разряжения атмосферы, средством создать отдушину для настроений мелкой буржуазии.
Мы еще не имеет стенограмм допроса Моргана, после которого будут допрашиваться еще другие банковские короли. Американских газет с этими стенограммами еще нет, и нам приходится судить на основании телеграмм в европейской буржуазной печати. Картина, которую дают даже эти короткие телеграммы, заслуживает внимания широчайших народных масс. Уже перед войною банковский дом Моргана контролировал предприятия, имеющие стоимость в 22 миллиарда, т. е. он контролировал сумму в 20 раз большую, чем доходы правительства САСШ перед войной. Во время войны власть Моргана неимоверно выросла. Он финансировал Англию и Францию. После войны дом Моргана спас франк. Его агенты держали в руках репарационный аппарат.
Как же шли делишки, г. Моргана во время кризиса? Еще в 1931 г. активы банка Моргана равны были 700 млн. долларов, т. е. на 80 миллионов больше, чем перед началом кризиса. В начале кризиса акула съедала рыбешки поменьше. В 1932 г. активы банка упали на 220 млн. долларов. Морган объяснял этот факт тем, что его банк поддержал 60 банков и предприятий, с ним связанных, вложил в них деньги, а дела этих предприятий идут плохо. На вопрос: какое обеспечение дали эти банки и предприятия дому Моргана, Морган ответил со скромностью древнего героя: «Наш дом не требует от приятелей никакого обеспечения». «Дом Моргана, — сказал г. Морган, — вырос на доверии, ему оказываемом. И он оказывает доверие тем, которые это заслуживают».
Это все — белиберда, рассчитанная на наивных читателей. Правда состоит в том, что дом Моргана вложил громадные деньги в ряд предприятий. Эти деньги заморожены, активы дома Моргана уменьшились. Но если дом Моргана переживет кризис, то он концентрирует предприятия, в которые вложил свой капитал, объединит их, убьет тех, которые менее способны к жизни, и повысит прибыли наиболее мощных. Тут г. Морган не занимался благотворительностью. Он, с одной стороны, вынужден был обстановкой итти на риск, вкладывать новые деньги в предприятия, в которые уже вложил значительные суммы, чтобы их спасти, а с другой стороны, он делал это в надежде, что, так как он имеет больше шансов выдерживать удары кризиса, чем менее мощные финансовые группы, то после он наверстает упущенное, хотя и с опозданием, получит проценты. Но как жертва кризиса г. Морган не платил за все время кризиса никаких податей в САСШ, ссылаясь на то, что американские законы позволяют отчислять от дохода потерянную часть состояния. Английский закон этого не допускает, и в Англии г. Морган платил налоги, но, понятно, нельзя требовать от Моргана, чтобы он платил из патриотизма больше податей, чем требовал от него закон. Если дело идет о благотворительности, то всякий свободен выбирать ту форму благотворительности, которая ему наиболее нравится. И г. Морган для удовлетворения своих благотворительных инстинктов избрал форму поощрения всех родов деятельности, полезных государству и обществу.
Мелкобуржуазная американская пресса трясется от возмущения. Г-н Морган давал акции не по рыночным ценам, а по ценам почти наполовину ниже, целой плеяде «великих людей». Президент Соединенных штатов г. Кулидж, американский Аристид, представитель стопроцентного американизма и честности, в рот хмельного не, берущий, изрекающий редко, но зато золотые слова, сойдя с президентского престола, немедленно получил наполовину даренные акции от Моргана. Но разве это не доказательство возвышенных чувств Моргана? Ведь не действующему президенту давал он подарки, а вернувшемуся к домашней тишине, откуда только по временам изрекал истины для народа. Разве ушедший от дел президент должен был заняться спекуляцией? Морган взял спекуляцию на себя, чтобы президент, ушедший от дел, мог в дальнейшем думать только о возвышенных вопросах. Только низменный человек может заподозрить Моргана в желании подкупить человека, пользующегося еще большим политическим влиянием, и только недостойный человек может допустить мысль, что готовность г. Кулиджа получить наполовину даренные акции имеет какой бы то ни было нескромный оттенок.
Если г. Морган одалживал деньги, давал акции по пониженным ценам генералу Дауэсу, когда он был послом в Лондоне, или другим американским дипломатам, то это не было средством, при помощи которого финансовый капитал подкупал дипломатию, подчинял ее своей воле. Наоборот, г. Морган освобождал дипломатию от цепей финансовой олигархии, ибо, как известно, в других капиталистических странах дипломатические посты занимаются только людьми, имеющими громадные состояния. Дипломатическая профессия, совершенно устаревшая со времен, когда существует почта, а тем более, когда существуют радио и авиация, требует громадных расходов. Посол не ведет переговоров в кабинете, он для переговоров завтракает и обедает, и обязательно хорошо. Посол не читает ни книг, ни газет. Он «ориентируется» на балах и приемах. И не может же посол ударить лицом в грязь перед каким-нибудь мыловаренным или пивоваренным миллионером, который расходует десятки тысяч на один прием. Посол должен тоже иметь возможность устраивать такие приемы. Нужных ему для этих расходов денег не может дать никакое государство из боязни перед общественным мнением людей, которые больше трех блюд не видели. Или надо отменить старомодную профессию послов, заменив их курьерами и посылаемыми на переговоры на аэропланах чиновниками, или надо дать возможность людям, не являющимся миллионерами, исполнять обязанности посла. И Морган поддерживал дипломатические таланты людей, не заработавших на предыдущих спекуляциях миллионов (как известно, генерал Дауэс, поддерживаемый на лондонском посту моргановскими подачками, позже так научился грабить, что сам сможет в будущем со своей стороны поддерживать, молодые таланты).
Морган не ограничивался поддержкой дипломатов. Он давал «взаймы» генералу Першингу, командующему американской армией во время, войны. Только циники могут сказать, что это был процент сотен миллионов, заработанных Морганом на войне. Если он давал подобные займы национальному герою — летчику Линдбергу, то в этой «поддержке» скрещивались и любовь к смелому летчику и желание поддержать зятя Двайт Мороу, компаньона фирмы и американского посла в Мексике (насколько сентиментальным является капитал, свидетельствует изречение Двайт Мороу, который, объясняя, почему выдает дочь за Линдберга, сказал: «Я собираюсь выставлять свою кандидатуру в президенты. О Линдберге пишут все газеты. Свадьба моей дочери с ним, это — величайшая реклама. А если он себе свернет шею, то это будет вторая даровая реклама»).
Г-н Морган, давая показания перед комиссией, сумел проявить еще одну сторону своего величия: он поддерживал не только республиканцев, как генерал Дауэс или Кулидж, он поддерживал и демократов, как Оуэн Юнг или Раскоб, который был главным руководителем избирательного аппарата демократической партии. Демагоги могут сказать, что таким образом Морган подкупал и республиканскую и демократическую партию. Но, если отбросить вульгарное слово «подкуп» и сказать, что он влиял на обе партии буржуазии, то это показывает только, какую благотворительную роль играет финансовый капитал, обеспечивая постоянство в политике, необходимое в интересах «общества». Лучшим доказательством, что Морган так именно понимал «поддержку», оказываемую представителям обеих партий, является тот факт, что он ведь сам об этом рассказал комиссии, ничего не скрывая и ничего не стыдясь. Если некоторые газеты утверждают, что Морган, выкладывая на стол всех демократов, которых держал в кармане, этим хотел сказать Рузвельту, что опасно чересчур далеко заходить в демагогии, то г. Морган за такое толкование его чистосердечия, как шантажа, понятно, не несет никакой ответственности.
Мы не знаем, как откликнулась крупнокапиталистическая пресса Америки на допрос Моргана, но достаточно привести оценку венской «Нейне фрейе прессе», газеты, представляющей теперь очень обедневший финансовый капитал, но искони выражающей взгляды биржевиков, и оценку ее братского органа — будапештского «Пестер Ллойд», чтобы видеть, насколько вынужденна эта «чистка» Моргана и насколько буржуазия… ее не боится: «Это не зрелище, которое заслуживает подражания, — пишет венская газета, — президент Рузвельт показывает то, что американцы называют большой палкой. Он проводит инфляцию и одновременно борется с инфляционистами, он создает условия, в которых создаются миллиардные биржевые прибыли, и одновременно он хочет регламентировать промышленность, как какой-нибудь ученый государственный социалист. При этом для народа он устраивает маленькую охоту. Магнаты из Уолстрит должны явиться перед следственной комиссией и должны отвечать на вопросы человека по имени Пекора, на которого они даже сверху не посмотрели бы, если бы он случайно не был государственным прокурором в этом процессе». И венская биржевка жалуется на антикапиталистический дух, проявляющийся в Америке,
Будапештская биржевка, пролив слезы над реками Вавилонскими, молодецки заявляет: «Это был кинопросмотр, устроенный для маленького человека с улицы. Хотели показать маленькому человеку, миллионам маленьких людей, потерявшим деньги на бирже, что для демократического режима Уолстрит и цезарь Уолстрита Джон Пирпонт Морган не является недотрогой». И так же, как венская, будапештская биржевка заявляет, что самое важное в этом деле — это демагогическая тенденция подзадоривания мелкобуржуазной массы против финансового капитала. Обе биржевки правы: они великолепно знают, что так же невозможен капитализм без коррупции, как невозможны публичные дома без разврата. Биржевые жрецы правы, когда вспоминают, что дядя теперешнего президента Соединенных штатов бывший президент Теодор Рузвельт в 1903 г. начал бешеную «борьбу» против покойного папаши Пирпонта Моргана по поводу объединения двух больших железных дорог в руках моргановского дома и что эта борьба окончилась полной победой дома Моргана над Белым домом. Вспоминая эту историю, базельская биржевая газета «Базелер нахрихтен» пишет: «Мы не ошибаемся, высказывая мнение, что и теперешние неприятные разоблачения не потрясут дома Моргана. Человека, который финансировал войну, не легко опрокинуть».
Базель — город тихий, далекий от мировой бури. Поэтому там был помещен «Репарационный банк». Но и Репарационного банка этого скоро не будет. Война, которую финансировал г. Морган, потрясла кое-что побольше и покрупнее дома Моргана, — она потрясла капиталистический строй. И поэтому даже показные демагогические «чистки», устраиваемые режиссерами капиталистических партий, чтобы создать отдушину для настроений мелкой буржуазии, имеют революционизирующее влияние. Они показывают гниль капитализма воочию массам, которые видят, как возникает новый социалистический строй, не знающий капиталистической гнили. Показные чистки могут уступить место действительным чисткам мировой атмосферы исторической бурей.
Июнь 1933