ДѢЙСТВУЮЩІЕ. править
Король Генрихъ IV.
Генрихъ, принцъ Вэльсскій, Іоаннъ, принцъ Лэнкэстерскій — сыновья его.
Графъ Вестморлэндъ, Сэръ Вальтеръ Блёнтъ — друзья его.
Томасъ Перси, графъ Ворстеръ.
Генрихъ Перси, графъ Норсомберлэндъ.
Генрихъ Перси, по прозванью Горячка, сынъ его.
Эдмондъ Мортимеръ, графъ марчскій.
Скрупъ, архіепископъ іоркскій.
Сэръ Михаэль, другъ архіепископа.
Архибальдъ, графъ Догласъ.
Овэнъ Глендоверъ.
Сэръ Ричардъ Вернонъ.
Сэръ Джонъ Фальстафъ.
Пойнсъ.
Гадсхиль.
Пето.
Бардольфъ.
Леди Перси, жена Горячки и сестра Мортимера.
Леди Мортимеръ, жена Мортимера и дочь Глендовера.
Мистрисъ Квикли, хозяйка таверны въ Истчипѣ.
ДѢЙСТВІЕ I. править
СЦЕНА 1. править
К. ГЕН. Какъ ни утомлены мы, какъ ни изнурены заботами, мы находимъ однакожь, что время запуганному миру встрепенуться, дохнуть одышливыми кликами новыхъ битвъ; но на берегахъ уже далекихъ. Жадной почвѣ нашей родины не пачкать уже губъ кровью своихъ собственныхъ дѣтей; войнѣ не взрывать нашихъ полей окопами, не топтать нашихъ цвѣтовъ вооруженными копытами враждебныхъ переходовъ. Противники, которые, — какъ метеоры взволнованнаго неба, одного вещества, одного происхожденія, — сшибались такъ недавно въ кровавой, внутренней схваткѣ, въ ярой междоусобной бойнѣ, стекутся въ одинъ стройный, дружественный рядъ, пойдутъ всѣ по одному пути, не возставая ни противъ знакомыхъ, ни противъ друзей, ни противъ родственниковъ, и лезвее войны не поранитъ, какъ дурно закрытый ножъ, хозяина. И потому, друзья, — какъ воины Христа завербованные, обязанные воевать подъ знаменіемъ благодатнаго креста его, — мы не медля соберемъ ко гробу Господню войско Англичанъ, руки которыхъ еще въ утробѣ матери сложились на то, чтобъ согнать невѣрныхъ съ священныхъ полей, по которымъ ходили благословенныя ноги, пригвожденныя, за тысячу четыреста лѣтъ, къ горькому кресту ради нашего спасенія. Дума объ этомъ предпріятіи постарѣла уже двѣнадцатью мѣсяцами, стало толковать еще о томъ, что мы осуществимъ ее, безполезно; не для того собрались мы. Скажите же мнѣ, мой добрый братъ Вестморлэндъ, что придумалъ вчерашнею ночью нашъ совѣтъ, чтобы ускорить этотъ походъ, такъ для насъ драгоцѣнный?
ВЕСТМ. Государь, твоимъ желаніемъ занимались ревностно, составили уже нѣсколько смѣтъ необходимыхъ издержекъ; но вчерашнею ночью, какъ нарочно, прискакалъ гонецъ изъ Вэльса съ предурными вѣстями, изъ которыхъ самая худшая, что благородный Мортимеръ, выступившій съ Гирфордширскими воинами противъ дикихъ и неустроенныхъ ватагъ Глендовера, взятъ въ плѣнъ этимъ бѣшенымъ Вэльсцемъ. Около тысячи его войска перерѣзано, и вэльсскія женщины издѣвались надъ трупами, уродуя ихъ съ такимъ звѣрствомъ, съ такой непристойностью, что и пересказать безъ стыда невозможно.
К. ГЕН. И эта вѣсть остановила занятіе нашимъ походомъ въ Палестину?
ВЕСТМ. Эта и еще другія подобныя, потому что я съ сѣвера получена не менѣе непріятная вѣсть такого содержанія: въ день Воздвиженья креста, безстрашный Горячка[1], юный Генрихъ Перси сразился при Гольмедонѣ съ храбрымъ Архибальдомъ, этимъ вѣчно-доблестнымъ и побѣдоноснымъ Шотландцемъ. Судя по грому пушекъ и по всѣмъ вѣроятностямъ, дѣло завязалось жаркое. Гонецъ, привезшій эту вѣсть, вскочилъ на лошадь во время самаго разгара, и потому не знаетъ, чѣмъ оно кончилось.
К. ГЕН. Это можетъ вамъ сказать нашъ дорогой и истинно неутомимый другъ, сэръ Вальтеръ Блёнтъ, только что соскочившій съ коня, обрызганный всѣми перемѣнами почвы между Гольмедона и вашей столицы. Онъ привезъ пріятныя, радостныя вѣсти. Графъ Догласъ разбитъ; сэръ Вальтеръ видѣлъ: десять тысячъ храбрыхъ Шотландцевъ и двадцать два рыцаря лежали грудами въ собственной крови на Гольмедонской равнинѣ. Кромѣ того, Горячка взялъ въ плѣнъ Мордаке графа Фейфскаго, старшаго сына побѣжденнаго графа Догласа, графовъ Атоля, Мёррея, Ангуса и Ментейса. Славная добыча! дивная побѣда! не такъ ли, братъ?
ВЕСТМ. Клянусь, такой побѣдой могъ бы возгордиться и принцъ.
К. ГЕН. Вотъ, ты и огорчаешь меня; заставляешь грѣшить, возбуждая зависть, что графъ Норсомберлэндъ отецъ такого доблестнаго сына — сына, который безпрестанно на языкѣ славы, стройнѣйшее дерево рощи, любимецъ и гордость счастія. Слушая разсказъ о его подвигахъ, я вижу развратъ и позоръ пачкающіе чело моего Генриха. О, еслибъ можно было доказать, что какой-нибудь проворный ночной духъ обмѣнялъ вашихъ дѣтей еще въ колыбеляхъ: моему далъ имя Перси, Норсомберлэндову — Плантагенета; тогда его Генрихъ былъ бы моимъ, а мой — его Генрихомъ. Но оставимъ это. Что скажетъ мой братъ о высокомѣріи этого самаго Перси? плѣнниковъ, которыхъ онъ сдѣлалъ въ этомъ сраженіи, онъ удерживаетъ у себя, извѣщая, что выдаетъ мнѣ только Мордаке, графа Фейфскаго[2].
ВЕСТМ. И все это по наущенію его дяди Ворстера, враждебнаго вамъ во всѣхъ отношеніяхъ. Это онъ заставляетъ его пѣтушиться, вздымать гребень юности противъ вашего величества.
К. ГЕН. Я потребовалъ его къ отвѣту, и это, разумѣется, задержитъ на нѣкоторое время нашъ священный походъ въ Іерусалимъ. Въ слѣдующую среду, любезный братъ, мы держимъ совѣтъ въ Виндзорѣ — объяви это лордамъ, и за тѣмъ возвратись къ намъ тотчасъ же. Еще многое, чего теперь не можемъ высказать отъ негодованія, нужно намъ и сообщить тебѣ и сдѣлать.
ВЕСТМ. Незамедлю.
СЦЕНА 2. править
ФОЛЬС. А которой-то теперь часъ, Галь?
П. ГЕН. Твое остроуміе такъ заплыло жиромъ отъ питья стараго хереса, разстегиванья послѣ ужина и спанья на скамьяхъ послѣ обѣда, что спрашиваешь совсѣмъ не то, что хочешь. Какое, къ чорту, тебѣ дѣло до времени дня? До тѣхъ поръ, пока часы не сдѣлаются кубками хереса, минуты каплунами, колокола языками сводней, циферблаты вывѣсками домовъ разврата, а солнце — пригожей, пылкой дѣвкой въ яркокрасномъ платьѣ — я рѣшительно не пойму, какъ могъ сорваться у тебя съ языка совсѣмъ излишній вопросъ о времени дня?
ФОЛЬС. Дѣйствительно такъ, Галь; вѣдь мы, похитители кошельковъ, ходимъ при мѣсяцѣ и семи звѣздахъ, а не при Ѳебѣ — этомъ «такъ прекрасномъ странствующемъ рыцарѣ!»[3] И я прошу тебя, любезный проказникъ, когда ты будешь королемъ, ради чего да сохранитъ Господь твою милость — совралъ, слѣдовало бы сказать высочество, потому что милости тебѣ не будетъ —
П. ГЕН. Какъ, не будетъ?
ФОЛЬС. Да не будетъ; даже и настолько, чтобъ составить прологъ къ какому-нибудь яйцу съ масломъ[4].
П. ГЕН. Хорошо, что жь далѣе? договаривай, договаривай.
ФОЛЬС. Такъ вотъ, милый шалунъ мой, когда ты будешь королемъ, не позволяй называть насъ, оруженосцевъ ночи, ворами дневныхъ прелестей; пусть зовутъ лѣсничими Діаны, рыцарями сумрака, любимцами луны. Заставь говорить, что мы люди порядочные, потому что управляемся, какъ море, луной, нашей благородной и цѣломудренной повелительницей, подъ покровительствомъ которой — воруемъ.
П. ГЕН. Не дурно, и даже близко къ правдѣ, потому что ваше счастье, счастье рыцарей луны, — приливаетъ и отливаетъ какъ море, управляясь, какъ море, луной же. А въ доказательство: кошелекъ, добытый отчаяннѣйшимъ образомъ въ понедѣльникъ ночью, вытрясенъ безпутнѣйшимъ образомъ поутру во вторникъ; пріобрѣтенъ крикомъ «стой!» — опустошенъ крикомъ «вина!» То отольетъ до подошвы лѣстницы, то прильетъ до верхушки висѣлицы.
ФОЛЬС. Правда, шалунъ! ей-Богу, правда! Во всякомъ случаѣ, согласись, что хозяйка моей таверны наисладчайшая бабенка.
П. ГЕН. Какъ медъ Гиблы, мой старый шалунъ замка[5]! Согласись же, что и кожаная куртка наисладчайшая заключительная одежда[6]:
ФОЛЬС. Это что еще, сумазбродный шутъ? къ чему эти вздорныя двусмысленности? какое мнѣ, чортъ, дѣло до кожаной куртки?
П. ГЕН. Какое мнѣ, дьяволъ, дѣло до хозяйки твоей таверны?
ФОЛЬС. Ты однакожь не разъ, частенько-таки призывалъ ее для разсчета.
П. ГЕН. А призывалъ ли когда тебя для уплаты твоей части?
ФОЛЬС. Никогда. Я всегда отдамъ тебѣ должное: ты тутъ всегда одинъ расплачивался.
П. ГЕН. И тутъ и вездѣ, если доставало денегъ, а не доставало — пользовался моимъ кредитомъ.
ФОЛЬС. Ну да, и пользовался такъ, что стало несомнѣнно, что ты несомнѣнный наслѣдникъ[7]. Скажи однакожь, мое сокровище, когда ты будешь королемъ, что въ Англіи — все по прежнему будутъ стоять висѣлицы, и отвага, какъ и теперь, все будетъ сдерживаться ржавой уздой стараго шута — закона? Послушай; не вѣшай воровъ, когда ты будешь королемъ.
П. ГЕН. Нѣтъ, это ужь будетъ твое дѣло.
ФОЛЬС. Мое? прекрасно! Клянусь Богомъ, я буду славнымъ судьей.
П. ГЕН. Да ты ужь я теперь толкуешь вкривь; я говорю, что твое дѣло будетъ вѣшать воровъ, что ты будешь славнымъ палачемъ.
ФОЛЬС. И то хорошо, Галь; это нѣкоторымъ образомъ согласуется даже съ моимъ характеромъ; могу сказать, какъ и служба — при дворѣ.
П. ГЕН. Ради милостей, наградъ.
ФОЛЬС. Да, платьемъ казнимыхъ[8], а имъ гардеробъ палача не бѣденъ. — Чортъ возьми, я нынче грустенъ, какъ старый котъ, или какъ медвѣдь, когда его рвутъ за уши.
П. ГЕН. Или какъ старый левъ, или какъ лютня любовника.
ФОЛЬС. Или какъ хрипъ линкольнской волынки[9].
П. ГЕН. А что ты скажешь на счетъ сравненія съ зайцемъ[10], или съ грустнымъ видомъ Мурскаго рва[11]?
ФОЛЬС. У тебя препротивныя сравненія, хотъ и несомнѣнно, что ты остроумнѣший, шельмоватѣйшій, любезнѣшій изъ принцевъ. — Но, Галь, прошу тебя, не смущай меня болѣе суетами. Ей Богу, я желалъ бы, чтобъ и ты и я узнали, гдѣ покупается добрая слава. Вотъ еще на дняхъ, одинъ изъ старыхъ лордовъ Совѣта журилъ меня на улицѣ за васъ, сэръ; но я, разумѣется, не послушалъ его, не посмотрѣлъ на него. А онъ говорилъ очень, очень умно, и притомъ на улицѣ.
П. ГЕН. И хорошо сдѣлалъ. Вѣдь сказано же: мудрость кричитъ на улицахъ, и никто ее не слушаетъ.
ФОЛЬС. О, у тебя препроклятыя ссылки; ты въ состояніи соблазнить даже и святаго. Ты иного сдѣлалъ мнѣ зла, Галь, да проститъ тебѣ это Господь! Не зная тебя, Галь, я не зналъ ничего; а теперь, если говорить правду, что я? ни многимъ развѣ лучше злѣйшаго изъ грѣшниковъ. Нѣтъ, надобно оставить эту жизнь, и я оставлю, ей-Богу! Я буду подлецъ, если не оставлю; я не хочу попасть въ преисподнюю ни для какого королевскаго сына во всемъ христіянствѣ!
П. ГЕН. А что, Джэкъ, гдѣ добудемъ кошелекъ завтра?
ФОЛЬС. Гдѣ хочешь, мое сокровище, — я съ вами. Назови меня подлецомъ, если я отъ васъ отстану; позорь какъ хочешь.
П. ГЕН. Хорошо исправленіе — отъ молитвы къ грабежу!
ФОЛЬС. (не видя Пойнса). Что жь, Галь, вѣдь это мое призваніе, а трудиться по призванію нисколько не грѣхъ. — А, Пойнсъ! Теперь мы узнаемъ, не нашелъ ли Гадсхиль какой работишки. Ну что, если бы люди награждались по достоинствамъ, какая пора въ аду была бы для него достаточно жаркой? Это отъявленнѣйшій изъ всѣхъ мошенниковъ, когда-либо останавливавшихъ честнаго человѣка громкимъ: «стой!»
П. ГЕН. Здравствуй, Недъ[12].
ПОЙНС. Здравствуй, любезный Галь. — Ну что поговариваетъ госпожа Совѣсть? Что подѣлываетъ старый сэръ Джонъ Хересъ съ Сахаромъ[13]? Что, Джэкъ, какъ твое дѣло съ дьяволомъ о душѣ, которую ты продалъ ему въ послѣднюю великую пятницу за стаканъ мадеры, да за ножку холоднаго каплуна?
П. ГЕН. Сэръ Джонъ сдержитъ свое слово; дьяволъ получитъ свою покупку. Джэкъ никогда еще не измѣнялъ пословицамъ — отдастъ дьяволу дьявольское.
ПОЙНС. Да вѣдь тебѣ не миновать проклятія, если сдержишь слово дьяволу.
П. ГЕН. Все равно, ему ее миновать его, если и надуетъ дьявола.
ПОЙНС. Слушайте же, слушайте, друзья, завтра ранехонько, въ четыре часа утра, быть непремѣнно въ Гадсхилѣ. Идутъ богомольцы въ Кэвтербёри съ богатыми дарами, ѣдутъ купцы въ Лондонъ съ кошельками прежирными. У меня есть маски для васъ всѣхъ; у васъ есть лошади. Гадсхиль ночуетъ въ Рочестерѣ; я заказалъ ужинъ на завтрешнюю ночь въ Истчипѣ; дѣло это тамъ же безопасно, какъ лечь спать. Поѣдете — я начиню ваши кошельки кронами; не поѣдетѣ — оставайтесь, и чтобъ васъ повѣсили.
ФОЛЬС. Послушай, Эдуардъ, если я останусь дома, не поѣду съ вами — я повѣшу васъ за то, что поѣдете.
ПОЙНС. Ты, рожа?
ФОЛЬС. Галь, ты съ нами?
П. ГЕН. Кто, я? я буду грабить, сдѣлаюсь воромъ? Никогда, клянусь честью!
ФОЛЬС. Да въ тебѣ нѣтъ ни чести, ни мужества, ни товарищества — ты даже не королевской крови, если у тебя не достанетъ духа добыть десять шиллинговъ[14].
П. ГЕН. Такъ и быть; почему жь хоть разъ въ жизни не подурачиться.
ФОЛЬС. Вотъ это дѣло.
П. ГЕН. Что бы изъ того не вышло, я — остаюсь дона.
ФОЛЬС. Если такъ, клянусь Богомъ, а измѣню тебѣ, когда ты будешь королемъ.
П. ГЕН. Пожалуй.
ПОЙНС. Сэръ Джонъ, прошу, оставь васъ однихъ; я приведу такіе резоны, что онъ непремѣнно поѣдетъ.
ФОЛЬС. Хорошо, да даруетъ же тебѣ Господь даръ убѣжденія, а ему уши вниманія, чтобъ то, что ты скажешь, тронуло, а то, что онъ услышитъ, нашло вѣру; чтобъ настоящій принцъ, сдѣлался для потѣхи ложнымъ воромъ, потому что бѣдное злоупотребленіе времени нуждается въ поддержкѣ. Прощайте; вы найдете меня въ Истчипѣ.
П. ГЕН. Прощай, моя поздняя весна! прощай, мое бабье лѣто! (Фольстафъ уходитъ.)
ПОЙНС. Послушайте, мой добрый, мой любезный лордъ, поѣзжайте завтра съ нами. Я придумалъ славную шутку, а одному она рѣшительно невозможна. Фольстафъ, Бардольфъ, Пето и Гадсхиль ограбятъ проѣзжихъ. Ни вы, ни я при этомъ не будемъ; но только что они оберутъ ихъ — снесите мою голову съ плечь, если мы не отнимемъ у нихъ добычи.
П. ГЕН. Но какъ же мы отдѣлаемся отъ нихъ, выѣхавъ вмѣстѣ?
ПОЙНС. Зачѣмъ же вмѣстѣ? Мы выѣдемъ прежде или послѣ, назначивъ мѣсто гдѣ съѣхаться, и, разумѣется, не съѣдемся; они рѣшатся на подвигъ безъ насъ, и только что кончутъ — мы какъ тутъ.
П. ГЕН. Они все-таки узнаютъ насъ по лошадямъ, по платью, по всему.
ПОЙНС. Вздоръ! нашихъ лошадей они не увидятъ — я привяжу ихъ въ лѣсу; маски мы перемѣнимъ только что разъѣдемся, а слишкомъ знакомое имъ платье прикроемъ клееночными плащами.
П. ГЕН. Но на двоихъ не будетъ ли ихъ слишкомъ много?
ПОЙНС. Двое, я знаю, рѣшительнѣйшіе изъ всѣхъ возможныхъ трусовъ, которые когда-либо давали тылъ; что жь касается до третьяго, если онъ будетъ противиться долѣе, чѣмъ нужно, я отрекаюсь навсегда отъ оружія. — Всего забавнѣе въ этой продѣлкѣ, будетъ безпримѣрное лганье, которымъ угоститъ насъ жирный бездѣльникъ, когда мы соберемся ужинать, — его разсказы, какъ онъ сражался по крайней мѣрѣ съ тридцатью, съ какимъ искусствомъ отбивался, сколько нанесъ удивительнѣйшихъ ударовъ, сколькимъ опасностямъ подвергался. Въ изобличеніи его вся потѣха.
П. ГЕН. Хорошо, я ѣду; добудь все нужное и заѣзжай за мной. Завтра, ночью я ужинаю въ Истчипѣ. Прощай.
ПОЙНС. Прощайте, мой лордъ. (Уходитъ.)
П. ГЕН. О, я знаю васъ всѣхъ, и несмотря на то, буду еще нѣсколько времени покровительствовать необузданнымъ прихотямъ вашего разгула. Я подражаю, въ этомъ случаѣ, солнцу, которое позволяетъ же презрѣннымъ, заразительнымъ тучамъ скрывать красоту его отъ цѣлаго міра, чтобъ міръ, потерявшій его на время изъ виду, дивился ему еще болѣе, когда оно, задумавъ явиться въ полкомъ блескѣ, вдругъ прорѣжетъ мрачные, густые туманы, которые, казалось, задушали его. Будь круглый годъ все веселые праздники, и празднованье сдѣлалось бы такъ же скучнымъ, какъ работа; но когда они приходятъ изрѣдка — какъ желаешь, чтобъ они пришли поскорѣе, — и ничто не нравятся болѣе рѣдкихъ неожиданностей. Точно такъ, когда я брошу эту разгульную жизнь, выплачу долгъ, которымъ никогда не обязывался — я обману всѣ ожиданія людей, показавъ имъ на сколько я лучше того, что обѣщалъ. Какъ блестящій металлъ на темномъ грунтѣ, мое исправленіе, сверкая надъ недостатками, покажется еще прекраснѣе, привлечетъ болѣе взоровъ, чѣмъ лишенное этой фольги. Я употреблю въ пользу и самыя погрѣшности, и выкуплю все, тогда какъ никто объ этомъ и не воображаетъ.
СЦЕНА 3. править
К. ГЕН. Моя кровь была слишкомъ холодна и умѣренна, неспособна вскипать отъ подобныхъ оскорбленій, и вы, смекнувъ это, топчете мою терпѣливость ногами. Но будьте же увѣрены — отнынѣ я буду болѣе самимъ собой, придамъ болѣе мощи и грозы моему обращенію, которое было уступчиво какъ масло, мягко какъ молодой пухъ, и потому лишило меня должнаго уваженія, которымъ гордая душа платитъ только гордой.
ВОРСТ. Нашъ родъ, мой повелитель, нисколько не заслуживаетъ королевской опалы, и тѣмъ менѣе короля, которому наши же руки помогли такъ возвеличиться.
НОРС. Государь —
К. ГЕН. Выдь вонъ, Ворстеръ, — я вижу въ твоихъ глазахъ угрозу и неповиновеніе. О, сэръ, вы держите себя слишкомъ дерзко и надменно; но король не расположенъ уже сносить кичливое хмуренье подданнаго. Вы можете насъ оставить; когда намъ понадобятся вашъ совѣтъ или служба, мы васъ потребуемъ. (Вордсвортъ уходитъ. Король, обращаясь къ Норсомберлэнду). Вы хотѣли что-то сказать?
НОРС. Точно такъ, мой добрый повелитель. Мой сынъ говоритъ, что на требованіе отъ вашего имени плѣнниковъ, взятыхъ при Гольмедонѣ, онъ не отвѣчалъ такимъ рѣшительнымъ отказомъ, какъ передали вашему величеству. И потому тутъ виновата или зависть, или недоразумѣніе, а не сынъ мой.
ГОРЯЧ. Государь, я не отказывался отъ выдачи плѣнниковъ. Я помню, что, по окончаніи битвы, когда распаленный яростью и жаркой сѣчей, и стоялъ, опершись на мечь, утомленный, едва переводя дыханіе, — явился какой-то лордъ, разодѣтый впухъ, разряженный какъ женихъ, раздушенный какъ торгашъ модами[15], съ недавно выкошеннымъ подбородкомъ, очень похожимъ на сжатое поле. Между большимъ и другими пальцами онъ держалъ коробочку съ благовоніями[16], которую безпрестанно то подносилъ къ носу, то отнималъ отъ него, я разгнѣванный тѣмъ носъ его нюхалъ фыркая, когда она къ нему приближалась. Этотъ господинъ все улыбался и все болталъ, а когда солдаты начали таскать убитыхъ, называлъ ихъ невѣжами, неучами, за то, что осмѣливались проносить какой-нибудь гадкой трупъ между вѣтромъ и его свѣтлостію. Онъ разспрашивалъ меня въ безконечныхъ, сладкихъ, вычурныхъ выраженіяхъ, и, между прочимъ, потребовалъ, чтобъ я выдалъ ему плѣнниковъ для вашего величества. Мои охладѣвшія раны болѣли, а тутъ надоѣдалъ еще этотъ докучливый попугай, — я потерялъ терпѣніе и отвѣчалъ ему небрежно; но что: выдамъ или не выдамъ, — рѣшительно не помню. Меня взбѣсило, что онъ былъ такъ разряженъ, такъ раздушенъ и говорилъ, какъ фрейлина, о пушкахъ, о барабанахъ, о ранахъ — да сохранитъ насъ Боже отъ этихъ помѣтокъ! Онъ увѣрялъ меня, что при ушибахъ внутренностей — спермацетъ найдѣйствительнѣйшее лѣкарство; что чрезвычайно жалко, что выкапываютъ изъ нѣдръ невинной земли гадкую селитру, которая губитъ подлѣйшимъ образомъ такъ много прекраснѣйшихъ людей, и что онъ самъ давно былъ бы воиномъ, еслибъ не скверныя пушки. Какъ я сказалъ, я отвѣчалъ на эту пустую, безсвязную болтовню небрежно, и теперь прошу, мой повелитель, чтобъ его донесеніе не стало обвиненіемъ между моей любовью и вашимъ величествомъ.
БЛЁНТ. Сообразивъ, мой добрый повелитель, эти обстоятельства, я полагаю лучшимъ, еслибъ все, что бы ни сказалъ Генрихъ Перси такому лицу, на такомъ мѣстѣ и въ такое время, а равно и все пересказанное, — было предано забвенію и никогда не поднималось ему во вредъ или въ какое-либо обвиненіе. И тѣмъ болѣе, что все тогда сказанное, онъ беретъ теперь назадъ.
К. ГЕН. Но онъ и теперь выдаетъ вамъ плѣнниковъ только съ условіемъ, чтобъ мы тотчасъ же, на нашъ счетъ, выкупили его шурина, безумнаго Мортимера, — который, клянусь душой, съ намѣреніемъ погубилъ войско, выведенное имъ на битву съ великимъ чародѣемъ, проклятымъ Глендоверомъ, на дочери котораго, какъ мы слышали, недавно женился. И мы — опустошай сундуки на выкупъ измѣнника, покупай измѣну, веди переговоры съ врагами[17], когда они погубили себя? Нѣтъ, пусть вздыхаетъ въ безплодныхъ горахъ; потому что никогда не почту я моимъ другомъ того, чей языкъ попроситъ хоть пенсъ на выкупъ бунтовщика Мортимера!
ГОРЯЧ. Бунтовщика Мортимера! Государь, онъ отпалъ отъ тебя только по прихоти военнаго счастья. — Чтобъ доказать это, развѣ недостаточно и одного языка ранъ, зіяющихъ ранъ, которыми онъ покрылся такъ доблестно, на усѣянныхъ тростниками берегахъ прекраснаго Северна, безбоязненно сражаясь почти цѣлый часъ, одинъ на одинъ, съ великимъ Глендоверомъ? Три раза останавливались они, чтобъ перенести духъ; три раза, по обоюдному согласію, принимались они пить воду быстраго Северна, и Севернъ, ужаснувшись ихъ кровожадныхъ взоровъ, бѣжалъ боязливо между трепещущихъ тростниковъ и пряталъ свою курчавую голову подъ нависшій берегъ, обагренный кровью мощныхъ противниковъ. Никогда тощая, гнилая политика не разцвѣчивала своихъ дѣйствій такими тяжкими ранами; а благородный Мортимеръ никогда не получалъ ихъ еще столько, и всѣ добровольно. Не клевещи же на него, называя бунтовщикомъ.
К. ГЕН. Ты клевещешь на него, Перси! ты клевещешь. Никогда не встрѣчался онъ съ Глендоверомъ. Вступить въ единоборство съ Глендоверомъ для него такъ же страшно, какъ встрѣтиться одинъ на одинъ съ дьяволомъ. — Стыдясь! — Отнынѣ не говори намъ ни слова о Мортимерѣ. Присылай плѣнниковъ какъ можно скорѣе, или услышишь отъ насъ такое, что и не понравится. — Лордъ Норсомберлэндъ, вы можете ѣхать съ вашимъ сыномъ. — Пришли плѣнниковъ, или услышишь еще. (Уходитъ съ Блёнтомъ и свитой).
ГОРЯЧ. Да еслибъ и самъ дьяволъ пришелъ и заревѣлъ: «выдай!» — я не выдамъ ихъ! Я сейчасъ же пойду я скажу ему это, — облегчу сердце, хоть бы съ опасностью для головы.
НОРC. Ты опьянѣлъ отъ бѣшенства. Постой, погоди; вотъ идетъ твой дядя.
ГОРЯЧ. Не говори о Мортимерѣ! — Да я хочу говорить о немъ; я пусть моей душѣ не видать спасенія, если не соедянюсь съ нимъ. Я опорожню всѣ мои жилы, источу мою кровь по каплѣ, чтобъ поднять угнетеннаго Мортимера такъ же высоко, какъ этого безпамятнаго короля, этого неблагодарнаго, ядовитаго Болинброка!
НОРС. Братъ, король свелъ съ ума твоего племянника.
ВОРСТ. Кто вздулъ это пламя, послѣ того, какъ я ушелъ.
ГОРЯЧ. Онъ не шутя хочетъ, чтобъ я выдалъ ему всѣхъ моихъ плѣнниковъ; и когда я еще разъ потребовалъ выкупа брата моей жены, онъ поблѣднѣлъ и взглянулъ на меня такъ убійственно, дрожа отъ одного имени Мортимера.
ВОРСТ. Я не виню его за это. Развѣ покойный Ричардъ I не объявилъ Мортимера ближайшимъ преемникомъ по крови[18]?
НОРС. Какъ же — я самъ слышалъ. Это было въ то время, когда несчастный король — да проститъ намъ Господь все зло, которое мы ему сдѣлали, — отправлялся на войну въ Ирландію, откуда его возвратили, чтобъ лишить престола, а вскорѣ за тѣмъ и жизни.
ВОРСТ. За что и позоритъ насъ широкая пасть міра.
ГОРЯЧ. Постойте. Дѣйствительно король Ричардъ объявилъ моего брата Эдмонда Мортимера наслѣдникомъ престола?
НОРС. Я самъ слышалъ.
ГОРЯЧ. Такъ и я не виню его брата-короля за желаніе, чтобъ онъ издохъ въ безплодныхъ горахъ. Но неужели вы — вы, возложившіе корону на голову этого безпамятнаго человѣка, заклейменные изъ-за него гнуснымъ пятномъ подъущенія на убійство, — неужели вы потерпите, чтобъ на васъ тяготѣлъ цѣлый міръ проклятій, какъ на его помощникахъ, его низкихъ, второстепенныхъ орудіяхъ — веревкахъ, лѣстницахъ или, еще лучше — палачахъ? Простите, что я спускаюсь такъ низко, чтобъ показать вамъ ваше значеніе — мѣсто, которое занимаете при этомъ хитромъ королѣ. — Неужели вы допустите, чтобъ на позоръ вамъ говорили теперь, или передали въ лѣтописяхъ временамъ грядущимъ, что люди такъ благородные, такъ могущественные обрекли себя на дѣло несправедливое, а вы — да проститъ вамъ это Господь, — вы оба участвовали въ низверженіи Ричарда, этого прекраснаго, роскошнаго розана, чтобъ посадить на его мѣсто Болинброка — этотъ тернъ, этотъ шиповникъ! Неужели, для большаго еще срама, вы дадите право говорить, что вы одурачены, презрѣны, отвергнуты тѣмъ, для кого подверглись такому позору? Нѣтъ, время возвратить утраченную честь, возстановить себя во мнѣніи свѣта, отомстивъ за это надменное, насмѣшливое пренебреженіе высокомѣрному королю, который и дни и ночи только о томъ и думаетъ, какъ бы за всѣ ваши услуги расплатиться съ вами вашею же кровавой смертью. И потому я говорю —
ВОРСТ. Довольно, племянникъ, ни слова болѣе. Я открою для тебя сокровенную книгу, прочту твоему быстро понимающему негодованію тайны великія, страшныя, столь же полныя опасностей и отваги, какъ переходъ черезъ громко ревущій потокъ по шаткому копью.
ГОРЯЧ. Упалъ — прощай — или тони, или плыви! Пошлите опасность отъ востока къ западу, только бы честь перекрестила ее отъ сѣвера къ югу, и пусть ихъ борются! — Вѣдь при подъемѣ льва кровь движется сильнѣй, чѣмъ при подъемѣ зайца.
НОРС. И одна уже мысль о всякомъ великомъ подвигѣ выводитъ его изъ себя.
ГОРЯЧ. Клянусь небомъ, мнѣ кажется такъ легко: и вскочить на блѣдноликій мѣсяцъ, чтобъ сорвать съ него свѣтлую честь, — и нырнуть въ такую глубь, въ которой свинецъ никогда не доставалъ еще дна, чтобъ за кудри вытащить оттуда утонувшую честь, если только возвратившій ее можетъ пользоваться всѣми ея дарами безраздѣльно; половинчатое же, раздѣльное наслажденіе къ чорту!
ВОРСТ. Онъ представляетъ себѣ цѣлый міръ призраковъ, а на что бы слѣдовало — не обращаетъ никакого вниканія. Выслушай меня, любезный племянникъ.
ГОРЯЧ. Ахъ, извините.
ВОРСТ. Благородныхъ Шотландцевъ, которыхъ ты взялъ въ плѣнъ —
ГОРЯЧ. Я удержу у себя, всѣхъ. клянусь небомъ, ему не видать ни одного; не видать, еслибъ даже и однимъ ногъ снасти свою душу. Не выдамъ ни одного, клянусь этой рукой.
ВОРСТ. Ты горячишся и не слушаешь моихъ предложеній. Плѣнниковъ, ты оставишь у себя —
ГОРЯЧ. Оставлю, это кончено! Онъ сказалъ, что не выкупитъ Мортимера, запретилъ мнѣ говорить о Мортимерѣ; но я проберусь къ нему, спящему, и на ухо закричу ему: «Мортимеръ». Добуду скворца, выучу его кричать одно только имя Мортимера и подарю ему, чтобъ бѣсить его безпрестанно.
ВОРСТ. Да выслушай же хоть одно слово.
ГОРЯЧ. Съ этого мгновенія, я торжественно отрекаюсь отъ всѣхъ помысловъ, кромѣ одного — сердить, мучить Болинброка. Даже принца вэльсскаго, этого буйнаго гуляку, я отравилъ бы стопкой пива, еслибъ не полагалъ, что отецъ не любитъ его и обрадуется его несчастію.
ВОРСТ. Прощай, племянникъ! Я поговорю съ тобой, когда ты будешь въ состоянія выслушать меня.
НОРС. Ты какъ нетерпѣливый глупецъ, ужаленный осой, предаешься бабьему бѣшенству и замыкаешь слухъ для всякой рѣчи, кромѣ своей собственной.
ГОРЯЧ. Да видите ли, меня сѣчетъ и бичуетъ какъ розгами, стрекочетъ какъ крапивой, кусаетъ какъ муравьями, только что услышу объ этомъ гнусномъ хитрецѣ Болинброкѣ! Въ Ричардово время — какъ называете вы это мѣсто — да будетъ оно проклято! — оно въ Глостерширѣ — ну, гдѣ еще засѣлъ безумный герцогъ, его дядя, его дядя Іоркъ, — гдѣ я въ первый разъ преклонилъ колѣна передъ этимъ улыбающимся королемъ, передъ этимъ Болинброкомъ, когда вы возвращались съ нимъ изъ Равенспорга?
НОРС. Замокъ Бёркли.
ГОРЯЧ. Ну, да! Сколько сахарныхъ вѣжливостей наговорила мнѣ тогда эта льстивая собака! И «когда его юное счастіе достигнетъ совершеннолѣтія», и «любезный Генрихъ Перси», и «мой добрый братъ» — къ чорту такихъ бездѣльниковъ! — Прости Господи, мое прегрѣшеніе! — Теперь говори, добрый дядя, — я кончилъ.
ВОРСТ. Нѣтъ, можетъ осталось что-нибудь еще, и ты начнешь опять. Мы подождемъ.
ГОРЯЧ. Я кончилъ, клянусь честью!
ВОРСТ. Такъ обратимся же опять къ твоимъ плѣннымъ Шотландцамъ. Освободи ихъ тотчасъ же безъ выкупа, и черезъ посредство Догласова сына набирай войска въ Шотландіи; что, по многимъ причинамъ, которыя сообщу тебѣ письменно, будь увѣренъ, допустятъ безъ всякаго затрудненія. — Вы же, мой лордъ, между тѣмъ какъ вашъ сынъ будетъ занятъ такимъ образомъ въ Шотландіи, вкрадитесь въ довѣренность благороднаго, всѣми любимаго архіепископа —
ІОРК. Іоркскаго?
ВОРСТ. Именно. Онъ сильно оскорбленъ казнію своего брата, лорда Скрупа, въ Бристолѣ. Я говорю вамъ не предположенія, не то что можетъ быть, а что знаю, что уже взвѣшено, обдумано, опредѣлено, и ждетъ только случая осуществиться.
ГОРЯЧ. Чую, чую, — и увѣренъ въ успѣхѣ.
НОРС. Ты всегда спускаешь собакъ прежде, чѣмъ звѣрь тронулся.
ГОРЯЧ. Ничего, дѣло во всякомъ случаѣ прекрасное. — И тогда войска Шотландіи и Іорка соединятся съ Мортимеромъ? Такъ?
ВОРСТ. Такъ.
ГОРЯЧ. Превосходно!
ВОРСТ. А что мы должны спѣшить наборомъ войска, чтобъ обезопасить наши головы, на это есть вполнѣ достаточная причина. Какъ бы смиренно мы ни вели себя, королю все будетъ казаться, что онъ у насъ въ долгу, что мы почитаемъ себя неудовлетворенными, пока не выищетъ случая расплатиться съ нами однажды завсегда. Вы сейчасъ видѣли первую попытку отвратить отъ васъ взоры любви.
ГОРЯЧ. Да, да; мы отмстимъ ему.
ВОРСТ. Прощай, племянникъ. Не заходи только въ этомъ дѣлѣ далѣе предѣловъ, которые назначу тебѣ письменно. Когда придетъ пора, а она придетъ скоро, я проберусь къ Глендоверу и къ лорду Мортимеру, улажу чтобъ ты и Догласъ могли разомъ соединиться съ нами, и тогда наше счастье, теперь такъ невѣрное, будетъ въ нашихъ мощныхъ рукахъ.
НОРС. Прощай, добрый братъ. Я надѣюсь, вамъ удастся.
ГОРЯЧ. Прощай, дядя! — О, сократи время, чтобъ поля, удары, стоны, скорѣй привѣтствовали нашу потѣху!
ДѢЙСТВІЕ II. править
СЦЕНА 1. править
1 ВОЩ. Э, э! да пусть меня повѣсятъ, если нѣтъ четырехъ утра. Колесница Карла[19] какъ разъ надъ новой трубой, а лошадь еще не навьючена. Эй, конюхъ!
КОН. (за сценой). Сейчасъ, сейчасъ.
1 ВОЩ. Послушай, Томъ, осѣдлай-ка пожалуста моего рыжака, да подложи подъ луку немного хлопокъ; а то бѣдняга исплечился такъ, что ни на что не похоже.
2 ВОЩ. И горохъ и бобы гнилы здѣсь какъ чортъ знаетъ что, а вѣдь отъ этого-то и заводятся въ бѣдныхъ лошадяхъ черви. Умеръ конюхъ Робинъ, и весь домъ пошолъ верхъ дномъ.
1 ВОЩ. Съ тѣхъ поръ, какъ вздорожалъ овесъ, бѣднякъ никакъ ужь не могъ поправиться; это и уморило его.
2 ВОЩ. А блохъ-то! — на всей лондонской дорогѣ, врядъ сыщется ли еще домъ, въ которомъ ихъ было бы столько. Я искусанъ какъ линь.
1 ВОЩ. Какъ линь? — Чортъ возьми! да онѣ искусали меня съ первыхъ пѣтуховъ, какъ не искусывали еще ни одного короля въ цѣломъ христіянствѣ!
2 ВОЩ. Никогда не дадутъ горшка, ну и пускаешь въ каминъ, а моча родитъ блохъ какъ морской пискарь[20].
1 ВОЩ. Эй, конюхъ! Да выдешь ли ты, чтобъ чортъ тебя побралъ!
2 ВОЩ. Мнѣ надо еще сдать окорокъ ветчины, да два свертка имбиря въ Чэрингъ-Кроссѣ.
1 ВОЩ. А мои индюки того и смотри, что передохнутъ въ корзинѣ. — Эй, конюхъ! что жь ты въ самомъ дѣлѣ — глазъ что ли нѣтъ во лбу — не слышишь? Подлецъ я, если свернуть тебѣ шею не такое же доброе дѣло, какъ выпить стаканъ вина. — Выдь же, проклятый. — Нѣтъ въ тебѣ ни чести, ни совѣсти.
ГАДСХ. Добраго утра, господа! Который-то теперь часъ?
1 ВОЩ. Часа два, я думаю.
ГАДСХ. Одолжя мнѣ пожалуста твоего фонаря, взглянуть на моего мерина въ конюшнѣ.
1 ВОЩ. Ну нѣтъ, спасибо; вѣдь мы знаемъ штуки и почище этихъ.
ГАДСХ. Такъ одолжи, хоть ты.
2 ВОЩ. Что? — Фонарь-то? Да я прежде посмотрю, какъ тебя будутъ вѣшать.
ГАДСХ. А какъ вы думаете, къ какому времени можно поспѣть въ Лондонъ?
2 ВОЩ. Поспѣешь еще, чтобъ лечь спать со свѣчей, — ручаюсь за это. — Идемъ, сосѣдъ Могсъ, разбудимъ господъ; вѣдь они хотѣли ѣхать съ нами, потому что клади-то съ ними на порядкахъ. (Вощики уходятъ.)
ГАДСХ. Эй, поднощикъ!
ПОДН. (за сценой). Сейчасъ, говоритъ карманная выгрузка.
ГАДСХ. Это то же что — сейчасъ, говоритъ поднощикъ, потому что ты столько же разнишся отъ выгрузки кармановъ, сколько наученіе отъ исполненія. Вѣдь ты пронюхиваешь гдѣ и какъ.
ПОДН. Добраго утра, мэстеръ Гадсхиль. Все точно такъ, какъ я говорилъ вчера вечеромъ. Одинъ, богатый помѣщикъ изъ кентской дичи, и съ нимъ триста маркъ золотомъ. Я слышалъ какъ онъ передавалъ кто за ужиномъ другому, который очень похожъ на что-то въ родѣ сборщика податей. И съ сборщикомъ клади довольно; но что именно — не знаю. Они ужь встали и требуютъ яицъ и масла; сейчасъ хотятъ ѣхать.
ГАДСХ. Вотъ тебѣ моя шея, если они не встрѣтятся съ школьниками святаго Нихольса[21].
ПОЙН. Нѣтъ, на что жь мнѣ твоя шея? Побереги ее лучше для палача; вѣдь я знаю, ты молишся святому Нихольсу такъ вѣрно, какъ только можно невѣрному.
ГАДСХ. Ну что ты мнѣ мелишь о палачѣ? Повисну — утучню двѣ висѣлицы; висѣть, такъ висѣть вмѣстѣ съ старымъ сэръ Джономъ, а онъ, ты знаешь, не изъ худенькихъ. Тутъ будутъ еще и другіе Троянцы[22]; да ужь такіе, какихъ тебѣ и во снѣ не грезилось. Вздумавъ, для потѣхи, сдѣлать нѣкоторую честь нашему ремеслу, они, себя ужь ради, непремѣнно выручатъ насъ, еслибъ мы и попались. Вѣдь я вожусь не съ жалкими бродягами, не съ такими, что бьютъ прохожихъ изъ-за какихъ-нибудь шести пенсовъ; не съ глупыми, усатыми, краснорожими пьянчугами; а все съ дворянствомъ да съ знатью, съ бургомистрами да съ сановниками, — съ такими, что не выдадутъ[23], что скорѣй будутъ битъ чѣмъ говорить, скорѣй говорить чѣмъ пить, и скорѣй пить чѣмъ молить. Вотъ и завралъ: они безпрестанно молятъ своего святаго, свою общину, или вѣрнѣе — не молятъ, а грабятъ[24], потому что разъѣзжаютъ по ней взадъ и впередъ и дѣлаютъ ее своей добычей.
ПОДН. Какъ сапогами[25] — общину-то? А что эти сапоги — въ слякоти не промокаютъ?
ГАДСХ. Куда промокать: ихъ смазываетъ само правосудіе. Мы грабимъ безопасно, какъ изъ замка[26]; у насъ есть папортниковое сѣмя[27]: мы ходимъ невидимками.
ПОДН. Ну, этимъ, я думаю, вы обязаны скорѣй ночи, чѣмъ сѣмени папортника.
ГАДСХ. Руку, и тебѣ будетъ часть изъ добычи; какъ честный человѣкъ.
ПОДН. Нѣтъ, лучше ужь — какъ безчестный воръ.
ГАДСХ. Ладно; Homo, общее названіе всѣхъ людей. Скажи конюху, чтобъ онъ вывелъ моего мерина. Прощай, безмозглый плутъ.
СЦЕНА 2. править
Входятъ Принцъ Генрихъ и Пойнсъ. Бардольфъ и Пето въ нѣкоторомъ отдаленіи.
ПОЙНС. Скорѣй, скорѣй; я увелъ лошадь Фольстафа, и онъ шумитъ какъ неразрѣзной бархатъ.
П. ГЕН. Спрячься.
ФОЛЬС. Пойнсъ! Пойнсъ, чортъ тебя возьми! Пойнсъ!
П. ГЕН. Молчи, жирный негодяй! что ты горланишь?
ФОЛЬС. Гдѣ Пойнсъ, Галь?
П. ГЕН. Пошелъ вверхъ, на холмъ; я сейчасъ отыщу его. (Притворяется будто ищетъ Пойнса).
ФОЛЬС. Да это наказанье, грабить съ этими мошенниками. Бездѣльникъ увелъ мою лошадь и привязалъ чортъ знаетъ гдѣ. Пройди я еще шага четыре по этой дорогѣ — я задохнусь. Но я все-таки надѣюсь умереть порядочной смертью, если только ускользну отъ висѣлицы за убійство этого мошенника. Вотъ ужь двадцать два года, что я ежечасно зарекаюсь водить съ нимъ знакомство, и до сихъ поръ никакъ не отвяжусь отъ него. Пусть меня повѣсятъ, если бездѣльникъ не приворожилъ меня къ себѣ какимъ-нибудь снадобьемъ; не можетъ быть иначе; я непремѣнно выпилъ что-нибудь приворотное. — Пойнсъ! Галь! — чтобъ очумѣть вамъ обоимъ! — Бардольфъ! Пето! — я скорѣй издохну, чѣмъ сдѣлаю еще шагъ для грабежа. Пусть я буду подлѣйшимъ холопомъ, который когда-либо щелкалъ зубами, если сдѣлаться честнымъ человѣкомъ, оставить этихъ бездѣльниковъ, не такое же доброе дѣло, какъ и выпить. Вѣдь для меня пѣшкомъ въ гору и восемь аршинъ все равно, что семьдесятъ миль, и жестокосердые мерзавцы знаютъ это какъ нельзя лучше. Къ чорту все, если ужь и воры не могутъ поступать другъ съ другомъ честно! (Свистятъ). Пфъ! — Всѣмъ вамъ ни дна, ни покрышки! Отдайте мнѣ мою лошадь, бездѣльники; отдайте лошадь, и убирайтесь на висѣлицу!
П. ГЕН. Молчи, пузанъ! Ложись, да прижми ухо покрѣпче къ землѣ — не услышишь ли лошадинаго скока.
ФОЛЬС. А есть съ вами рычаги, чтобъ за тѣмъ поднять меня? Клянусь честью, и за всѣ сокровища, сколько бы ихъ ни было въ казнохранилищѣ твоего отца, въ другой разъ, пѣшкомъ я не понесу моего тѣла такую даль! Какой чортъ надоумилъ васъ надсаживать меня такъ безбожно?
П. ГЕН. Ты лжешь — тебя не надсадили, а ссадили.
ФОЛЬС. Милѣйшій принцъ Галь, добрѣйшій изъ королевскихъ сыновей, умоляю — добудь мнѣ мою лошадь!
П. ГЕН. Вотъ еще что вздумалъ, негодяй! я буду твоимъ конюхомъ?
ФОЛЬС. Такъ удавись же на подвязкахъ своей наслѣдственности! Поймаютъ — я непремѣнно донесу на тебя. И пусть даже хересъ будетъ мнѣ ядомъ, если не сочиню на всѣхъ васъ по пасквилю, не положу ихъ на прегадкіе голоса. Когда шутка заходитъ такъ далеко, да еще пѣшкомъ — я ненавижу ее.
ГАДС. Стой!,
ФОЛЬС. Стою и такъ, и по неволѣ.
ПОЙНС. Это нашъ лазутчикъ. Я знаю его голосъ.
БАРД. Что новаго?
ГАДС. Надѣвайте скорѣй маски. Съ холма спускается королевское золото, спускается въ королевское казначейство.
ФОЛЬС. Врешь бездѣльникъ, въ королевскую таверну.
ГАДС. Будетъ на всѣхъ.
ФОЛЬС. Чтобъ попасть на висѣлицу.
П. ГЕН. Господа, вы четверо нападете на нихъ въ ущельи; Недъ Пойнсъ и я спустимся къ подошвѣ холма. Если они ускользнутъ отъ васъ — наткнутся на насъ.
ПЕТО. А сколько ихъ?
ГАДС. Восемь или десять.
ФОЛЬС. Вотъ-те на! Какъ бы они не ограбили насъ.
П. ГЕН. Что за трусъ этотъ сэръ Джонъ Пузанъ!
ФОЛЬС. Да, Галь, я ужь конечно не Джонъ Худоба[28], твой почтеннѣйшій дѣдъ, да и не трусъ.
П. ГЕН. Увидимъ на дѣлѣ.
ПОЙНС. Послушай, Джэкъ, твоя лошадь стоитъ за тыномъ;, понадобится, — ты найдешь ее тамъ. Прощай; стой же за себя хорошенько.
ФОЛЬС. Вотъ, теперь, хоть повѣсь, моя рука ни за что не поднимется на него.
П. ГЕН. Недъ, гдѣ жь наши наряды?
ПОЙНС. Тутъ близехонько; скроемся. (Уходитъ вмѣстѣ съ Принцемъ).
ФОЛЬС. Ну, господа, я всегда говорю счастливому счастливая и доля. За дѣло.
1 ПРОѢЗ. Идемъ, сосѣдъ; малый сведетъ лошадей съ холма, а мы между тѣмъ пройдемся немного, чтобъ расправить ноги.
ВОРЫ. Стой!
ПРОѢЗЖІЙ. Господи помилуй?
ФОЛЬС. Бей, вали, рѣжь горла бездѣльникамъ! А, проклятыя гусеницы! свиноѣды! Они ненавидятъ насъ, молодежь; вали же ихъ на земь, обирай!
1 ПРОѢЗ. Мы разорены; разорены навсегда и мы и дѣти ваши!
ФОЛЬС. На висѣлицу васъ, толстопузыхъ негодяевъ! Разорены? Врете, жирные олухи; я желалъ бы, чтобъ все ваше добро было теперь съ вами. Ну, поворачивайтесь же, свиныя туши, поворачивайтесь! Вѣдь и молодежи пожить-то хочется, подлецы вы этакіе! Вы вѣдь верховные присяжные, — вотъ мы и оприсяжимъ васъ, будьте благонадежны. (Фольстафъ и товарищи его уходятъ, гоня передъ собой проѣзжихъ).
П. ГЕН. Бездѣльники оберутъ честныхъ, а мы оберемъ бездѣльниковъ, и тотчасъ же въ Лондонъ. Толковъ объ этомъ хватитъ на недѣлю, смѣху — на мѣсяцъ, и вся эта шутка останется навсегда великолѣпнѣйшей продѣлкой.
ПОЙНС. Назадъ; они возвращаются.
ФОЛЬС. Ну, друзья, подѣлимся, а затѣмъ и на лошадей, чтобъ убраться до свѣту. (Начинаютъ дѣлить добычу). — А принцъ и Пойнсъ — если они не рѣшительные трусы, такъ нѣтъ и правды въ мірѣ. Въ Пойнсѣ столько же храбрости, сколько и въ дикой уткѣ —
П. ГЕН. (бросаясь на нихъ). Ваши деньги —
ПОЙНС. Бездѣльники! (Фольстафъ и прочіе послѣ двухъ, трехъ ударовъ обращаются въ бѣгство, оставивъ добычу.)
П. ГЕН. Добыто какъ нельзя легче. Теперь, живо на лошадей! Негодяи разсѣяны, и въ такомъ страхѣ, что не посмѣютъ и сойдтись, принимая другъ друга за сыщиковъ. Ѣдемъ, Недъ. Фольстафъ истекаетъ потомъ и по пути шпигуетъ тощую землю. — Я, право, пожалѣлъ бы объ немъ, еслибъ онъ не былъ такъ смѣшонъ.
ПОЙНС. А какъ ревѣлъ, бездѣльникъ!
СЦЕНА 3. править
«Что касается собственно до меня, мой лордъ, мнѣ было бы весьма пріятно быть съ вами, по той любви, которую питаю въ вашему дому». — Было бы пріятно, — такъ отчего жь онъ не съ нами? По любви къ нашему дому, — да вѣдь это доказываетъ, что онъ любитъ больше свою житницу, чѣмъ нашъ домъ. Посмотримъ далѣе. «Предпріятіе ваше опасно». — Разумѣется; опасно и простудиться, и спать, и пить; но я вамъ скажу, мой глупый лордъ, что изъ крапивы опасности мы вырвемъ цвѣтокъ безопасности. — «Предпріятіе ваше опасно; друзья, которыхъ вы назвали, невѣрны; самое время неудобно, и весь вашъ заговоръ слишкомъ легокъ, чтобъ перевѣсить такое сильное сопротивленіе.» — Ты думаешь, думаешь, такъ и я, въ свою очередь, думаю, что ты глупый, трусливый мужикъ, что ты лжешь. Что жь это за пошлякъ такой. Клянусь Богомъ, нашъ заговоръ едва ли не лучшій изъ всѣхъ когда-либо бывшихъ, наши друзья вѣрны и неизмѣнны; отличный заговоръ, отличные друзья, и столько надеждъ на успѣхъ; чудесный заговоръ, отличнѣйшіе друзья. Что же это за ледяной бездѣльникъ! Самъ лордъ Іоркъ одобряетъ и заговоръ и всѣ распоряженія. Чортъ возьми, будь я теперь у этого мерзавца — я размозжилъ бы ему голову опахаломъ жены его. Развѣ мой отецъ, мои дядя, и самъ я не участвуемъ въ этомъ заговорѣ? развѣ лордъ Эдмондъ Мортимеръ, лордъ Іоркъ, Овенъ Глендоверъ, и даже Догласъ не за одно съ нами? Развѣ нѣтъ у меня письменныхъ отъ нихъ увѣдомленій, что они соединятся со мной, съ оружіемъ въ рукахъ, около девятаго слѣдующаго мѣсяца? развѣ нѣкоторые изъ нихъ не выступили уже для этого и въ походъ? Что же это за недовѣрчивый подлецъ, язычникъ! Теперь увидите, по самой откровенности страха и бездушія, онъ непремѣнно отправится къ королю и откроетъ ему всѣ наши дѣйствія. О, когда бы я могъ раздѣлиться и надавать себѣ оплеухъ, за то, что вздумалъ возбудить на такое благородное дѣло эту чашу снятаго молока! — Чортъ же его возьми! пусть пересказываетъ королю — мы готовы. Я выступлю ныньче же ночью.
Ну что, Кэтъ? а я часа черезъ два долженъ оставить тебя?
Л. ПЕР. О, мой добрый лордъ, для чего же это старанье оставаться одному? за какое преступленіе эти двѣ недѣли я была удалена отъ ложа моего Гарри? Скажи, мой добрый повелитель, что лишаетъ тебя и ѣды, и веселости, и золотаго сна? отчего, сидя одинъ одинехонекъ, ты все смотришь въ землю и такъ часто вздрагиваешь? отчего сбѣжалъ румянецъ съ щекъ твоихъ? зачѣмъ отдалъ ты мои сокровища, мои права на тебя мрачному раздумью, ненавистной скорбя? Сидя подлѣ тебя, когда ты погружался въ легкую дремоту, я слышала, какъ ты бормоталъ о желѣзной войнѣ, понукалъ твоего вздымавшагося коня, кричалъ: «смѣлѣй! впередъ!» Ты говорилъ о вылазкахъ, объ отступленіяхъ, о подкопахъ, палаткахъ, засѣкахъ, палисадахъ, парапетахъ, о василискахъ, пушкахъ, кулевринахъ, о выкупѣ плѣнныхъ, объ убитыхъ, о всемъ что бываетъ въ жаркомъ сраженіи. Твой духъ воевалъ въ тебѣ такъ сильно, такъ волновалъ тебя во снѣ, что крупныя жемчужины пота проступали по челу, какъ пузырьки по только что взмученному потоку, и лице принимало странное выраженіе человѣка, задерживающаго дыханіе при какой-либо важной неожиданности[29]. Что жь все это значитъ? У моего супруга есть какая-то тяжелая забота; я должна ее знать — иначе онъ не любитъ меня.
ГОРЯЧ. Эй, кто тамъ есть!
Отправился Вильямъ съ пакетомъ?
СЛУГА. Да ужь съ часъ тому назадъ, мой лордъ.
ГОРЯЧ. А Ботлеръ — привелъ лошадей отъ шерифа?
СЛУГА. Одну привелъ сію минуту.
ГОРЯЧ. Какую? чалую, корноухую?
СЛУГА. Точно такъ, мой лордъ.
ГОРЯЧ. Чалая будетъ моимъ трономъ. Хорошо, я сейчасъ же ѣду. О, espérance[30]! Скажи Ботлеру, чтобъ онъ вывелъ ее въ паркъ. (Слуга уходитъ.)
Л. ПЕР. Да послушай же, мой лордъ!
ГОРЯЧ. Что, что такое, моя леди?
Л. ПЕР. Что увлекаетъ тебя отсюда?
ГОРЯЧ. Лошадь, моя милая, лошадь.
Л. ПЕР. Ты сумазбродная обезьяна! И ластка не такъ причудлива, какъ ты. Я, право, хочу знать, что у тебя за дѣло, Гарри; хочу, непремѣнно хочу! Я боюсь, не вздумалъ ли братъ Мортимеръ отыскивать своихъ правъ на корону, не потребовалъ ли для этого твоей помощи; но если ты отправишся —
ГОРЯЧ. Такъ далеко пѣшкомъ, такъ устану, моя милая.
Л. ПЕР. Да перестань же, глупый попугай, отвѣчай на мой вопросъ. Послушай, Гарри, я ей Богу переломлю твой мизинецъ, если ты не скажешь мнѣ всей правды.
ГОРЯЧ. Полно, полно, шалунья! — Не люблю? — Да, я не люблю тебя, и нѣтъ мнѣ до тебя никакого дѣла, Кэтъ. Теперь не время играть въ куклы, сражаться губами; намъ нужны разбитые носы, изломанныя короны, и мы пустимъ ихъ въ ходъ! — Эй, лошадь! — Ты что говоришь, Кэтъ? чего тебѣ отъ меня хочется?
Л. ПЕР. Ты не любишь меня? въ самомъ дѣлѣ не любишь? Хорошо, не люби же; вѣдь если ты разлюбилъ меня — не хочу и я любить себя. — Такъ не любишь? — скажи же, что это: шутка или нѣтъ?
ГОРЯЧ. Пойдемъ въ паркъ, Кэтъ; хочешь посмотрѣть какъ я поѣду[31]? Когда я сяду на лошадь, я поклянусь чѣмъ хочешь, что люблю тебя безконечно. Но послушай, Кэтъ, за симъ я не хочу, чтобъ ты меня спрашивала: ни куда я ѣду, ни зачѣмъ. Ѣду — стало-быть надо; такъ вотъ и нынѣшнимъ вечеромъ мнѣ необходимо оставить тебя, моя милая Кэтъ. Я знаю, ты умна, но все же не умнѣе жены Генриха Перси; вѣрна, но все же женщина; молчаливостью, же превзойдешь всѣхъ, потому что никакъ не проболтаешь того, чего не знаешь. На столько я вѣрю тебѣ, моя милая.
Л. ПЕР. Какъ, на столько-то?
ГОРЯЧ. Ни на волосъ болѣе. Но послушай, Кэтъ, куда я ѣду, поѣдешь и ты; я ныньче, ты завтра. — Довольна теперь?
Л. ПЕР. По неволѣ будешь довольна.
СЦЕНА 4. править
П. ГЕН. Недъ, выдь пожалуста изъ той сальной комнаты, ступай сюда — посмѣйся со мною.
ПОЙНС. Гдѣ жь это ты былъ, Галь?
П. ГЕН. Съ тремя или четырьмя болванами между шестидесяти или восьмидесяти бочекъ. Я игралъ на самой низкой струнѣ смиренія. Я побратался съ тройкой подвощиковъ; назову тебѣ даже всѣхъ по именамъ: Томъ, Дикъ, Фрэнсисъ. Они поклялись своимъ спасеніемъ, что хоть я еще и принцъ только вэльсскій, а ужь король любезности; польстили, что я не гордецъ, какъ Фольстафъ, а истый коринѳянинъ[32], весельчакъ, славный малой, — ей Богу, такъ, — увѣряли, что когда буду королемъ Англіи, всѣ лихіе ребята Истчипа будутъ къ моимъ услугамъ. Пить мертвую по ихъ: румяниться, а пріостановился, чтобъ перенести духъ, сейчасъ кричатъ тебѣ: «эй, эй!» и просятъ не задерживать. — Коротко, въ какіе-нибудь четверть часа, я просвѣтился такъ, что всю жизнь мою могу пропьянствовать съ любымъ мѣдникомъ на его собственномъ нарѣчіи. Ты иного потерялъ, Недъ, что не былъ со мной въ этомъ дѣлѣ. Теперь, сладчайшій Недъ — а чтобъ подсластить твое имя еще болѣе, возьми этотъ пенсовый пряникъ, сейчасъ всунутый мнѣ въ руку маленькимъ поднощикомъ, который во всю жизнь свою не говорилъ другаго англійскаго кромѣ: «восемь шилинговъ и шесть пенсовъ», да «милости просимъ», и всегда съ рѣзкимъ прибавленіемъ «сейчасъ, сейчасъ, сэръ! бутылку винограднаго въ Полумѣсяцъ!» и тому подобнаго. Теперь, любезный Недъ, чтобъ убить время до прибытія Фольстафа, спрячься въ какую-нибудь коморку, я стану разспрашивать моего маленькаго поднощика, для чего всунулъ онъ мнѣ въ руку пряникъ, а ты кричи безпрестанно: «Фрэнсисъ!» чтобъ ему пришлось отвѣчать только однимъ: «сейчасъ!» Ну ступай же, ты сейчасъ увидишь частичку того, что было.
ПОЙНС. Фрэнсисъ!
П. ГЕН. Превосходно.
ПОЙНС. (уходя.) Фрэнсисъ!
ФРЭНС. Сейчасъ, сейчасъ, сэръ — Взгляни, Ральфъ, чего требуютъ въ Гранатовомъ-яблокѣ.
П. ГЕН. Поди сюда, Фрэнсисъ.
ФРЭНС. Мой лордъ.
П. ГЕН. Сколько тебѣ еще служить, Фрэнсисъ?
ФРЭНС. Да еще пять лѣтъ; столько же, сколько —
ПОЙНС. (за сценой.) Фрэнсисъ!
ФРЭНС. Сейчасъ, сейчасъ, сэръ.
П. ГЕН. Пять лѣтъ! Клянусь Богомъ, этотъ договоръ гремѣть оловянной посудой слишкомъ ужь дологъ. Но послушай, Фрэнсисъ, неужели у тебя не достанетъ на столько храбрости, чтобъ струсить твоего условія, показать ему пару прекраснѣйшихъ пятокъ, дать отъ него стречка?
ФРЭНС. О, сэръ! я готовъ присягнуть на всѣхъ библіяхъ Англіи, что у меня хватило бы —
ПОЙНС. (за сценой.) Фрэнсисъ!
ФРЭНС. Сейчасъ, сейчасъ, сэръ.
П. ГЕН. А который тебѣ годъ, Фрэнсисъ?
ФРЭНС. Позвольте, — около Михайлова дня мнѣ будетъ —
ПОЙНС. (за сценой). Фрэнсисъ!
ФРЭНС. Сейчасъ, сэръ! — извините, мой лордъ, я сейчасъ ворочусь.
П. ГЕН. Нѣтъ, послушай, Фрэнсисъ. Вѣдь пряникъ, что ты мнѣ далъ, стоитъ не больше пенса?
ФРЭНС. О, сэръ! я бы желалъ, чтобъ онъ стоилъ два.
П. ГЕН. Я дамъ тебѣ за него тысячу фунтовъ; потребуй когда хочешь, и получишь.
ПОЙНС. (за сценой). Фрэнсисъ!
ФРЭНС. Сейчасъ, сейчасъ!
П. ГЕН. Сейчасъ, Фрэнсисъ? Нѣтъ, Фрэнсисъ, завтра; или въ четвергъ, Фрэнсисъ; или, пожалуй ужь, и когда хочешь, Фрэнсисъ. Но, Фрэнсисъ —
ФРЭНС. Мой лордъ?
П. ГЕН. Обокрадешь ты мнѣ того, что въ кожаной курткѣ, съ стеклянными пуговицами, съ обстриженной головой, съ агатовымъ кольцомъ, въ темныхъ чулкахъ, съ тесемочными подвязками, съ льстивымъ языкомъ, съ испанскимъ мѣшкомъ —
ФРЭНС. Кого же это, мой лордъ?
П. ГЕН. Э, да ты пьешь только сладкое вино. Смотри, Фрэнсисъ, твоя бѣлая куртка запачкается; а этого, сэръ, съ ней не случилось бы и въ Варваріи.
ФРЭНС. Да чего же, сэръ?
ПОЙНС. (за сценой). Фрэнсисъ!
П. ГЕН. Вонъ, бездѣльникъ! Развѣ не слышишь, что тебя зовутъ? (Тутъ они оба начинаютъ его кликать. Поднощикъ въ недоумѣніи куда идти).
ХОЗЯИН. Ну, что стоишь, когда зовутъ такъ громко? Посмотри, что тамъ надобно гостямъ. (Фрэнсисъ уходитъ.) Лордъ, старый сэръ Джонъ и еще съ полдюжину другихъ стоятъ у дверей. Впустятъ, ихъ?
П. ГЕН. Заставивъ немного подождать. (Хозяинъ таверны уходитъ.) Пойнсъ!
ПОЙНС. (входя). Сейчасъ, сейчасъ, сэръ!
П. ГЕН. Фольстафъ и прочіе воры у дверей. Потѣшимся же теперь?
ПОЙНС. Потѣшимся, какъ сверчки. — Скажи, однакожь, что значитъ эта смѣшная продѣлка съ поднощикомъ? — къ чему она?
П. ГЕН. Я теперь расположенъ на всѣ проказы, какія только слыли проказами съ древнихъ временъ добряка Адама до младенчества этихъ двѣнадцати часовъ полночи.
Который часъ, Фрэнсисъ?
ФРЭНС. Сейчасъ, сейчасъ, сэръ.
П. ГЕН. Что за странность, словами этотъ малый бѣднѣе даже попугая, а вѣдь сынъ женщины! Его дѣло — съ лѣстницы на лѣстницу; его краснорѣчіе — клочекъ счёта. — Да, я не пришелъ еще въ расположеніе Перси, этой сѣверной горячки, что убьетъ тебѣ шесть или семь дюжинъ Шотландцевъ на завтракъ, умоетъ руки, да и скажетъ женѣ: «Чортъ ли въ этой покойной жизни! мнѣ давай дѣла!» — «Милый Гарри», скажетъ она, «сколько же ты убилъ нынче?» — «Напойте моего чалаго!» закричитъ онъ, и черезъ часъ отвѣтятъ: «Бездѣлицу, малость! штукъ сорокъ!» — Кликни Фольстафа, я сыграю Перси, а проклятый боровъ представитъ госпожу Мортимеръ, жену его. Rivo[33]! кричитъ пьяница. Зови мое ребро, зови комъ сала.
ПОЙНС. Здравствуй, Джекъ. Гдѣ ты былъ?
ФОЛЬС. Проклятіе всѣмъ трусамъ, — проклятіе и мщеніе! да, и кончено! — Эй, малой, кубокъ хересу. — И а соглашусь продолжать еще эту жизнь? — да я скорѣй примусь вязать чулки, штопать ихъ, надвязывать носки. — Проклятіе всѣмъ трусамъ! — Кубокъ хересу, бездѣльникъ! — Неужели не существуетъ уже никакой добродѣтели? (Пьетъ.)
П. ГЕН. Если ты никогда не видалъ, какъ Титанъ лобзаетъ чашу съ масломъ — мягкосердый Титанъ, что растаялъ отъ сладкаго разсказа своего сына, такъ смотри на эту массу.
ФОЛЬС. Бездѣльникъ, этотъ хересъ съ известью[34]. Да чего жь и ждать отъ мошенниковъ, кромѣ мошенничества? но трусъ, подлый трусъ, все-таки хуже и хереса съ известью. — Ступай своей дорогой, старый Джэкъ, умирай, если хочешь; пусть я буду выпустившей икру селедкой, если мужество, истинное мужество не изчезло съ лица земли. Въ цѣлой Англіи уцѣлѣли отъ висѣлицы едва ли и три порядочные человѣка; да и изъ этихъ одинъ ожирѣлъ, старѣется. Господи, не оставь ихъ! — Эхъ, дуренъ свѣтъ, какъ подумаешь. Право, лучше еслибъ я былъ ткачемъ[35]; пѣлъ бы себѣ псалмы, тли что-нибудь такое. — И все-таки, проклятіе трусамъ!
П. ГЕН. Что ты ворчишь тамъ, тюкъ шерсти?
ФОЛЬС. Королевскій сынъ! Да чтобъ во всю жизнь не проглянуло на моемъ лицѣ ни одного волоска, если я не выгоню тебя изъ твоего королевства деревянной шпагой; если не погоню передъ тобой всѣхъ твоихъ подданныхъ, какъ стадо дикихъ гусей. Ты принцъ вэльсскій!
П. ГЕН. Это что еще, непотребная туша?
ФОЛЬЕ. Нѣтъ, ты мнѣ скажи: не трусъ ты? — да и Пойнсъ-то также?
П. ГЕН. Ахъ, жирное ты пузо, да попробуй только назвать меня трусомъ, и я какъ разъ проколю тебя.
ФОЛЬС. Я назову тебя трусомъ? полно, я скорѣй увижу тебя въ преисподней, чѣмъ назову трусомъ, и все-таки далъ бы тысячу фунтовъ, еслибъ могъ бѣгать такъ проворно, какъ ты. Конечно, вы достаточно стройны; вамъ не бѣда, если кто и увидитъ ваши спины. И это по вашему — поддерживать друзей? Къ чорту такое тыльное поддерживаніе! давай мнѣ такихъ, которые смотрѣли бы мнѣ прямо въ лице! — давай мнѣ кубокъ хересу; я бездѣльникъ, если у меня хоть капля была ныньче во рту.
П. ГЕН. Бездѣльникъ, ты и губъ-то не успѣлъ еще обтереть послѣ послѣдняго кубка.
ФОЛЬС. Все равно. (Пьетъ.) Я все-таки говорю: проклятіе трусамъ!
П. ГЕН. Да въ чемъ дѣло?
Фелье. Въ чемъ дѣло? — мы четверо добыли ныньче поутру тысячу фунтовъ стерлинговъ.
П. ГЕН. Гдѣ жь они, Джэкъ, гдѣ?
ФОЛЬС. Гдѣ? — отняты. Сто человѣкъ напали на васъ бѣдныхъ четверыхъ.
П. ГЕН. Какъ, сто?
ФОЛЬС. Я бездѣльникъ, если не былъ битыхъ два часа на полмеча съ цѣлой дюжиной. Я спасся чудомъ. Я восемь разъ проколотъ сквозь колетъ, четыре — сквозь исподнее платье; мой щитъ изрубленъ вдоль и поперегъ; мой мечь зазубренъ, какъ пила — (вынимая мечъ) ессе signum; Съ тѣхъ поръ какъ я сдѣлался мужемъ, я еще ни разу не дрался такъ славно, — все напрасно. О, проклятіе трусамъ! (Показывая на своихъ товарищей.) Спросите у нихъ; если они убавятъ или прибавятъ — они будутъ мерзавцы, дѣти мрака.
П. ГЕН. Скажите, господа, какъ это было?
ГАДСХ. Мы четверо напали человѣкъ на двѣнадцать —
ФОЛЬС. По крайней мѣрѣ на шестнадцать, мой лордъ.
ГАДСХ. И перевязали ихъ.
ПЕТО. Нѣтъ, нѣтъ, мы не вязали ихъ.
ФОЛЬС. Врешь, бездѣльникъ, перевязали; перевязали всѣхъ до одного, иначе я жидъ — жидъ іудейскій.
ГАДСХ. Когда мы начали дѣлить добычу, на насъ напали еще человѣкъ шесть или семь, свѣжихъ —
ФОЛЬС. И развязали первыхъ; а тутъ явились и остальные.
П. ГЕН. Какъ, вы сражались со всѣми?
ФОЛЬС. Со всѣми? я не знаю, что ты называешь всѣми, но если я не сражался съ пятидесятью, назови меня пучкомъ радизокъ, и не двуногое я созданіе, если на бѣднаго, стараго Джэка не напали, по крайней мѣрѣ, пятьдесятъ два или три человѣка.
ПОЙНС. Молю Господа, чтобъ ты только не убилъ тутъ нѣсколькихъ.
ФОЛЬС. Поздно вздумалъ. Двумъ я задалъ перцу; съ двумя, я увѣренъ, расплатился навсегда, — съ двумя бездѣльниками въ клеенчатыхъ плащахъ. Видишь ли, Галь, — если я лгу, наплюй мнѣ въ глаза, назови меня лошадью, — ты знаешь мою старую манеру защищаться: я сталъ вотъ такъ и держу мечь такъ. Четыре бездѣльника идутъ —
П. ГЕН. Какъ четыре? ты сейчасъ сказалъ два.
ФОЛЬС. Четыре, Галь; я сказалъ четыре,
ПОЙНС. Да, онъ сказалъ четыре.
ФОЛЬС. Эти четверо идутъ рядомъ, и давай тыкать прямо въ меня. Я не сталъ много разговаривать, поймалъ въ мой щитъ всѣ семь мечей, вотъ такъ —
П. ГЕН. Семь? да вѣдь сейчасъ ихъ было только четверо.
ФОЛЬС. Въ клеенкѣ.
ПОЙНС. Ну да, четверо въ клеенчатыхъ плащахъ.
ФОЛЬС. Семеро, клянусь этой рукоятью; иначе я подлецъ.
П. ГЕН. (Пойнсу.) Не мѣшай; прибудетъ еще.
ФОЛЬС. Да слушай же, Галь.
П. ГЕН. Слушаю, Джэкъ, слушаю.
ФОЛЬС. И прекрасно; оно стоитъ чтобъ послушать. Вотъ, какъ я сказалъ, мечи этихъ девяти —
П. ГЕН. Ну, прибавилось еще двое.
ФОЛЬС. Переломились —
ПОЙНС. И штаны свалились[36].
ФОЛЬС. И они начали отступать; но я за ними, схватился, и съ быстротой мысли положилъ семерыхъ изъ одиннадцати.
П. ГЕН. Ужасно! изъ двухъ человѣкъ въ клеенчатыхъ плащахъ вышло одиннадцать.
ФОЛЬС. Но тутъ самъ дьяволъ вывелъ еще трехъ незаконнорожденныхъ бездѣльниковъ въ зеленомъ кендальскомъ сукнѣ[37], и напустилъ на меня сзади, — потому что ночь была такая темная, Галь, что ты не увидалъ бы и собственной руки.
П. ГЕН. Всѣ эти лжи, точь въ точь какъ ихъ отецъ: громадны какъ горы, очевидны, осязаемы. Какъ же ты, набитая грязью требуха, безмозглый чурбанъ, непотребный, отвратительный комъ сала —
ФОЛЬС. Что ты, что ты? съ ума что ли сошолъ? Развѣ правда — не правда?
П. ГЕН. Какъ же могъ ты разглядѣть, что они въ зеленомъ кендальскомъ сукнѣ, когда ночь была такъ темна, что не увидалъ бы и собственной руки? Ну, говори, какъ же это? какъ ты объяснишь это?
ПОЙНС. Ну, объясняй же, Джэкъ, объясняй.
ФОЛЬС. Какъ, по принужденью-то? Никогда; еслибъ меня положили даже на дыбу, терзали всѣми возможными пытками — я и тогда не сказалъ бы вамъ ничего по принужденью. Объяснять по принужденью! да еслибъ объясненія были такъ дешевы, какъ ежевика, такъ я и тогда ни съ кѣмъ не сталъ бы объясняться по принужденью, не сталъ бы.
П. ГЕН. Нѣтъ, я не хочу болѣе носить этого грѣха на душѣ. Я изобличу этого наглаго труса, этого лежня, этого сокрушителя лошадиныхъ хребтовъ, эту громадную гору мяса —
ФОЛЬС. Ахъ ты, спичка, шкура, засушеный телячій языкъ, бычачья кишка, треска! — о, еслибы у меня достало только духу, чтобъ перебрать все, на что ты похожъ! — ты портняжный аршинъ, пустыя ножны, подлая негодная рапира —
П. ГЕН. Отдохни же немного, а потомъ принимайся опять, и когда истощишь всѣ свои низкія сравненія, выслушай только это.
ПОЙНС. Слушай же, Джэкъ!
П. ГЕН. Мы двое видѣли, какъ вы четверо напали на четверыхъ, перевязали ихъ и завладѣли всѣмъ, что у нихъ было. — Теперь смотри же, какъ уничтожитъ тебя настоящій разсказъ. — Мы двое напали на васъ четверыхъ, спугнули васъ съ добычи однимъ словомъ, и она у васъ; можемъ даже показать ее тебѣ сейчасъ же. — и ты, Фольстафъ, помчалъ свою требуху такъ проворно, такъ быстро, и ревѣлъ о пощадѣ, и все бѣжалъ и ревѣлъ, какъ самый рѣзвый и голосистый теленокъ. И не подлость ли зазубрить такъ, какъ ты зазубрилъ свой мечь, и потомъ увѣрять, что это въ битвѣ. Къ какой еще выдумкѣ, лжи, уверткѣ прибѣгнешь ты теперь, чтобъ защитить себя отъ этого явнаго, очевиднаго срама?
ПОЙНС. Ну, Джэкъ, повѣдай же намъ, что еще выдумалъ?
ФОЛЬС. Клянусь Богомъ, я зналъ, что это вы, зналъ такъ же вѣрно, какъ и тотъ, кто васъ сдѣлалъ. Что жь, господа, по вашему мнѣ слѣдовало убить наслѣдника престола? поднять руку на истиннаго принца? Вѣдь ты знаешь, я храбръ какъ Геркулесъ; но въ тоже время я не лишенъ однакожь и инстинкта; и левъ не тронетъ истиннаго принца. Инстинктъ великое дѣло; я сдѣлался трусомъ по инстинкту. Тѣмъ лучшаго буду я мнѣнія во всю мою жизнь и о себѣ я о тебѣ; о себѣ — какъ о безстрашномъ львѣ, о тебѣ — какъ объ истинномъ принцѣ. Во всякомъ, однакожь, случаѣ я, ей-Богу, радъ, что деньги-то попались къ вамъ, друзья. — Эй, хозяйка, запри двери, бодрствуй всю ночь, молись завтра. — Молодцы, лихачи, сокровища, золотыя сердца, вамъ всѣ прозвища добраго товарищества! Давайте жь веселиться! Не сыграть ли вамъ комедію ex tempore?
П. ГЕН. Дѣло, и твое бѣгство будетъ содержаніемъ.
ФОЛЬС. Ну полно же, Галь; ни слова болѣе объ этомъ, если только любишь меня.
КВИКЛ. Ахъ ты, Господи! Любезнѣйшій принцъ[38] —
П. ГЕН. Что, что, благороднѣйшая хозяйка, что скажешь?
КВИКЛ. Тамъ у дверей стоитъ какой-то придворный; хочетъ васъ видѣть; говоритъ, что отъ вашего родителя.
П. ГЕН. Сдѣлай его задворнымъ[39]: пошли назадъ къ моей родительницѣ.
ФОЛЬС. А каковъ онъ собой?
КВИКЛ. Старикъ.
ФОЛЬС. Ну, пристало ли сѣдинамъ оставлять постель въ полночь! Отправить что ли его?
П. ГЕН. Сдѣлай одолженіе.
ФОЛЬС. Клянусь честью, я спроважу его разомъ. (Уходитъ.)
П. ГЕН. Ну, господа, нечего сказать, вы прекрасно сражались; и ты, Пето, и ты, Бардольфъ. Вы оба львы, вы вѣдь побѣжали по инстинкту, не хотѣли дотронуться до истиннаго принца, не такъ ли? — Фай!
БАРД. Право, я побѣжалъ, когда всѣ побѣжали.
П. ГЕН. Скажите же мнѣ теперь не шутя, какъ кто сдѣлалось, что мечь Фольстафа весь въ зазубринахъ?
ПЕТО. Да онъ изрубилъ его кинжаломъ, приговаривая, что хоть бы пришлось выклясть всю правду изъ Англіи, а ужь онъ увѣритъ васъ, что кто въ битвѣ. Онъ уговаривалъ и насъ сдѣлать тоже.
БАРД. И еще разцарапать носы жесткой травой до крови, вымарать ею наши платья и потомъ клясться, что это кровь честныхъ людей. Тутъ со мной случилось чего не бывало, вотъ ужь лѣтъ семь — я покраснѣлъ, слушая его чудовищныя выдумки.
П. ГЕН. Врешь, бездѣльникъ, восьмнадцать лѣтъ тому назадъ ты укралъ кубокъ хересу, пойманъ съ поличнымъ, и съ тѣхъ поръ постоянно краснѣешь ex tempore. Съ тобой-то были вѣдь и пламя и мечь, и ты все-таки бѣжалъ? По какому же кто инстинкту?
БАРД. Видите ли, лордъ, эти метеоры, эти изверженія?
П. ГЕН. Вижу.
БАРД. Что жь, по вашему, они предзнаменуютъ?
П. ГЕН. Разогрѣтую печень и простуженный кошелекъ[40].
БАРД. Желчь, мой принцъ; это будетъ вѣрнѣе.
П. ГЕН. Нѣтъ, ужь если вѣрнѣе, такъ петлю[41].
Вотъ и тощій Джакъ, жалкій скелетъ. Ну что, моя милая ватная куколка? Скажи, Джэкъ, сколько лѣтъ, какъ ты не видалъ своихъ собственныхъ колѣнъ?
ФОЛЬС. Моихъ колѣнъ? Въ твои лѣта, Галь, въ перехватѣ я былъ не толще орлинаго когтя, пролезъ бы въ кольцо съ большаго пальца любаго альдермана[42]. Вздохи и грусть, чортъ ихъ возьми, раздуваютъ человѣка, какъ пузырь. На дворѣ прегадкія, однакожь, новости; за тобой пріѣзжалъ отъ отца сэръ Джонъ Брэси: завтра утромъ ты долженъ явиться ко двору. Извѣстный безумецъ сѣвера, Перси, и тотъ вэльскій — ну что отдулъ Амаймона[43] палками, что присадилъ Люциферу рога и самого дьявола заставилъ присягнуть въ ленной покорности на крестѣ вельсскаго крюка[44] — ну да чортъ же васъ возьми, какъ вы его тамъ называете?
ПОЙНС. О, Глнидоверъ.
ФОЛЬС. Овэнъ, Овэвъ — онъ самый; его шуринъ, Мортимеру, старый Норсемберлэндъ и Догласъ, смѣлѣйшій Шотландецъ изъ всѣхъ Шотландцевъ, что взбѣгаетъ верхомъ на отвѣсную гору —
П. ГЕН. Что на всемъ скаку стрѣляетъ по воробью изъ пистолета[45].
ФОЛЬС. Попалъ.
П. ГЕН. Да онъ-то въ воробья никогда не попадалъ еще.
ФОЛЬС. Однакожь этотъ негодяй храбръ; онъ не побѣжитъ.
П. ГЕН. Съ чего жь ты, негодяй, именно за бѣгъ-то его и превозносишь?
ФОЛЬС. На конѣ онъ — соколъ! пѣшкомъ же — не отступитъ ни на пядень.
П. ГЕН. А по инстинкту?
ФОЛЬС. Ну, по инстинкту, пожалуй. Такъ вотъ, видишь ли, и онъ съ нимъ, и еще какой-то Мордэкъ, и до тысячи синешапошниковъ[46]. И Ворстеръ улизнулъ въ эту ночь. Борода твоего отца побѣлѣла отъ этихъ новостей теперь можно покупать и земли за безцѣнокъ[47], какъ провонявшую макрель.
П. ГЕН. А когда наступятъ жаркій іюнь и эта домашняя потасовка не кончится еще, вѣроятно и дѣвственности можно будетъ покупать сотнями, какъ подковные гвозди.
ФОЛЬС. Такъ, повѣса, клянусь честью, такъ; дѣйствительно весьма вѣроятно, что въ этомъ отношеніи будетъ для насъ порядочная пожива. — Скажи однакожъ, Галь: какъ наслѣдникъ престола не испугался ты ужаснѣйшимъ образомъ? Вѣдь и въ цѣломъ мірѣ не найдешь еще трехъ такихъ противниковъ, какъ врагъ Догласъ, какъ чортъ Перси и какъ демонъ Глендоверъ. Ну, скажи же, — испугался? подираетъ, знаешь, эдакъ во кожѣ?
П. ГЕН. Нисколько, клянусь честью; мнѣ не достаетъ твоего инстинкта.
ФОЛЬС. Положимъ, — но завтра, когда явишься къ отцу, тебѣ не миновать страшной гонки; если любишь меня, приготовься къ отвѣту заблаговременно.
П. ГЕН. Такъ представляй же моего отца и разспрашивай меня о моемъ образѣ жизни.
ФОЛЬС. Твоего отца? изволь. — Этотъ стулъ будетъ моимъ престоломъ, этотъ кинжалъ — моимъ скипетромъ, эта подушка — моей короной.
П. ГЕН. Хорошо, мы принимаемъ твой тронъ за скамейку, твой золотой скипетръ за жестяной кинжалъ, а твою богатую, драгоцѣнную корону, за это жалкое, безволосое темя.
ФОЛЬС. Если въ тебѣ есть хоть искорка благодати, ты растрогаешся непремѣнно. — Дайте мнѣ кубокъ хересу, чтобъ мои глаза покраснѣли; чтобъ можно было подумать, что я плакалъ. Вѣдь я долженъ говорить съ чувствомъ, и я буду говорить въ родѣ короля Камбиза[48].
П. ГЕН. Готовъ? — вотъ мой почтительный поклонъ.
ФОЛЬС. А вотъ и моя рѣчь. — Лорды, отойдите къс торонѣ.
КВИКЛ. Вотъ славная штука-то!
ФОЛЬС. Не рыдай, прекрасная королева, потому что ліющіяся слезы безполезны.
КВИКЛ. Какой важный отцовскій видъ онъ принялъ!
ФОЛЬС. Ради Бога, лорды, выведите вонъ мою печальную королеву, потому что слезы заливаютъ шлюзы очей ея.
КВИКЛ. Ахъ ты, Господи да вѣдь это точь въ точь, какъ эти гадкіе комедіанты.
ФОЛЬС. Молчи, моя добрая пивная кружка! молчи, радость моего чрева[49]! — Гарри, я удивляюсь не только тому, гдѣ ты убиваешь свое время, но и обществу, которымъ окружаешь себя. Пусть ромашка растетъ тѣмъ сильнѣй, чѣмъ больше ее топчутъ; но молодость изнашивается тѣмъ скорѣй, чѣмъ больше ее расточаютъ. Что ты мой сынъ, за это ручаются: отчасти слово твоей матери, отчасти и мое собственное убѣжденіе; но всего болѣе гнусное лукавство твоихъ глазъ и глупая отвислость нижней губы. Если же ты мой сынъ — сюда-то я и цѣлю, — какъ же, бывши моимъ сыномъ, ты сдѣлался цѣлью насмѣшекъ? Неужели благодатное солнце неба можетъ сдѣлаться тунеядцемъ и будетъ лакомиться ежевикой? — вопросъ, котораго и предлагать не слѣдуетъ. Неужели сынъ[50] Англіи можетъ сдѣлаться воромъ, и будетъ похищать кошельки? — вопросъ, который предложить слѣдуетъ. Есть, Гарри, вещь, о которой ты часто слыхалъ и которая извѣстна многимъ въ нашемъ королевствѣ подъ названіемъ дегтя; этотъ деготь, какъ повѣствуютъ древніе писатели, мараетъ; точно такъ же и общество, въ которомъ ты вращаешься. Гарри, я говорю теперь тебѣ, упоенный не виномъ, а слезами; не въ радости, а въ огорченіи; не одними словами, но и стонами. — Однакожь и въ этомъ обществѣ есть добродѣтельный человѣкъ, котораго я часто видалъ съ тобой; но я не знаю его имени.
П. ГЕН. Не угодно ли, вашему величеству, сказать каковъ онъ собой?
ФОЛЬС. Красивый, осанистый и довольно дородный человѣкъ, съ веселымъ, обаятельнымъ взоромъ и преблагороднѣйшими манерами. Лѣтъ ему, я думаю, пятьдесятъ или такъ, около шестидесяти, — да, я вспомнилъ теперь, его зовутъ Фольстафомъ. Если и этотъ человѣкъ развратенъ — онъ обманулъ меня жесточайшимъ образомъ; потому, Гарри, что я видѣлъ въ его глазахъ добродѣтель. Но если дерево познается по плодамъ, какъ плодъ по дереву, то я скажу рѣшительно, что этотъ Фольстафъ добродѣтеленъ; держись его — остальныхъ брось! А, теперь, скажи-ка мнѣ, безпутный бездѣльникъ, гдѣ ты былъ весь этотъ мѣсяцъ?
П. ГЕН. Ну, развѣ короли говорятъ такъ? Займи мое мѣсто — я представлю моего отца.
ФОЛЬС. Какъ, свергнуть меня съ престола? Да если ты, хоть въ половину, будешь такъ важенъ, такъ величественъ въ словахъ и въ движеніяхъ — повѣсь меня за ноги, какъ торгашь молодаго кролика, или зайца.
П. ГЕН. Хорошо; я ужь сижу.
ФОЛЬС. А я стою. — Господа, судяте.
П. ГЕН. Ну, Гарри, откуда ты?
ФОЛЬС. Изъ Истчипа, мой повелитель.
П. ГЕН. До меня доходятъ важныя на тебя жалобы.
ФОЛЬС. Чортъ возьми, мой повелитель, все клеветы только. — Вы увидите, что я загоняю его и принцемъ, клянусь честью.
П. ГЕН. Ты клянешь, злонравный мальчишка! отнынѣ никогда не смѣй и взглянуть на меня. Тебя силой совлекаютъ съ пути благодати; тебя осѣтилъ дьяволъ въ видѣ жирнаго старика; бочка, а не человѣкъ твой товарищъ. Къ чему ведешь ты дружбу съ этимъ ларемъ гнусностей, съ этимъ закормомъ скотства, съ этой надутой водянкой, съ этой огромной бочкой хереса, съ этимъ начиненнымъ требухой чемоданомъ, съ этимъ зажареннымъ менингтрійскимъ быкомъ[51] съ пудингомъ въ желудкѣ, съ этимъ дряхлымъ порокомъ, съ этимъ сѣдовласымъ безчинствомъ, съ этимъ отцомъ-сводникомъ, съ этимъ престарѣлымъ тщеславіемъ? Ну, на что онъ годен, кромѣ отвѣдыванья и питья хереса? когда чистъ и опрятенъ, кромѣ мгновеній, когда разнимаетъ и жретъ каплуна?въ чемъ свѣдущъ, кромѣ гнусностей? въ чемъ гнусенъ, если гнусности во всемъ? въ чемъ хорошъ, если ни въ чемъ не хорошъ?
ФОЛЬС. Позвольте, ваше величество, я никакъ не поспѣю за вами. На кого намекаете вы?
П. ГЕН. На подлаго, гнуснаго развратника юности; на стараго, бѣлобородаго дьявола, Фольстафа.
ФОЛЬС. Moй повелитель, я знаю этого человѣка.
П. ГЕН. Знаю, что знаешь.
ФОЛЬС. Но сказать, что я знаю за нимъ болѣе, чѣмъ за самимъ собой, значило бы сказать болѣе, чѣмъ я знаю. Что онъ старъ — тѣмъ болѣе должно жалѣть его, — это доказываютъ его сѣдины; но что онъ сводникъ — извиняте, ваше величество, — я отрицаю это рѣшительно. Если хересъ и сахаръ порокъ — Господи, проcти порочнаго! Если быть стару и веселу грѣхъ — сколько же извѣстныхъ мнѣ, почтенныхъ содержателей тавернъ будутъ осуждены; если толстота заслуживаетъ ненависть — стало слѣдуетъ любить тощихъ коровъ Ѳараона. Нѣтъ, добрый повелитель, удали Пето, удали Бардольфа, удали Пойнса; но милаго Джэка Фольстафъ, добраго Джэка Фольстафъ, честнаго Джэка Фольстафъ, достойнаго Джэка Фольстафъ, и тѣмъ еще болѣе достойнаго, потому что онъ старый Джэкъ Фольстафъ, не удаляй отъ твоего Гарри. Удалишь толстаго Джэка — удалишь и весь міръ. (Слышенъ стукъ въ двери. Хозяйка, Фринсисъ и Бардольфь выходятъ).
П. ГЕН. Удалю, я хочу этого.
БАРД. Бѣда, бѣда, лордъ! У дверей шерифъ съ безчисленной стражей.
ФОЛЬС. Вонъ, негодяй! — Доканчивай комедію; мнѣ многое надобно еще сказать въ пользу Фольстафа.
КВИКЛ. Боже, Боже мой! лордъ, лордъ!
ФОЛЬС. Ну, ну! самъ чортъ скачетъ на смычкѣ. Что тамъ такое?
КВИКЛ. Шерифъ и вся стража у дверей; хотятъ сдѣлать обыскъ. Впустить ихъ?
ФОЛЬС. Слышишь, Галь? Не называй же никогда настоящій золотой фальшивымъ; вѣдь вотъ ты, потерялъ голову, и безъ всякаго «кажется».
П. ГЕН. Ты рѣшительный трусъ, и безъ всякаго инстинкта.
ФОЛЬС. Отвергаю это. Отвергнешь ты шерифа — хорошо; нѣтъ — пусть входитъ, и къ чорту мое воспитаніе, если я и на тележкѣ не буду такъ же хорошъ, какъ всякой другой. Надѣюсь, что петля задавитъ меня такъ же быстро, какъ и другаго.
П. ГЕН. Пошолъ, спрячься за обои; а вы убирайтесь на верхъ. Ну, поворачивайтесь же, господа съ честными лицами и съ чистой совѣстью.
ФОЛЬС. Было и у меня и то и другое, да сплыло, а потому спрячусь. (Уходятъ всѣ, кромѣ Принца и Пойнса.)
П. ГЕН. Впустите шерифа.
Что вамъ угодно, мистеръ шерифъ?
ШЕРИФ. Во первыхъ, лордъ, прошу извиненія. Крики и вопли о помощи преслѣдовали до этого дома нѣсколько человѣкъ —
П. ГЕН. Что жь это за люди?
ШЕРИФ. Одинъ изъ нихъ весьма извѣстенъ; высокой, толстый —
ВОЩИК. Жирный, какъ масло.
П. ГЕН. Я увѣряю васъ, что этого человѣка здѣсь нѣтъ, потому что я услалъ его по моему дѣлу. Но я даю тебѣ, шерифъ, мое слово, что завтра въ обѣденное время я пришлю его, чтобъ дать отвѣтъ тебѣ или кому другому, на все въ чемъ его обвиняютъ; теперь же прошу оставить этотъ домъ.
ШЕРИФ. Сейчасъ, лордъ. Разбойники отняли у двухъ джентльменовъ триста маркъ.
П. ГЕН. Можетъ-быть; ограбилъ онъ этихъ господъ — онъ отвѣтятъ. Прощайте.
ШЕРИФ. Доброй ночи, благородный лордъ.
П. ГЕН. Вѣрнѣе, я думаю, добраго утра.
ШЕРИФ. Въ самомъ дѣлѣ, лордъ, теперь, я думаю, часа уже два. (Шерифъ и Вощикъ уходятъ.)
П. ГЕН. Этотъ, жирный бездѣльникъ извѣстенъ всѣмъ какъ церковь св. Павла. Позови его.
ПОЙНС. Фольстафъ! (Заглядывая за обои.) Спитъ мертвымъ сномъ, храпитъ какъ лошадь.
П. ГЕН. Какъ онъ тяжело дышетъ. Обыщи-ка его карманы. (Пойнсъ обыскиваетъ). Ну что?
ПОЙНС. Ничего, кромѣ бумагъ.
П. ГЕН. Посмотримъ что въ нихъ; читай.
ПОЙНС. (Читаетъ). "Item, каплунъ — 2 шиллинга и 2 пфенинга; Item, кашица — 4 пфенинга; Item, хересу два штофа — 5 шиллинговъ, 8 пфенинговъ; Item, анчоусовъ и хересу послѣ ужина — 2 шиллинга, 6 пфенииговъ; Item, хлѣба на полпенса.
П. ГЕН. Чудовищной такое страшное количество хереса, и только на полпенса хлѣба! — Остальное спрячь, прочтемъ на досугѣ. Пусть его спитъ тутъ до завтра. Утромъ явлюсь ко двору; отправимся всѣ на войну, и ты займешь почетное мѣсто. Жирнаго же негодяя помѣщу въ пѣхоту; вѣдь я знаю, что и какіе-нибудь двѣсти шаговъ — смерть ему. Деньги возвратимъ съ лихвою. Завтра ты будь, однакожь, у меня пораньше, а за тѣмъ добраго утра, Пойнсъ.
ПОЙНС. Добраго утра, мой добрый лордъ.
ДѢЙСТВІЕ III. править
СЦЕНА 1. править
МОРТ. Друзья вѣрны, обѣщаній много, начало полно прекраснѣйшихъ надеждъ.
ГОРЯЧ. Лордъ Мортимеръ, почтенный Глендоверъ и вы, дядя Ворстеръ, неугодно ли вамъ присѣсть… Чортъ возьми! я забылъ карту.
ГЛЕНД. Нѣтъ, вотъ она, Садись, братъ Перси, садись, милѣйшій братъ, Горячка, — вѣдь Лэнкэстеръ, всякій разъ какъ произноситъ это прозвище блѣднѣетъ и, вздыхая, молятъ чтобъ ты поскорѣе убрался на небо.
ГОРЯЧ. А ты — въ адъ, какъ только услышитъ объ Овенъ Глендоверѣ.
ГЛЕНД. И не мудрено; при моемъ рожденіи чело неба браздилось огненными явленіями, яркими свѣтильниками; при моемъ рожденіи земля тряслась, какъ трусъ, во всемъ своемъ объемѣ, въ самой основѣ своей.
ГОРЯЧ. Да она въ то время тряслась бы, еслибъ и кошка твоей матери окотилась, а ты совсѣмъ и не рождался.
ГЛЕНД. Я говорю, земля тряслась когда я родился.
ГОРЯЧ. А я скажу, что земля не въ меня, если тряслась отъ боязни твоего рожденія.
ГЛЕНД. Все небо было въ пламени, земля тряслась —
ГОРЯЧ. Такъ она тряслась, потому что видѣла все небо въ пламени, а не отъ боязни твоего рожденія. Въ припадкахъ болѣзненности природа производитъ часто престранные взрывы; чреватая земля мучится часто особеннаго рода колотьемъ отъ безпокойныхъ вѣтровъ, которые спираются въ ея чревѣ и, силясь освободиться, трясутъ почтенную старушку и валятъ колокольни и замки, поросшіе мохомъ. Такъ и во время твоего рожденія наша прабабушка-земля тряслась отъ мукъ этой болѣзни.
ГЛЕНД. Братъ, отъ многихъ не сношу я подобныхъ противорѣчій. Позволь мнѣ повторить тебѣ еще разъ: при моемъ рожденіи чело неба было полно огненныхъ явленій, дикія козы бѣжали съ горъ, стада оглашали безпокойнымъ ревомъ испуганныя поля. Такими чудными явленіями обозначилось ее рожденіе; да и вся моя жизнь показываетъ, что я не изъ обыкновенныхъ людей. Есть ли на всемъ, омываемомъ ревущимъ моремъ пространствѣ Англіи, Шотландіи и Вэльса человѣкъ, который бы могъ назвать меня своимъ ученикомъ, который бы могъ сказать, что научилъ меня чему-нибудь? И несмотря на то, отыщите рожденнаго женщиной человѣка, который угонялся бы за иной по труднымъ путямъ науки, сравнялся со иной въ глубокихъ изслѣдованіяхъ.
ГОРЯЧ. Да, я думаю, что лучше тебя никто не говоритъ по-вэльсски. — Пойду обѣдать.
МОРТ. Полно, братъ Перси; ты взбѣсишь его.
ГЛЕНД. Я могу вызывать духовъ изъ бездонной глубины.
ГОРЯЧ. Да это могу и я, и всякой другой; но явятся ли они на призывъ твой?
ГЛЕНД. Я могу научить тебя повелѣвать діяволомъ.
ГОРЯЧ. А я могу научить тебя срамить дьявола, говоря правду. Говори правду, и ты пристыдишь дьявола. Если ты можешь вызывать его — вызови сюда, и пусть я буду проклятъ, если не прогоню его насмѣшками. Полно, говори лучше правду всю жизнь свою и смѣйся надъ дьяволомъ.
МОРТ. Да перестаньте же, кончите эту вздорную болтовню.
ГЛЕНД. Три раза тягался со мной Генрихъ Боллиброкъ на берегахъ Веи и песчанаго Северна, и три раза отсылалъ я его домой оборваннаго, избитаго невзгодой.
ГОРЯЧ. Оборваннаго, и еще въ непогоду[52]! Чортъ возьми, какже избѣжалъ онъ лихорадки?
ГЛЕНД. Полно, вотъ карта. Приступимъ къ раздѣлу, согласно тройственному договору.
МОРТ. Архидіаконъ раздѣлилъ уже все на три совершенно равныя части. Югъ и востокъ Англіи, отъ Трента и Северна до сихъ поръ, составятъ мою долю; вся западная половина и Вэльсъ по ту сторону Северна, со всѣми плодородными землями въ этихъ предѣлахъ — долю Овэнъ Глендовера; а твоею будетъ все остальное на сѣверъ отъ Трента. Условія пишутся въ трехъ экземплярахъ, и когда мы скрѣпимъ ихъ нашими печатями — что можно сдѣлать нынѣшней же ночью, — ты, любезный Перси, я и почтенный лордъ Ворстеръ, выступимъ завтра поутру, чтобы, какъ положено, соединиться съ твоимъ отцомъ я съ Шотландцами въ Шросбери. Тесть же мой, Глендоверъ, не готовъ еще; впрочемъ, его помощь и не понадобится намъ раньше четырнадцати дней. (Глендоверу). Въ это время вы, конечно, успѣете собрать вашихъ вассаловъ, друзей и сосѣднихъ дворянъ.
ГЛЕНД. Лорды, я явлюсь къ вамъ гораздо раньше; привезу съ собой и вашихъ женъ, съ которыми, во избѣжаніе водополи слезъ, совѣтовалъ бы теперь и не прощаться.
ГОРЯЧ. Мнѣ кажется, что моя доля на сѣверъ отъ Бертона, меньше вашихъ. Посмотрите, какъ въ нее вдается этотъ изгибъ рѣки и отрѣзываетъ у меня, большимъ полумѣсяцемъ, огромную часть самой лучшей земли. Я пересѣку рѣку въ этомъ мѣстѣ плотиной, и чистый, серебристый Трентъ потечетъ по новому ложу ровно, прямо, перестанетъ извиваться такими глубокими извилинами, лишая меня такихъ богатыхъ земель.
ГЛЕНД. Перестанетъ? извивается — такъ и будетъ и долженъ извиваться.
МОРТ. Да ты взгляни, какъ онъ далѣе перегибается на другую сторону, прирѣзывая тебѣ здѣсь столько же, сколько тамъ отрѣзываетъ.
ВОРСТ. Перекопать его въ этомъ мѣстѣ не трудно; этотъ мысъ перейдетъ тогда на сѣверъ, и онъ потечетъ совершенно прямо и ровно.
ГОРЯЧ. И я перекопаю его; большихъ издержекъ на это не потребуется.
ГЛЕНД. Но я не хочу, чтобъ измѣняли его теченіе.
ГОРЯЧ. Не хочешь?
ГЛЕНД. Не хочу, и ты не измѣнишь его.
ГОРЯЧ. Да кто же скажетъ мнѣ: не смѣй?
ГЛЕНД. Да хоть я.
ГОРЯЧ. Такъ скажи это такъ, чтобъ я не понялъ; скажи по-вэльсски.
ГЛЕНД. Лордъ, я могу говорить по-англійски такъ же хорошо, какъ и вы, потому что воспитанъ при англійскомъ дворѣ; въ молодости сложилъ для арфы не одну англійскую пѣсню, чѣмъ не мало украсилъ вашъ языкъ, — способность, которой никто не замѣчалъ въ васъ.
ГОРЯЧ. И радехонекъ. По моему лучше быть кошкой и мяукать, чѣмъ сочинять пѣсни и баллады; лучше слушать вытачиваніе мѣднаго подсвѣчника или скрипъ немазаннаго колеса, потому что и это, да и ничто не набьетъ такой оскомины, какъ ваше жеманное стихотворство. Оно для меня точь въ точь, какъ вынужденная рысь хромой лошади.
ГЛЕНД. Ну, ну, изволь, отводи Трентъ въ сторону.
ГОРЯЧ. Не въ томъ дѣло. Я готовъ отдать втрое больше доброму другу; но если начнутъ торговаться — я буду спорить и изъ-за девятой части волоска. Готовы ль договоры? Пора, я думаю, и отправляться.
ГЛЕНД. Мѣсяцъ свѣтитъ, можете выѣхать и ночью. Я потороплю писцевъ и, кстати, предъувѣдомлю вашихъ женъ, что вы ѣдете. Боюсь, моя дочь рѣшительно сойдетъ съ ума: такъ сильно любитъ она Мортимера. (Уходитъ.)
МОРТ. Стыдись, братъ Перси! къ чему это безпрестанное переченье моему тестю?
ГОРЯЧ. Не могу удержаться; онъ такъ часто досаждаетъ мнѣ толками о муравьѣ и кротѣ[53], о сновидцѣ Мерлинѣ и его пророчествахъ[54], o драконѣ и безперой рыбѣ, о грифѣ съ обрѣзанными крыльями и вылинявшемъ воронѣ, о лежащемъ львѣ и прыгающей кошкѣ, и о такомъ множествѣ всякаго вздора, что по неволѣ выдешь изъ себя. Вотъ, не дальше даже какъ вчера вечеромъ онъ промучилъ меня, по крайней мѣрѣ часовъ девять, высчитывая по именамъ всѣхъ дьяволовъ, которые, будто бы, находятся у него въ услугахъ. Я изрѣдка проговаривалъ только: «гмъ, такъ, далѣе», и не слыхалъ ни слова. Онъ невыносимъ, какъ усталая лошадь, какъ бранчивая жена; хуже даже дымнаго дома. Я лучше соглашусь жить на сырѣ и чеснокѣ въ мельницѣ, да подальше отъ него, чѣмъ объѣдаться лакомствами въ лучшемъ увеселительномъ замкѣ цѣлаго христіянства и слушать болтовню его.
МОРТ. Онъ, право, предостойный джентльменъ; начитанъ необыкновенно, посвященъ въ чудеснѣйшія таинства, храбръ какъ левъ, удивительно благодушенъ, а щедръ, какъ рудники Индіи. И знаешь ли, братъ, онъ до того уважаетъ твой характеръ, что переламываетъ даже свой собственный, когда ты перечишь ему, — ей-Богу, переламываетъ. Повѣрь, нѣтъ человѣка, который бы могъ безнаказанно раздражать его такъ, какъ ты; но я прошу тебя, не употребляй этого во зло слишкомъ уже часто.
ВОРСТ. Въ самомъ дѣлѣ, племянникъ, ты слишкомъ уже заносчивъ; съ пріѣзда сюда ты наговорилъ ему столько непріятностей, что можно даже подивиться какъ онъ не вышелъ изъ себя. Необходимо воздерживаться отъ этого порока. Koнечно, иногда онъ бываетъ признакомъ величія, мужества, храбрости — и это самое лучшее, что онъ можетъ дать тебѣ, — но гораздо чаще онъ обнаруживаетъ просто грубое бѣшенство, недостатокъ образованія, неумѣнье управлять собой, гордость, высокомѣріе, пренебреженіе. А и малѣйшаго изъ этихъ недостатковъ достаточно, чтобъ отвратить сердца людей, запятнать всѣ прочія доблести, безъ того заслуживающія всякаго уваженія.
ГОРЯЧ. Хорошо, учите, учите; да процвѣтаютъ хорошія манеры! — А вотъ и наши жены, — простимся съ ними.
МОРТ. Какъ досадно, что моя жена не говоритъ по-англійски, а я по-вэльсски.
ГЛЕНД. Дочь плачетъ, не хочетъ съ тобой разстаться; хочетъ быть воиномъ, хочетъ на войну.
МОРТ. Добрый отецъ, скажите, что вы въ скоромъ времени послѣдуете за нами вмѣстѣ съ нею и съ теткой Перси.
ГЛЕНД. (поговоривъ съ дочерью по-вэльсски и выслушавъ отвѣтъ ея). Она въ отчаяніи; упрямая своевольница не слушаетъ никакихъ убѣжденій.
ЛЕДИ МОРТИМЕРЪ (говоритъ что-то Мортимеру no-вэльсски.)
МОРТ. Я понимаю языкъ очей твоихъ; прекрасное вэлльсское, льющееся изъ этихъ увлаженныхъ небесъ, понятно мнѣ какъ нельзя лучше, и еслибъ не стыдъ, я отвѣтилъ бы тебѣ тѣмъ же.
ЛЕДИ МОРТИМЕРЪ (говоритъ.)
МОРТ. Понятны мнѣ и твои поцѣлуи, а тебѣ мои, — это разговоръ ощущеній; но я все-таки не успокоюсь, моя милая, пока не научусь твоему нарѣчію потому что въ твоихъ устахъ оно такъ же сладостно, какъ звуки дивныхъ пѣсенъ, которыя прекрасная королева поетъ въ бесѣдкѣ, сопровождая ихъ очаровательной игрой на лютнѣ[55].
ГЛЕНД. Ну, если еще и ты разчувствуешся, она совсѣмъ сойдетъ съ ума.
ЛЕДИ МОРТИМЕРЪ (говоритъ)
МОРТ. Вотъ этого я ужь рѣшительно не понимаю.
ГЛЕНД. Она проситъ тебя прилечь на мягкую осоку и положить твою голову на ея колѣна. Она споетъ пѣсню, которая тебѣ такъ нравилась и такъ часто, очаровывая сладостной нѣгой, призывала бога сна на твои вѣки, погружала въ состояніе, среднее между сномъ и бдѣніемъ, какъ время между днемъ и ночью, за часъ передъ тѣмъ какъ показаться на востокѣ небесной колесницѣ, чтобъ начать свое золотистое теченіе.
МОРТ. Душевно радъ и посидѣть и послушать пѣніе, пока переписываютъ наши условія.
ГЛЕНД. Садись же; а музыканты, что будутъ вамъ играть, въ воздухъ еще, за тысячу миль отсюда, я несмотря на то, явятся въ одно мгновеніе. Садись и слушай.
ГОРЯЧ. Ну, Кэтъ, ты вѣдь мастерица укладывать, — живѣй, укладывай мою голову на свои колѣни.
Л. ПЕР. Пошолъ, верченый.
ГЛЕНД. (произносить нѣсколько вэльсскихъ словъ, и музыка начинается.)
ГОРЯЧ. Теперь вижу, что дьяволъ знаетъ по-вэльсски; что жь послѣ этого удивительнаго, что онъ такъ своенравенъ. Онъ славный музыкантъ.
Л. ПЕР. Если такъ, тебѣ бы слѣдовало быть еще лучшимъ музыкантомъ, потому что ты весь своенравіе. Ну лежи же, лежи смирно, неугомонный; слушай, какъ леди будетъ пѣть пр-вэльсски.
ГОРЯЧ. Мнѣ было бы пріятнѣе слушать ирландскій вой моей лягавой Леди.
Л. ПЕР. Ты хочешь, чтобъ тебѣ размозжили голову?
ГОРЯЧ. Нисколько.
Л. ПЕР. Такъ лежи же смирно.
ГОРЯЧ. Не хочу и этого; это женскій порокъ.
Л. ПЕР. Ну, такъ да поможетъ тебѣ Богъ.
ГОРЯЧ. На ложе вэльсской леди.
Л. ПЕР. Это что такое?
ГОРЯЧ. Молчи! она начинаетъ.
Л. ПЕР. (поетъ вэльсскую пѣсню).
ГОРЯЧ. (по окончаніи пѣнія). Ну, Кэтъ, мнѣ хочется, чтобъ и ты спѣла.
Л. ПЕР. Не спою, право, не спою.
ГОРЯЧ. Право, не спою! Милая, ты клянешся какъ жена кондитера. Ну что это: «право не спою, такъ вѣрно какъ живу, какъ Господь меня помилуетъ, какъ день», и всѣ эти тафтяныя увѣренія выдаешь за клятвы, какъ будто никогда не ходила дальше Финсбёри[56]. Клянись мнѣ, Кэтъ, какъ леди — вѣдь ты леди — клянись хорошей, полновѣсной клятвой и оставь свои «право» и всѣ эти пряничныя увѣренія щеголямъ и тунеядцамъ. Ну, пой же.
Л. ПЕР. Не хочу.
ГОРЯЧ. И дѣло; а то вѣдь это самое вѣрное средство попасть въ портные или въ учителя снигерей[57]. — Если условія переписаны — я ѣду часа черезъ два; пойдемте, посмотримъ, если хотите. (Уходитъ).
ГЛЕНД. Идемъ, лордъ Мортимеръ; ты точно такъ медлишь, какъ пылкій Перси спѣшитъ ѣхать. Условія вѣрно переписаны; вы приложите печати, и тотчасъ на лошадей.
МОРТ. Пожалуй.
СЦЕНА 2. править
К. ГЕН. Лорды, оставьте насъ, — мнѣ нужно переговорить съ принцемъ вэльсскимъ; но не расходитесь, вы скоро понадобитесь. (Лорды уходятъ.) Не знаю, хотѣлъ ли Господь Богъ, чтобъ по его неисповѣдимому предопредѣленію, за то что я чѣмъ-нибудь прогнѣвилъ его, меня наказывала, бичевала моя же собственная кровь; но вся твоя жизнь убѣждаетъ меня, что ты предназначенъ быть жестокимъ возмездіемъ, карою неба за мои неправды. Иначе, скажи, былали бъ какая возможность чтобъ такія низкія, безпутныя страсти, такія жалкія, срамныя проказы, такія подлыя удовольствія, такое грубое общество, съ которымъ ты во всемъ сравнялся, могли приняться къ величію твоего рожденія, вкрасться въ твое царственное сердце?
П. ГЕН. Ваше величество, я бы желалъ, чтобъ могъ очиститься отъ всѣхъ моихъ проступковъ искреннимъ сознаніемъ такъ же легко, какъ, безъ всякаго сомнѣнія, могу оправдаться во многомъ, что мнѣ ставятъ въ вину. Позвольте, по крайней мѣрѣ, надѣяться, что послѣ того, какъ я уничтожу многіе изъ наговоровъ, которыми такъ часто наполняютъ слухъ королей вѣчно-улыбающіеся льстецы и подлые наушники, вы простите немногое, въ чемъ, по молодости, я въ самомъ дѣлѣ проступился.
К. ГЕН. Господь да проститъ тебя! — Но, Гарри, я все удивляюсь какъ могли твои наклонноcти уклонить тебя совершенно отъ полета всѣхъ твоихъ предковъ. Мѣста въ совѣтѣ, которое теперь занялъ твой младшій братъ, ты лишился самымъ непростительнымъ образомъ[58]; ты сдѣлался совершенно чуждымъ всему двору, всѣмъ принцамъ моей крови; всѣ ожиданія, всѣ надежды на тебя изчезли, и въ душѣ каждаго таится пророческое предчувствіе твоего паденія. Если бы я, такъ же какъ ты, моталъ своимъ присутствіемъ, тамъ же пріучалъ къ себѣ взоры народа, такъ же сбивалъ съ себя цѣну обращеніемъ съ простолюдинами — общественное мнѣніе, которое помогло мнѣ надѣть корону, не измѣнило бы тогдашнему вѣнценосцу и оставило бы меня въ безславномъ изгнаніи, какъ человѣка ничтожнаго, ничего не заслуживающаго. Но меня видали рѣдко, и потому, когда появлялся, дивились какъ кометѣ, говорили дѣтямъ: «вотъ онъ», спрашивали: «гдѣ? который Болинброкъ?» И тутъ, я похищалъ у самаго неба всю привѣтливость, облекался въ такое смиреніе, что даже въ присутствіи коронованнаго короля вырывалъ вѣрноподданность изъ сердецъ и громкіе клики радости и привѣта изъ устъ народа. Такимъ образомъ лице мое было всегда и ново и необыкновенно: на меня, какъ на ризу первосвященника, не могли смотрѣть безъ изумленія; такъ и мои выѣзды, рѣдкіе, но всегда пышные, бывали праздникомъ: самая рѣдкость ихъ придавала имъ эту торжественность. Легкомысленный же король рыскалъ между тѣмъ съ пустѣйшими забавниками, съ пошлыми остряками, какъ хворостъ быстро вспыхивающими и такъ же быстро перегарающими; сбросилъ величіе[59], смѣшалъ свою царственность съ прыгающими скоморохами; опозорилъ великій санъ свой ихъ пренебреженіемъ его; ободрялъ, въ ущербъ своему достоинству, своей улыбкой насмѣшливыхъ мальчишекъ, снося всякую выходку пустаго безбородаго остроумія; сдѣлался жильцемъ улицъ, отдался въ ленъ народу. Глаза подданныхъ, насыщаясь ежедневно медомъ его лицезрѣнія, пресытились; сладость его начала казаться имъ приторной, потому что немного ея поболѣе, чѣмъ немного, становится слишкомъ ужь много. И вотъ, когда выходилъ случай показаться — его, какъ кукушку въ полѣ, и слышали да не замѣчали, а если и смотрѣли, то глазами притупленными, прискучившими, отвыкшими отъ жаднаго созерцанія, которое вынуждаетъ солнцу подобное величіе, когда свѣтитъ изумленному взору изрѣдка; дремали, смыкали вѣки, или взглядывали по временамъ, но такъ мрачно, такъ угрюмо, какъ человѣкъ, соскучившійся, утомленный присутствіемъ противника. И въ этомъ самомъ положеніи находишься и ты, Гарри, потому что утратилъ всѣ свои царственныя преимущества своимъ низкимъ обращеніемъ; кому, кромѣ меня, не надоѣло еще твое, такъ обыкновенное, лицезрѣніе? Только мнѣ все еще хочется тебя видѣть, и взоры мои даже и теперь, противъ моей воли, ослѣпляются глупой нѣжностью.
П. ГЕН. Отнынѣ, трижды милостивый повелитель, я буду болѣе самимъ собой.
К. ГЕН. То, что ты теперь, былъ Ричардъ въ глазахъ всего міра, когда я, возвращаясь изъ Франціи, вышелъ на берегъ въ Равенспоргѣ; и имянно что я былъ тогда, то теперь Перси. Клянусь моимъ скиптромъ, моей душой, онъ гораздо достойнѣе государства, чѣмъ ты — тѣнь наслѣдственности. Не имѣя никакого права, ни даже тѣни права, онъ подрываетъ поля государства бранными доспѣхами, возстаетъ противъ вооруженныхъ челюстей льва и, задолжавъ лѣтамъ не болѣе тебя, ведетъ на кровавыя битвы, на сокрушительную ношу престарѣлыхъ лордовъ и почтенныхъ епископовъ. Какую никогда не умирающую славу пріобрѣлъ онъ борьбой съ Догласомъ — съ Догласомъ, который своими подвигами, своими смѣлыми набѣгами, своимъ искусствомъ въ воинскомъ дѣлѣ, вынудилъ у всѣхъ королевствъ, исповѣдующихъ Христа, славное названіе первѣйшаго и знаменитѣйшаго полководца. Три раза разбивалъ этотъ Горячка, этотъ Марсъ въ пеленкахъ, этотъ дитя-воинъ, великаго Догласа, взялъ его въ плѣнъ, освободилъ и сдѣлалъ своимъ другомъ, чтобъ наполнить пасть жестокой вражды и поколебать миръ и безопасность нашего престола. И что ты скажешь на это? Перси, Норсомберлэндъ, Архіепископъ іоркскій, Догласъ и Мортимеръ соединились и возстали противъ насъ. Но къ чему говорю я тебѣ эти непріятныя новости? Что говорить о врагахъ тебѣ, Гарри, моему ближайшему и жесточайшему врагу? Я знаю: изъ рабскаго страха, по низкимъ наклонностямъ, по прихоти, ты въ состояніи поднять оружіе противъ меня, сдѣлаться наемщикомъ Перси, бѣгать собаченкой по его слѣдамъ, ползать передъ нимъ, когда онъ нахмурится, чтобъ только доказать, какъ ты выродился.
П. ГЕН. О, не думайте этого; вы увидите, что не таковъ я, и да проститъ Господь тѣмъ, которые до такой степени лишили меня добраго мнѣнія вашего величества! Я все выкуплю головой Перси; когда-нибудь, по окончаніи славнаго дня, весь обагренный кровью, съ кровавою маской на лицѣ, по смытіи которой смоется и весь позоръ мой — я смѣло скажу вамъ: я сынъ вашъ. А это будетъ день — если только придетъ онъ, — день встрѣчи этого сына чести и славы, этого Горячки, этого всѣми превозносимаго рыцаря, съ вашимъ презрѣннымъ Генрихомъ. О, какъ бы я желалъ, чтобъ каждая доблесть, увѣнчивающая шлемъ его, удесятерилась; чтобъ позоръ, покрывающій мою голову, удвоился! потому что придетъ время, и я заставлю этого сѣвернаго юношу уступить мнѣ всѣ свои подвиги взамѣнъ моихъ проступковъ. Перси, мой повелитель, просто мой прикащикъ, для меня скупающій славу, и я потребую отъ него такого строгаго отчета, что онъ выдастъ мнѣ всю свою знаменитость до самомалѣйшей похвалы современности, или вырву счеты изъ его сердца. Это я обѣщаю здѣсь именемъ Бога, и если сдержу это обѣщаніе, и останусь еще въ живыхъ[60] — молю ваше величество заживить всѣ застарѣвшія раны, нанесенныя вамъ моей прежней безпорядочной жизнью; не сдержу — смерть разрѣшаетъ всѣ обязательства, а я готовъ скорѣй умереть сто тысячь разъ, чѣмъ нарушить хотя малѣйшую частичку этого обѣта.
К. ГЕН. Ты уничтожаешь этимъ сто тысячъ бунтовщиковъ. Ты получишь отрядъ съ полнѣйшимъ полномочіемъ.
Что, мой добрый Блентъ? въ твоихъ глазахъ такая поспѣшность.
БЛЕНТ. Ея требуетъ дѣло, которое я долженъ сообщить вашему величеству. Лордъ Мортимеръ шотландскій[61] извѣщаетъ, что Догласъ и англійскіе бунтовщики соединились одиннадцатаго этого мѣсяца въ Шросбери, и что если каждый сдержитъ данное обѣщаніе, никогда еще не грозило государству такое страшное и многочисленное войско.
П. ГЕН. Вотъ уже пять дней, какъ вамъ извѣстна эта новость, и потому графъ Вестморлэндъ выступилъ уже ныньче съ нашимъ сыномъ, Іоанномъ лэнкэстерскимъ. Ты, Гарри, выступишь въ слѣдующую среду, а мы въ четвергъ. Мѣсто соединенія Бриджьнорзъ. Гарри, ты пойдешь черезъ Глостерширъ; такимъ образомъ, я полагаю всѣ наши силы соберутся въ Бриджьнорзѣ дней черезъ двѣнадцать. Дѣла гибель; въ походъ! — медленность только усиливаетъ врага.
СЦЕНА 3. править
ФОЛЬС. Бардольфъ, не правда ли, вѣдь съ послѣдняго дѣла я спадаю подлѣйшимъ образомъ? вѣдь худѣю, сохну? Кожа обвисла, какъ распущенное платье старухи; я сморщился какъ старое яблоко. Надо покаяться, и поскорѣй, пока есть еще на мнѣ хоть крошка тѣла; скоро я истощусь совсѣмъ, и тогда не будетъ силъ покаяться. Пусть я буду перечнымъ зернушкомъ, водовозной клячей, если помню, что такое внутри церкви. Меня погубило гадкое, подлое товарищество.
БАРД. Въ самомъ дѣлѣ, сэръ Джонъ, ты сталъ такъ брюзгливъ; ты никакъ не проживешь долго.
ФОЛЬС. Въ томъ-то и дѣло. — Спой же какую-нибудь разгульную пѣсню; развесели меня. Я былъ добродѣтеленъ сколько слѣдуетъ дворянину; достаточно добродѣтеленъ: клялся мало, игралъ въ кости не больше семи разъ въ недѣлю, ходилъ въ дома разврата не больше одного раза въ четверть часа, уплатилъ долги три или четыре раза, жилъ хорошо, держалъ себя въ границахъ должнаго приличія, а теперь живу безпорядочно, не знаю никакой мѣры.
БАРД. Да ты такъ жиренъ, сэръ Джонъ, что по неволѣ долженъ быть внѣ всякой мѣры, внѣ всякой надлежащей мѣры.
ФОЛЬС. Поправь ты только свою рожу, и я поправлю мою жизнь. Вѣдь ты нашъ адмиральскій корабль съ фонаремъ, но только не на кормѣ, а на носу; ты рыцарь пылающаго свѣтильника.
БАРД. Мое лице не вредитъ тебѣ нисколько.
ФОЛЬС. Напротивъ, оно приноситъ мнѣ такую же пользу, какъ черепъ или memento mori. Я никакъ не могу взглянуть на твое лице, не вспомнивъ объ адскомъ огнѣ и о богачѣ, что ходилъ въ пурпурѣ: вѣдь онъ пылаетъ на твоемъ лицѣ въ самомъ яркомъ нарядѣ. Будь ты хотя немножко добродѣтеленъ, я клялся бы твоимъ лицемъ, восклицалъ бы при всякомъ случаѣ: «клянусь этимъ пламенемъ»; но ты предался грѣху совершенно, и безъ этого пожара на твоемъ лицѣ былъ бы рѣшительно сыномъ мрака. Когда, ночью, ты ловилъ въ окрестностяхъ Гадсхиля мою лошадь, если мнѣ не показалось что ты ignis fatuus или огненный шаръ, такъ пусть не будетъ проку и въ деньгахъ. Ты вѣчное торжество, безпрерывный потѣшный огонь. Шатаясь по ночамъ вмѣстѣ со мной изъ таверны въ таверну, ты сберегъ мнѣ собой до тысячи маркъ, которыя ушли бы на свѣчи и факелы; впрочемъ, если взять въ разсчетъ количество хересу, которое ты выпилъ на мой счетъ, такъ освѣщеніе обошлось бы мнѣ гораздо дешевле, даже еслибъ я покупалъ факелы и у самаго дорогаго свѣчника въ цѣлой Европѣ. Цѣлые тридцать два года даю я пищу пламени твоего саламандра; да наградитъ же меня за это Господь!
БАРД. Чортъ возьми! я бы желалъ, чтобъ мое лице было въ твоемъ желудкѣ.
ФОЛЬС. Сохрани Боже! я тотчасъ же умеръ бы отъ изжоги.
Ну что, госпожа Партлетъ[62], что, добрая моя курочка? разыскала, кто очистилъ мои карманы?
КВИКЛ. Да что жь это, сэръ Джомъ, что жь это вы выдумали, сэръ Джонъ? Что въ моемъ домѣ, воровской притонъ что ли? И я, и мужъ мой спрашивали и обыскивали всѣхъ отъ мала до велика; и десятой доли волоска до сихъ поръ никогда не пропадало въ моемъ домѣ.
ФОЛЬС. Врешь, помнишь, брили Бардольфа, мало ли у него пропало тогда волосъ; и я готовъ хоть сейчасъ къ присягѣ, что мои карманы очистили. Пошла, глупая ты баба.
КВИКЛ. Кто, я? — Да какъ вы смѣете? Меня никто не называлъ еще такъ въ моемъ домѣ.
ФОЛЬС. Ну, ну, я знаю тебя.
КВИКЛ. Нѣтъ, сэръ Джонъ; вы не знаете меня, сэръ Джонъ. А я знаю васъ, сэръ Джонъ; вы должны мнѣ, сэръ Джонъ, вотъ и заводите теперь ссору, чтобъ не заплатить мнѣ. Я купила вамъ дюжину рубашекъ —
ФОЛЬС. Изъ поскони, изъ гнилой поскони. Я роздалъ ихъ женамъ хлѣбниковъ на рѣшета.
КВИКЛ. Неправда; не честная я женщина, если не изъ голландскаго полотна, по восьми шиллинговъ аршинъ. Кромѣ того, вы должны еще и за ѣду и за вино; брали еще и деньгами: всего двадцать четыре фунта.
ФОЛЬС. Половина пошла на его часть; возьми съ него.
КВИКЛ. Съ него? да вѣдь онъ бѣднякъ; у него ничего нѣтъ.
ФОЛЬС. Какъ бѣднякъ? взгляни на его рожу. Что же ты называешь богатымъ? пусть вычеканитъ свой носъ, свои щеки. Я не плачу ни полпенса. Что ты, на молокососа что ли напала? Прошу покорно, не имѣй возможности отдохнуть въ своей гостинницѣ, безъ того, чтобъ не очистили кармановъ! У меня пропалъ дѣдовскій перстень съ печатью, по крайней мѣрѣ, въ сорокъ маркъ.
КВИКЛ. Ахъ, Господи! да сколько разъ слыхала я, какъ принцъ говорилъ, что этотъ перстень мѣдный.
ФОЛЬС. Твой принцъ пустомеля, пьянчуга; еслибъ онъ былъ здѣсь и сказалъ это при мнѣ, я отдулъ бы его какъ собаченку.
ФОЛЬС. (Увидавъ Принца, спѣшитъ ему на встрѣчу). Ну что, любезный? въ самомъ дѣлѣ вѣтеръ туда? всѣмъ намъ въ походъ?
БАРД. Да, попарно, по ньюгетски[63]
КВИКЛ. Прошу васъ, лордъ, выслушайте меня.
П. ГЕН. Что, мистрисъ Квикли? Какъ поживаетъ твой мужъ? я люблю его: онъ честный человѣкъ.
КВИКЛ. Выслушайте же меня, мой добрый лордъ.
ФОЛЬС. Сдѣлай одолженіе, оставь ее и слушай меня.
П. ГЕН. Что такое, Джэкъ?
ФОЛЬС. Да что, прошедшей ночью я заснулъ здѣсь за обоями, я мои карманы очистили на чисто; этотъ домъ сдѣлался домомъ разврата, принялись выгружать карманы.
П. ГЕН. А что у тебя пропало?
ФОЛЬСТ. Ты не повѣришь, Галь; три или четыре билета, каждый въ сорокъ фунтовъ, да дѣдовскій перстень съ печатью.
П. ГЕН. Ну перстень-то вѣдь не дороже восьми пенсовъ.
КВИКЛ. Я ему говорила тоже, мой лордъ, говорила, что слышала, какъ ваша милость изволили говорить это; а онъ, мой лордъ, сталъ говорить объ васъ такъ скверно, какъ только можетъ говорятъ такой злоязычникъ какъ онъ; говорилъ, что отдуетъ васъ.
П. ГЕН. Не можетъ быть.
КВИКЛ. Если я солгала, такъ нѣтъ во мнѣ ни честности, ни даже женственности.
ФОЛЬС. Въ тебѣ столько же честности, какъ въ вареномъ черносливѣ[64]; столько же правды, какъ въ натравленной лисицѣ; что жь касается до твоей женственности, такъ и дѣвица Маріана[65] болѣе тебя похожа на жену твоего сторожа. Пошла ты, штука!
КВИКЛ. Какая же я штука? говори, какая?
ФОЛЬС. Какая? да такая, за которую поблагодаришь Господа.
КВИКЛ. Нѣтъ я не штука, за которую поблагодаришь Госрода; я хочу, чтобъ ты зналъ это; я жена честнаго человѣка, а ты — не во гнѣвъ твоему рыцарству — ты подлецъ, если такъ меня называешь.
ФОЛЬС. А ты — не во гнѣвъ твоей женственности — тварь, если назвать иначе.
КВИКЛ. Какая же я тварь, подлецъ! какая-же?
ФОЛЬС. Да змѣя.
П. ГЕН. Змѣя, сэръ Джонъ? почему жь змѣя?
ФОЛЬС. А потому, что она ни рыба, ни мясо; не знаешь, какъ за нее и взяться.
КВИКЛ. Не тебѣ , бы говорить это неблагодарный; и ты, подлецъ ты этакой, да и всякой знаетъ, какъ за меня взяться.
П. ГЕН. Правда, правда, хозяйка; онъ страшно клевещетъ на тебя.
КВИКЛ. Да и на васъ, лордъ; вотъ на дняхъ говорилъ, что вы должны ему тысячу фунтовъ.
П. ГЕН. Какъ, негодяй, я долженъ тебѣ тысячу фунтовъ?
ФОЛЬС. Тысячу, Галь? милліонъ. Твоя любовь стоитъ милліона, а ты задолжалъ мнѣ своей любовью.
КВИКЛ. Нѣтъ, лордъ, онъ называлъ васъ пустомелей, говорилъ, что отдуетъ васъ.
ФОЛЬС. Говорилъ я это, Бардольфъ?
БАРД. Говорилъ, сэръ Джонъ, говорилъ.
ФОЛЬС. Ну да; если онъ сказалъ что мой перстень мѣдный.
П. ГЕН. Я и теперь говорю, что онъ мѣдный. Что жь, осмѣлься сдержать свое слово.
ФОЛЬС. Послушай, Галь, вѣдь ты знаешь — будь ты простой человѣкъ, я осмѣлился бы; но такъ какъ ты принцъ — я боюсь тебя, боюсь какъ ревущаго львенка.
П. ГЕН. Почему жь не какъ льва?
ФОЛЬС. Какъ льва слѣдуетъ бояться самого короля. Неужели ты думаешь, что я боюсь тебя такъ же, какъ твоего отца? Никогда; пусть лопнетъ мой поясъ[66], если я боюсь тебя такъ же.
П. ГЕН. О, еслибъ лопнулъ, какъ заболталась бы твоя требуха около колѣнъ твоихъ! Послушай, однакожь, негодяй, въ твоей груди рѣшительно нѣтъ мѣста ни правдѣ, ни чести, ни честности; она вся наполнена кишками и грудобрюшной преградой. Клеветать на честную женщину, что она очистила твои карманы! Безстыдный, непотребный, разбухшій бездѣльникъ, да было ли въ нихъ что-нибудь, кромѣ трактирныхъ счетовъ, записокъ о домахъ разврата и на полпенса леденцу для смягченія твоей глотки? Я подлецъ, если въ твоихъ карманахъ, кромѣ этого, была еще какая-нибудь мерзость. И послѣ этого, ты еще будешь стоять на своемъ, не возвратишь своего вранья въ свои карманы? Ну не стыдно ли тебѣ?
ФОЛЬС. Послушай, Галь, ты знаешь, что вашъ праотецъ даже и въ состояніи невинности не избѣжалъ паденія; ну, гдѣ же устоять бѣдному Джэку Фольстафъ въ наше развратное время? Ты видишь, у меня мяса больше, чѣмъ у всякаго другаго, больше потому и слабостей. — Такъ ты признаешся, что ты выгрузилъ мои карманы?
П. ГЕН. Кажется что такъ.
ФОЛЬС. Хозяйка, я прощаю тебя. Ступай, приготовь завтракъ, люби своего мужа, надзирай за служителями, услуживай гостямъ, и ты увидишь, что я готовъ на всякое благоразумное требованіе; ты видишь, я укротился. — Нѣтъ, ни слова болѣе; прошу тебя, ступай! (Квикли уходитъ.) Ну, Галь, перейдемъ теперь къ новостямъ двора. На счетъ грабежа, напримѣръ, — какъ это кончилось?
П. ГЕН. О, мой жирный быкъ, кажется суждено ужь, чтобъ я всегда былъ твоимъ ангеломъ хранителемъ. Деньги возвращены.
ФОЛЬС. Я ужасно не люблю этихъ возвращеній; двойной трудъ.
П. ГЕН. Я совершенно помирился съ отцемъ, и теперь могу дѣлать что угодно.
ФОЛЬС. Такъ обокрадь прежде всего его казну, и не умывая рукъ[67].
БАРД. Да, въ самомъ дѣлѣ, лордъ.
П. ГЕН. Тебѣ, Джэкъ, я выхлопоталъ мѣсто въ пѣхотѣ.
ФОЛЬС. Лучше бы въ конницѣ. Гдѣ жь найду я теперь такого, чтобъ воровалъ порядочно, ловкаго вора лѣтъ двадцати двухъ или около того? Я дьявольcки не запасливъ. Благодареніе еще Господу за этихъ бунтовщиковъ; вѣдь они обижаютъ только добродѣтельныхъ; и я хвалю; уважаю ихъ за это.
П. ГЕН. Бардольфъ.
БАРД. Лордъ.
П. ГЕН. Доставь это письмо къ моему брату Іоанну, Іоанну Лэнкэстеръ; а это къ лорду Вестморлэндъ. — Ну, Пойнсъ, на лошадей! намъ надо проскакать еще миль тридцать до обѣда. — Джэкъ, завтра въ два часа по полудни явись ко мнѣ въ Темпль; тамъ ты узнаешь свое назначеніе; получишь и деньги и приказы. Все королевство въ пламени, Перси стоитъ на вершинѣ, и они или мы — кто-нибудь долженъ пасть непремѣнно. (Уходитъ съ Пойнсомъ и Бардольфомъ.)
ФОЛЬС. Славныя рѣчи! славный народъ! Хозяйка, завтракъ; ну, поворачивайся! — Какъ бы хорошо, еслибъ эта таверна была моимъ барабаномъ.
ДѢЙСТВІЕ IV. править
СЦЕНА 1. править
ГОРЯЧ. Прекрасно, благородный Шотландецъ. Еслибъ правда въ нашъ утонченный вѣкъ не принималась за лесть, можно бы сказать, что ни одинъ изъ воиновъ современности, не заслуживаетъ такой всемірной славы, какъ Догласъ. Клянусь, я не умѣю льстить; я презираю рѣчи ласкателей, и все-таки скажу, что еще никто не вынуждалъ у меня такой любви, какъ ты. Вотъ тебѣ мое слово, испытай меня.
ДОГЛ. Ты царь благородства; пошли меня противъ могущественнѣйшаго человѣка въ цѣломъ мірѣ, и я пойду.
ГОРЯЧ. И хорошо сдѣлаешь —
Отъ кого? — Я могу только благодарить тебя.
ГОНЕЦ. Отъ вашего родителя.
ГОРЯЧ. Письмо отъ отца? зачѣмъ же не самъ онъ?
ГОНЕЦ. Онъ не можетъ пріѣхать, лордъ; онъ болѣнъ.
ГОРЯЧ. Чортъ возьми! какъ найдти досугъ хворать въ такое смутное время? Кому же передалъ онъ начальство надъ своимъ войскомъ? кто ведетъ его сюда?
ГОНЕЦ. Не знаю, лордъ; вамъ это скажетъ письмо.
ВОРСТ. Скажи, онъ въ постелѣ?
ГОНЕЦ. Въ постелѣ, лордъ; онъ слегъ дня за четыре до моего отъѣзда, а когда я поѣхалъ, врачи очень опасались за его жизнь.
ВОРСТ. Что бы дать выздоровѣть времени, прежде чѣмъ захворать самому! его здоровье никогда не было такъ дорого, какъ теперь.
ГОРЯЧ. Захворать, свалиться, теперь! эта хворь заражаетъ животворную кровь нашего предпріятія; прокрадывается даже сюда, въ нашъ лагерь. Онъ пишетъ, что болѣнъ, — что черезъ другихъ не собрать его друзей скоро; что ему кажется даже неблагоразумнымъ повѣрить такъ опасное и такъ важное для него дѣло, кому-нибудь кромѣ себя. Несмотря однакожь на то, даетъ смѣлый совѣтъ идти съ нашими слабыми силами впередъ и попытать счастія. Теперь нечего разсуждать, прибавляетъ онъ, потому что король навѣрное извѣщенъ о всѣхъ вашихъ замыслахъ. Что вы на это скажете?
ВОPCТ. Болѣзнь твоего отца важное для насъ увѣчье.
ГОРЯЧ. Опасная рана, нужнѣйшій членъ отсѣченъ. Оно однакожь, клянусь честью, не совсѣмъ такъ; вы увидите, что теперешнее его отсутствіе, далеко не такъ бѣдственно, какъ кажется. — Хорошо ли поставить все наше достояніе на одинъ ударъ, подвергнуть такую огромную ставку прихотливой случайности одного часа? Разумѣется не хорошо; потому что тогда разомъ рѣшились бы всѣ надежды, опредѣлились бы самые крайніе предѣлы нашего счастья.
ДОГЛ. Непремѣнно; тогда какъ теперь у насъ остается въ виду сильное подкрѣпленіе. Въ надеждѣ на него, мы можемъ смѣло расточать наличное, и въ случаѣ необходимости отступленія у насъ будетъ опора.
ГОРЯЧ. Сборное мѣсто, прибѣжище, если дьяволу и несчастью вздумается покоситься на дѣвственность нашего предпріятія.
ВОРСТ. Но все-таки я желалъ бы, чтобъ твой отецъ былъ здѣсь. Наше дѣло такого рода и свойства, что не терпитъ никакого раздѣленія; кто не знаетъ почему онъ не съ нами, подумаетъ, что его удержали благоразуміе и вѣрность, и что онъ не одобряетъ нашего предпріятія. Представьте же, какъ такое предположеніе повернетъ приливъ опасливыхъ мятежниковъ; оно родитъ сомнѣнія, вопросы, — а вы знаете, что мы, какъ нападающіе, должны всячески охранять себя отъ строгаго изслѣдованія, должны затыкать, законопачивать всѣ отверстія, каждую щелочку, въ которую могъ бы подсмотрѣть взоръ разсудка. Отсутствіе же твоего отца отдергиваетъ одну изъ завѣсъ и показываетъ непосвященнымъ что-то въ родѣ страха, о которомъ прежде и не грѣзили.
ГОРЯЧ. Вы преувеличиваете. Я, напротивъ, вижу пользу въ его отсутствіи; отсутствіе графа придастъ нашему предпріятію еще больше блеску и отваги, подниметъ его еще больше въ общемъ мнѣніи. Если мы, и безъ его помощи, можемъ возстать и потрясти государство, какъ же не подумать, что съ нею мы поставимъ его вверхъ дномъ? Всѣ ваши члены цѣлы еще, все идетъ прекрасно.
ДОГЛ. Какъ только можно желать; слово страхъ неизвѣстно въ Шотландіи.
ГОРЯЧ. А, братъ Вернонъ! Клянусь, а отъ души радъ тебѣ.
ВЕРН. Хорошо, еслибъ и мои вѣсти порадовали васъ. Графъ Вестморлэндъ идетъ сюда съ семью тысячами; съ нимъ принцъ Іоаннъ.
ГОРЯЧ. Не бѣда. Что жь еще?
ВЕРН. Далѣе, я узналъ, что самъ король выступилъ и спѣшитъ сюда съ многочисленнымъ войскомъ.
ГОРЯЧ. Милости просимъ. Гдѣ жь его сынъ, быстроногій, безумный принцъ вэльсскій, съ товарищами, которымъ все равно, какъ бы ни шолъ свѣтъ.
ВЕРН. Всѣ въ доспѣхахъ, въ оружіи, въ перьяхъ, какъ страусы; всѣ бьютъ крыльями, какъ орлы только что выкупавшіеся; всѣ блестятъ золотыми панцырями, какъ иконы; полны жизни, какъ мѣсяцъ май; пышны, какъ солнце въ. срединѣ лѣта; рѣзвы какъ козлята, бѣшены какъ молодые быки. Я видѣлъ — молодой Генрихъ, въ шлемѣ, въ богатомъ вооруженіи, въ набедренникахъ, вскочилъ, какъ окрыленный Меркурій, на коня и крутилъ его такъ ловко, такъ легко, какъ будто бы ангелъ слетѣлъ съ облаковъ на огненномъ Пегасѣ, чтобъ подивить міръ благороднымъ искусствомъ наѣздничества.
ГОРЯЧ. Довольно, довольно; эти похвалы поддерживаютъ лихорадку сильнѣй мартовскаго солнца. Пусть идутъ, идутъ, какъ жертвы, въ полномъ убранствѣ; мы принесемъ ихъ пламенной дѣвѣ дымной войны еще горячихъ, истекающихъ кровью. До ушей зальется кровью чугунный Марсъ, сидя на своемъ престолѣ! Меня сжигаетъ вѣсть, что такая богатая добыча такъ близко, и еще не наша. Дайте мнѣ только вскочить на коня, и онъ помчитъ меня громовой стрѣлой противъ груди принца вэльсскаго. Конь съ конемъ, Генрихъ съ Генрихомъ слетятся, и не разъѣдутся, пока одинъ не свалится трупомъ! О, еслибы Глендоверъ былъ уже здѣсь!
ВЕРН. Я не досказалъ еще; проѣзжая Ворстеръ, я узналъ, что Глендоверъ не можетъ собрать войско прежде четырнадцати дней.
ДОГЛ. Это худшая изъ всѣхъ твоихъ вѣстей.
ВОРСТ. Да, клянусь, она вѣетъ морозомъ.
ГОРЯЧ. А какъ полагаютъ число всѣхъ войскъ короля?
ВЕРН. До тридцати тысячъ.
ГОРЯЧ. Пусть будетъ сорокъ; и безъ отца, и безъ Глендовера, насъ достаточно даже и для такой битвы. Идемъ, осмотримъ поскорѣй войска. День страшнаго суда близится; умремъ всѣ — умремъ радостно.
ДОГЛ. Не говори мнѣ объ умираньи; на это полугодіе я обезопасенъ отъ смерти.
СЦЕНА 2. править
ФОЛЬС. Бардольфъ, ступай впередъ въ Ковентри и добудь бутылку хереса. Наше войско не остановится въ городѣ; мы ночуемъ въ Соттонъ-Кольфйльдѣ.
БАРД. А деньги, капитанъ?
ФОЛЬС. Вытряхай, вытряхай.
БАРД. Вѣдь бутылка составитъ цѣлый ангелъ[68].
ФОЛЬС. Составитъ, такъ возьми его себѣ за труды; если составитъ двадцать — возьми ихъ всѣ; я отвѣчаю за чеканъ. Скажи моему лейтенанту Пето, чтобъ онъ подождалъ меня на концѣ города.
БАРД. Слушаю, капитанъ; до свиданія. (Уходитъ.)
ФОЛЬС. Однакожь я треска, если мнѣ не стыдно за моихъ солдатъ. Я дьявольски употребилъ во зло королевскую вербовку[69]. Въ замѣнъ ста пятидесяти солдатъ, я добылъ слишкомъ триста фунтовъ. Я вербовалъ только зажиточныхъ гражданъ, сыновей богатыхъ мызниковъ, холостяковъ, о которыхъ раза два ужь объявляли, — все этихъ животолюбивыхъ бездѣльниковъ, что скорѣй согласятся слушать самаго дьявола, чѣмъ барабанный бой, которымъ ружейный выстрѣлъ страшнѣй, чѣмъ напуганной птицѣ или подстрѣленной уткѣ. Я вербовалъ только молодчиковъ съ сердцемъ въ желудкѣ, да и то не больше булавочной головки, и они откупались, — и теперь, весь мой отрядъ состоитъ изъ однихъ знаменосцевъ, лейтенантовъ, капраловъ, негодяевъ, оборванныхъ, какъ Лазарь на обояхъ, на которыхъ собаки богача лижутъ его язвы, — изъ такихъ, что никогда не бывали солдатами: безпутныхъ, лишенныхъ мѣстъ служителей, младшихъ сыновей младшихъ братьевъ, возмутившихся подносчиковъ, проторговавшихся трактирщиковъ — всей этой гадины спокойствія и продолжительнаго мира, въ десять разъ оборваннѣйшей и стараго заштопаннаго знамени[70]. Такими-то замѣнилъ я откупившихся; ни дать не взять — полтораста оборванныхъ блудныхъ сыновей, только что покинувшихъ свиную паству, помои и жолуди. Сказала же мнѣ, на дорогѣ, какая-то бестія, что я очистилъ всѣ висѣлицы, навербовалъ труповъ. Да и правда, такихъ чучелъ никто не видывалъ еще. Я не поведу ихъ черезъ Ковентри, рѣшительно не поведу — мерзавцы маршируютъ такими раскаряками, точно какъ будто у нихъ кандалы на ногахъ; и не мудрено, впрочемъ, потому что большая часть въ самомъ дѣлѣ изъ тюрьмъ. Къ тому жь во всемъ отрядѣ только полторы рубашки; да и половинка-то — два стаченные платка, наброшенные на плечи, какъ безрукавный колетъ герольда; да и цѣлая-то, если сказать правду, непремѣнно украдена у моего Сентъ-Албанскаго хозяина, или у красноносаго трактирщика въ Дэвентри. Но это ничего еще; они найдутъ довольно бѣлья на каждомъ заборѣ.
П. ГЕН. Здорово, раздутый Джэкъ! здорово, тюфякъ.
ФОЛЬС. Какъ, Галь? что это значитъ, бѣшеный проказникъ? какого чорта дѣлаешь ты въ Варвикширѣ? — Ахъ, извините, добрый лордъ Вестморлэндъ; я думалъ, что вы ужь въ Шросбери.
ВЕСТМ. Да, сэръ Джонъ, мнѣ бы давно слѣдовало быть тамъ, да и вамъ также; впрочемъ, мое войско тамъ уже. Король, могу вамъ сказать, ждетъ насъ всѣхъ; необходимо выступить въ эту же ночь.
ФОЛЬС. О, обо мнѣ не безпокойтесь; я ретивъ, какъ кошка на слизыванье сливокъ.
П. ГЕН. Именно на слизыванье сливокъ; слизыванье-то и обратило уже тебя въ масло. Скажи, однакожь, Джэкъ, чей это народъ тащится тамъ позади?
ФОЛЬС. Moй, Галь, мой.
П. ГЕН. Я еще никогда не видывалъ такихъ жалкихъ негодяевъ.
ФОЛЬС. Э, годятся на копья; кормъ для пороха, кормъ для пороха; и они наполнятъ собой могилу такъ же хорошо, какъ и лучшіе. Вѣдь тоже люди, тоже смертные.
ВЕСТМ. Однакожь, сэръ Джонъ, мнѣ кажется, что они слишкомъ ужь бѣдны и худы; слишкомъ похожи на нищихъ.
ФОЛЬС. Что касается до нищеты, я, ей-Богу, не знаю откуда они добыли ее; а на счетъ худобы, я рѣшительно не подавалъ имъ примѣра.
П. ГЕН. О, въ этомъ можно присягнуть, если только ты не назовешь худобой на три пальца жира на ребрахъ. Однакожь, спѣши, Джэкъ; вѣдь Перси на полѣ ужь битвы.
ФОЛЬС. Какъ, и король сталъ уже лагеремъ?
ВЕСТМ. Сталъ, сэръ Джонъ; боюсь, мы слишкомъ медлимъ.
ФОЛЬС. Дѣйствительно; являться на пиръ къ началу, на битву къ концу прилично только жадному гостю, плохому бойцу.
СЦЕНА 3. править
ГОРЯЧ. Мы сразимся съ нимъ въ эту же ночь.
ВОРСТ. Я рѣшительно противъ этого.
ДОГЛ. Но вѣдь иначе перевѣсъ будетъ на его сторонѣ.
ВЕРН. Нисколько.
ГОРЯЧ. Какъ? развѣ онъ не ждетъ подкрѣпленія?
ВЕРН. Мы также.
ГОРЯЧ. Но его вѣрно, наше сомнительно.
ВОРСТ. Любезный племянникъ, прошу тебя — послушайся, не нападай нынче ночью.
ВЕРН. Не нападайте, лордъ.
ДОГЛ. Вы отговариваете изъ боязни и равнодушія къ дѣлу.
ВЕРН. Не клевещите, Догласъ; клянусь моей жизнью — а она достаточная порука, — призываетъ меня истинная честь, я не совѣтуюсь съ слабодушнымъ страхомъ, какъ и вы, лордъ, или любой изъ всѣхъ доселѣ живущихъ Шотландцевъ. Завтра, въ сраженіи, мы увидимъ, кто изъ насъ боится.
ДОГЛ. А можетъ-быть и нынче ночью.
ВЕРН. Увидимъ.
ГОРЯЧ. Нынче ночью, говорю я.
ВЕРН. Да перестаньте же, вѣдь кто рѣшительно не возможно. Я удивляюсь, какъ, бывши такимъ искуснымъ полководцемъ, вы не видите препятствій, требующихъ непремѣнной отсрочки нападенія. Часть конницы брата Вернона не прибыла еще; отрядъ дяди Ворстера пришелъ только нынче, а потому и люди и лошади этого отряда утомлены; трудный переходъ ослабилъ, подавилъ ихъ пылъ и мужество до того, что каждаго конника можно считать только за половину.
ГОРЯЧ. Тоже можно сказать и о непріятельской конницѣ; она вся изнурена быстрыми переходами, большая же часть нашей отдохнула.
ВОРСТ. Королевская превосходитъ нашу числомъ; ради Бога, племянникъ, подожди, пока соберутся всѣ.
БЛЁНТ. Я къ вамъ съ милостивымъ предложеніемъ короля, если вы только удостоите выслушать меня съ подобающимъ уваженіемъ.
ГОРЯЧ. Мы рады вамъ, сэръ Вальтеръ Блёнтъ, и какъ желали бы, чтобъ вы были за одно съ нами. Многіе изъ насъ глубоко васъ уважаютъ, и эти многіе завидуютъ вашимъ доблестямъ и славѣ потому только, что вы не съ нами, но противъ насъ, какъ врагъ.
БЛЁНТ. И дай Богъ, чтобъ я былъ постоянно противъ васъ, пока вы, забывъ свой долгъ и вѣрность, будете возставать противъ помазанника. Но къ дѣлу. — Король послалъ меня узнать отъ васъ, чѣмъ вы обижены; для чего исторгаете гибельную вражду изъ нѣдръ мира и учите вѣрное государство дерзкому возстанію. Если король какимъ-нибудь образомъ забылъ ваши услуги, которыя, какъ самъ признается, многочисленны, — скажите, и онъ съ лихвою даруетъ чего пожелаете, вмѣстѣ съ прощеніемъ вамъ и всѣмъ которыхъ вы завлекли.
ГОРЯЧ. Король удивительно милостивъ; мы очень хорошо знаемъ, что король знаетъ, когда обѣщать и когда платить. Эту самую царственность, которой онъ теперь величается, даровалъ ему мой отецъ, вмѣстѣ съ моимъ дядей и мною[71]. Когда у него не было еще и двадцати шести человѣкъ, когда онъ былъ еще такъ ничтоженъ во мнѣніи свѣта, пробирался домой убогимъ, забытымъ, лишеннымъ покровительства законовъ изгнанникомъ — мой отецъ встрѣтилъ его на берегу; и когда онъ, со слезами невинности, засыпалъ его божбами и клятвами, что пришолъ искать только лэнкэстерскаго герцогства, своего лена и мира — мой отецъ, по добротѣ своего сердца, тронулся, поклялся помогать ему, и сдержалъ свое слово. Только что лорды и бароны государства узнали, что Норсомберлэндъ принялъ его сторону — и сильные, и бѣдные начали являться къ нему съ привѣтомъ и колѣнопреклоненіемъ; встрѣчали его въ мѣстечкахъ, въ городахъ, въ деревняхъ; поджидали его на мостахъ, на дорогахъ; приносили дары, присягали, отдавали ему своихъ наслѣдниковъ, шли, какъ пажи, блестящею толпой по слѣдамъ его. Тутъ, сознавъ свою силу, онъ началъ мало по малу измѣнять клятвѣ, которую далъ моему отцу, бывши еще бѣднякомъ, на безплодномъ равенспоргскомъ берегѣ: началъ хлопотать о преобразованіи нѣкоторыхъ постановленій и указовъ, слишкомъ тягостныхъ для подданныхъ, кричать противъ злоупотребленій, оплакивать бѣдствія отчизны, и этимъ кажущимся правосудіемъ пріобрѣлъ сердца всѣхъ, кого удилъ. За тѣмъ онъ пошелъ далѣе: снесъ головы любимцевъ, которыхъ король оставилъ намѣстниками, отправившись на войну въ Ирландію.
БЛЁНТ. Позвольте, я здѣсь не за тѣмъ, чтобъ слушать эти разсказы.
ГОРЯЧ. Такъ къ дѣлу. — Вскорѣ за тѣмъ онъ лишилъ короля престола и жизни, а потомъ, какъ разъ, обложилъ все государство новыми налогами. Въ довершеніе всего, отказывая въ выкупѣ, онъ оставляетъ теперь своего родственника, графа марчскаго — который, еслибъ каждый занималъ должное мѣсто[72], былъ-бы его королемъ, — томиться въ Вэльсѣ, въ плѣну; заплатилъ мнѣ немилостью за мои славныя побѣды; думалъ запутать меня шпіонствомъ; выгналъ бранью моего дядю изъ засѣданія совѣта; въ ярости удалилъ моего отца отъ двора; нарушалъ клятву за клятвой, дѣлалъ несправедливость за несправедливостью и наконецъ, принудилъ насъ искать спасенія въ возстаніи, вникнуть, вмѣстѣ съ тѣмъ, въ его права на корону — и мы нашли, что они слишкомъ недостаточны, чтобъ имѣть еще силу.
БЛЁНТ. И я долженъ передать это королю, вмѣсто отвѣта?
ГОРЯЧ. Нѣтъ, сэръ Вальтеръ, дайте жь посовѣтоваться. Возвратитесь къ королю, обезопасьте какимъ-нибудь заложникомъ возвращеніе нашего посланнаго, и завтра, рано утромъ, мой дядя явится къ вамъ съ вашими предложеніями. За симъ, прощайте.
БЛЁНТ. Я бы желалъ, чтобъ вы приняли милость и любовь короля.
ГОРЯЧ. Можетъ-быть мы это и сдѣлаемъ.
БЛЁНТ. Да! Богъ.
СЦЕНА 4. править
АРХІЕП. Скорѣй, сэръ Міхаэль, летите съ этимъ запечатаннымъ письмомъ къ лордъ-маршалу; это — къ моему брату Скрупу, а прочія по надписямъ. Еслибъ вы знали, какъ они важны, вы сами спѣшили бы.
С. МИХ. Добрый лордъ, я угадываю ихъ содержаніе.
АРХІЕП. Можетъ-быть. Завтра, любезный сиръ Михаэль, рѣшится участь десяти тысячъ человѣкъ; завтра — я знаю кто навѣрно, — король, быстро собравшій сильное войско, сразится съ лордомъ Генрихомъ при Шросбери, а я боюсь, сэръ Михаэль, боюсь, что, благодаря болѣзни Норсомберлэнда, на котораго болѣе всего надѣялись, и отсутствію Глендовера, который былъ также въ счету и теперь сидитъ дома, удерживаемый предвѣщаніями, — войско Перси слишкомъ слабо, чтобы тотчасъ же вступить въ борьбу съ королемъ.
С. МИХ. Не чего вамъ этого бояться, добрый лордъ; съ нимъ Догласъ и Мортимеръ.
АРХІЕП. Нѣтъ, Мортимера нѣтъ тамъ.
С. МИХ. Такъ съ имъ Мордэкъ, Вернонъ, лордъ Ворстеръ, цѣлое войско храбрыхъ воиновъ, благородныхъ дворянъ.
АРХІЕП. Такъ, но король собралъ силы цѣлаго государства: съ нимъ принцъ вэльсскій, лордъ Іоаннъ лэнкэстерскій, благородный Вестморлэндъ, воинственный Блёнтъ и еще множество сподвижниковъ, искусныхъ, знаменитыхъ въ воинскомъ дѣлѣ.
С. МИХ. Будьте увѣрены, лордъ, ваши устоятъ и противъ этого множества.
АРХІЕП. И я надѣюсь; но нельзя не опасаться, и чтобъ предотвратить худшее, спѣшите, сэръ Михаэль. Не удастся лорду Перси — король, слышавшій о нашемъ участіи въ заговорѣ, непремѣнно навѣститъ насъ прежде, чѣмъ распуститъ войско. Во всякомъ случаѣ, благоразумно принести себя въ состояніе дать ему отпоръ, и потому спѣшите. Мнѣ надобно еще писать къ другимъ друзьямъ; прощайте, сэръ Михаэль.
ДѢЙСТВІЕ V. править
СЦЕНА 1. править
К. ГЕН. Какъ облитое кровью, выглядываетъ солнце изъ-за того лѣсистаго холма, и день такъ блѣденъ отъ его негодованія.
П. ГЕН. И южный вѣтеръ, какъ трубачъ, подыгрывается подъ его расположеніе, предвѣщая, глухимъ свистомъ между листьевъ, бурный, грозный день.
К. ГЕН. Пусть все соотвѣтствуетъ тѣмъ, кому проиграть; кому выиграть, тому ничто не кажется мрачнымъ.
А, лордъ Ворстеръ, не хорошо, что мы встрѣчаемся съ вами въ такихъ отношеніяхъ. Вы измѣнили нашей довѣренности, заставили насъ сбросить покойныя одежды мира, обременить наши старые члены тяжелой сталью; не хорошо это, лордъ, не хорошо. Скажите, согласны вы развязать гибельный узелъ всѣмъ ненавистной войны, вступить снова въ кругъ повиновенія, въ которомъ слили такимъ прекраснымъ, естественнымъ свѣтомъ, не быть болѣе грознымъ метеоромъ, знаменіемъ страха, предвѣстникомъ бѣдствій для временъ еще не рожденныхъ?
ВОРСТ. Государь, выслушайте меня. Что касается до меня, я охотно провелъ бы остатокъ моихъ дней въ покоѣ; клянусь, я никогда не искалъ этого разрыва.
К. ГЕН. Не искали! откуда жь взялся онъ?
ФОЛЬС. Валялся на его дорогѣ, и онъ поднялъ его.
П. ГЕН. Молчи, сорока!
ВОРСТ. Вашему величеству было угодно отвратить взоры милости отъ меня и всего моего рода; я долженъ однакожь напомнить вамъ, государь, что мы были вашими первыми и вѣрнѣйшими друзьями. Для васъ, въ царствованіе Ричарда, переломилъ я жезлъ моей должности, скакалъ день и ночь, чтобъ васъ встрѣтить и облобызать вашу руку, когда вы, по мѣсту и по значенію, далеко не были еще такъ сильны и значущи, какъ я. Я, мой братъ и его сынъ ввели васъ въ отеческій домъ, смѣло пренебрегши всѣми опасностями того времени. Вы поклялись — поклялись намъ въ Донкэстрѣ, что не замышляете ничего противъ государства, не потребуете ничего, кромѣ отнятыхъ правъ, достоянія Гаунта, лэнкэстерскаго герцогства; — и мы поклялись помогать вамъ въ этомъ. Вскорѣ счастіе полилось ливнемъ на вашу голову, почести хлынули къ вамъ потокомъ: наше содѣйствіе, отсутствіе короля, его несправедливости, кажущіяся страданія, которымъ вы подвергались, противные вѣтры и несчастная война, задержавшіе короля въ Ирландіи такъ долго, что вся Англія почла его умершимъ — всѣ эти благопріятныя обстоятельства дали вамъ возможность захватить въ свои руки кормило правленія. Вы забыли клятву, данную намъ въ Донкэстрѣ, поступили съ нами, вскормившими васъ, какъ лживая, коварная кукушка съ воробьемъ, который ее вывелъ: вы начали тѣснить насъ въ нашемъ гнѣздѣ. Вскормленные нами, вы выросли такъ страшно, что самая наша любовь, отъ боязни чтобъ вы не проглотили ее, не смѣла къ вамъ приблизиться; для безопасности мы были вынуждены расправить быстрыя крылья, улетѣть отъ васъ подальше и собрать войско. Мы возстали противъ васъ; до вы сами выковали причины этого возстанія оскорбительнымъ, грозившимъ бѣдами обращеніемъ, нарушеніемъ всѣхъ обѣщаній и клятвъ, данныхъ намъ еще въ младенчествѣ вашихъ замысловъ.
К. ГЕН. И все это вы, конечно, провозглашали на торжищахъ, читали въ церквахъ, чтобъ придать одеждѣ возмущенія какой-нибудь благовидный цвѣтъ, пріятный для легкомысленныхъ глупцовъ, для жалкихъ недовольныхъ, которые зѣваютъ и потираютъ локтя при каждой вѣсти о бурныхъ, безпорядочныхъ переворотахъ. И когда же недоставало возмущенію этихъ водяныхъ красокъ, чтобъ разцвѣтить себя, и этихъ злорадостныхъ нищихъ, которые жаждутъ смутъ и кровопролитій!
П. ГЕН. Не предотвратимъ столкновенія — много душъ и въ томъ и въ другомъ войскѣ поплатятся дорого за эту распрю. Скажите вашему племяннику, что Принцъ вэльсскій, вмѣстѣ съ цѣлымъ міромъ, отдаетъ полную справедливость доблестямъ Генриха Перси. Клянусь всѣми моими надеждами, я не думаю — если исключить только это возстаніе, — чтобъ нашелся дворянинъ болѣе его храбрый, дѣятельный, отважный, болѣе способный увѣнчать нашу современность благороднѣйшими подвигами. Я же — признаюсь со стыдомъ — я былъ тунеядцемъ въ дѣлѣ рыцарства; слышалъ, что и онъ почитаетъ меня тѣмъ же, и несмотря на то — я говорю это въ присутствіи моего царственнаго отца, — несмотря на его славу и доблести, я все-таки рѣшаюсь, чтобъ предотвратить междуусобное кровопролитіе, попытать счастія въ единоборствѣ съ нимъ.
К. ГЕН. И мы отваживаемъ тебя, Принцъ вэльсскій, на этотъ смѣлый подвигъ, хотя и имѣемъ много причинъ не допускать этого. Нѣтъ, любезный Ворстеръ, мы любимъ вашъ народъ, любимъ даже и тѣхъ, которые, увлекшись, приняли сторону твоего племянника. Если они согласятся на наши милостивыя предложенія, и онъ, и они, и ты, и всѣ будутъ снова моими друзьями и мы будемъ другомъ каждаго. Передай это твоему племяннику и увѣдомь меня, на что онъ рѣшится; не уступитъ — грозная кара въ вашихъ рукахъ, и она постигнетъ его. За симъ ступайте, не утруждая насъ никакими возраженіями. Мы такъ снисходительны, что не принять наши предложенія — верхъ неблагоразумія. (Ворстеръ и Вернонъ уходятъ.)
П. ГЕН. Клянусь жизнью, они не примутъ. Догласъ и Горячка вмѣстѣ не побоятся возстать и противъ цѣлаго міра.
К. ГЕН. И потому всѣ предводители къ своимъ отрядамъ; мы нападемъ только что получимъ отвѣтъ, и да поможетъ намъ Господь по мѣрѣ правоты нашей! (Уходитъ съ принцемъ Іоанномъ и Блёнтомъ.)
ФОЛЬС. Галь, если ты увидишь, что я паду, переступи пожалуста меня[73]. Вѣдь это обязанность друга.
П. ГЕН. Да эту обязанность въ отношеніи тебя можетъ выполнить развѣ одинъ колосъ. Читай свои молитвы, и прощай.
ФОЛЬС. Въ самомъ дѣлѣ, Галь, я желалъ бы, чтобъ теперь было время идти спать, и все было покойно.
П. ГЕН. Вѣдь смерти не избѣжишь; когда-нибудь надобно же уплатить долгъ свой Господу. (Уходитъ.)
ФОЛЬС. Но срокъ то не пришелъ еще; а мнѣ бы не хотѣлось расплачиваться прежде времени. Зачѣмъ же мнѣ впрочемъ и соваться за нимъ впередъ, когда онъ не требуетъ? Это такъ, но вѣдь меня подстрекаетъ не онъ, а честь. Ну, а если честь выстрекнетъ меня, когда сунусь впередъ? что тогда? Можетъ честь приставить ногу или руку? Нѣтъ. Уничтожитъ боль раны? Нѣтъ. Такъ стало-быть честь не знаетъ хирургіи? Нѣтъ. Что же такое честь? Слово. Что же такое въ этомъ словѣ честь? что же такое эта честь? Воздухъ. Славная штука! — Кто жь пріобрѣлъ ее? А вотъ тотъ, кто умеръ въ прошедшую середу. Что жь, чувствуетъ онъ ее? Нѣтъ. Слышитъ ее? Нѣтъ. Стало она неощущаема? Какъ же чувствовать мертвому? А развѣ она не можетъ жить съ живымъ? Нѣтъ. Почему же? Злословіе не позволяетъ; — такъ и а не нуждаюсь въ ней. Честь — просто надгробная надпись; вотъ и конецъ моего катехизиса.
СЦЕНА 2. править
ВОРСТ. Нѣтъ, сэръ Ричардъ, племянникъ не долженъ знать великодушнаго предложенія короля.
ВЕРН. Лучше, еслибъ зналъ.
ВОРСТ. Тогда мы всѣ погибли бы. Невозможно, не можетъ быть, чтобъ король сдержалъ свое слово и возвратилъ намъ прежнюю любовь. Онъ все будетъ подозрѣвать насъ, и непремѣнно выищетъ случаи и другія вины, чтобы выместить за это оскорбленіе. Мы никакъ не избавимся отъ преслѣдованій тысячеглазаго подозрѣнія, потому что разъ измѣнившимъ довѣряютъ такъ же, какъ и лисицѣ, которая никогда не оставляетъ хитрыхъ проказъ своей породы, сколько ни пріучай ее, сколько ни ласкай, ни запирай. Какъ бы мы ни смотрѣли: грустно или весело — недовѣрчивость перетолкуетъ наши взоры; съ нами будетъ тоже, что съ волами въ стойлѣ: чѣмъ больше корму, уходу — тѣмъ ближе къ смерти. Провинность племянника могутъ еще забыть: извинятъ молодостью, пыломъ крови, самымъ прозваньемъ сумазброднаго Горячки, и взвалятъ все на меня и на отца его. Вѣдь мы воспитали его, отъ насъ заимствовалъ онъ все дурное, и мы, какъ источникъ всего, за все и поплатимся. И потому, мой добрый братъ, не передавай Генриху предложеній короля ни въ какомъ случаѣ.
ВЕРН. Говори ему что хочешь, я на все скажу: такъ. Да вотъ и онъ.
ГОРЯЧ. Дядя возвратился. — Освободите лорда Вестморлэндъ. — Что новаго, дядя?
ВОРСТ. Король вызываетъ сейчасъ же на битву.
ДОГЛ. Вызывай же и ты его черезъ лорда Вестморлэндъ.
ГОРЯЧ. Лордъ Догласъ, передайте ему вашъ вызовъ.
ДОГЛ. Съ величайшей радостью! (Уходить.)
ВОРСТ. Въ королѣ — ни тѣни милости.
ГОРЯЧ. А вы развѣ просили милости? Боже васъ избави!
ВОРСТ. Я почтительно перечелъ ему всѣ нанесенныя намъ обиды, нарушенныя имъ клятвы, и, въ оправданіе, онъ клятвенно отрекся отъ всѣхъ клятвъ своихъ, называетъ насъ бунтовщиками, измѣнниками, грозитъ уничтожить эти ненавистныя названія вмѣстѣ съ вами безпощаднымъ оружіемъ.
ДОГЛ. Къ оружію, лорды! къ оружію! черезъ бывшаго нашего заложника Вестморлэнда, я бросилъ смѣлый вызовъ въ пасть короля Генриха, и онъ явится какъ разъ.
ВОРСТ. За тѣмъ Принцъ вэльсскій выступилъ, въ присутствіи короля, впередъ и вызвалъ тебя, племянникъ, на единоборство.
ГОРЯЧ. О, еслибы этотъ раздоръ лежалъ только на нашихъ головахъ, еслибъ въ этотъ день не задыхаться никому, кромѣ меня и Генриха Манмозъ! Скажите же, скажите, какъ вызывалъ онъ — съ презрѣніемъ?
ВЕРН. Нѣтъ, клянусь душой, въ жизнь мою я не слыхалъ вызова скромнѣе; точно какъ бы братъ приглашалъ брата на мирное испытаніи въ ратномъ дѣлѣ. Онъ находилъ въ тебѣ всѣ достоинства мужа, разцвѣчивалъ твои доблести царственнымъ языкомъ, изчислялъ всѣ твоя заслуги, какъ лѣтопись, и все ставилъ тебя выше своихъ похвалъ, находя что всѣ онѣ ниже тебя. Но еще болѣе показалъ онъ, какъ достоинъ своего сана, упомянувъ о себѣ съ краскою стыда, осудивъ свою праздную юность съ такимъ искусствомъ, какъ будто бы владѣлъ двойнымъ духомъ и учителя и ученика. Этимъ онъ и кончилъ; но я готовъ сказать всему міру: переживетъ онъ зависть нынѣшняго дня — онъ будетъ, несмотря на то, что такъ долго сбивалъ съ толку своимъ разгуломъ, прекраснѣйшей надеждой Англіи, надеждой, какой еще никогда не выпадало ей.
ГОРЯЧ. Братъ, ты, кажется, влюбился въ его дурачества. Я даже и не слыхивалъ, чтобъ былъ когда принцъ буйнѣе и своевольнѣе его; но каковъ бы онъ ни былъ, прежде чѣмъ наступитъ ночь, я сожму его въ моихъ воинскихъ объятіяхъ, такъ что онъ скорчится отъ моего привѣта. — Теперь скорѣй, въ оружію! — Сподвижники, товарищи, друзья, обдумайте сами, что вамъ дѣлать; вѣдь я не имѣю дара слова, не съумѣю воспламенить вашу кровь хитрой рѣчью.
ГОНЕЦ. Лордъ, вотъ письма къ вамъ.
ГОРЯЧ. Мнѣ теперь некогда читать ихъ. Жизнь коротка, лорды; но и эта короткая жизнь — скачи она на минутной стрѣлкѣ, кончайся съ истеченіемъ часа, — слишкомъ длинна, если мы станемъ расточать ее подлымъ образомъ. Останемся живы — будемъ жить, чтобъ попирать королей. Что жь касается до совѣсти — оружіе праведно, если праведна поднявшая его причина.
ГОНЕЦ. Къ оружію, лордъ! король приближается быстро.
ГОРЯЧ. Благодарю его, что перебиваетъ рѣчь мою; рѣчи не мое дѣло. Только одно еще — дѣлай каждый все что можетъ; такъ и я обнажаю мечъ, чтобъ потемнить его блескъ лучшей кровью, какую.только встрѣчу въ яростной схваткѣ этого грознаго дня. — Espérance! — Перси! — и впередъ! — Гремите жь, трубы и барабаны! Обнимемся при громѣ ихъ на прощанье: вѣдь многимъ изъ насъ, — клянусь небомъ и землей[74] — не обниматься уже никогда. (Трубы гремятъ; они обнимаются и уходятъ.)
СЦЕНА 3. править
БЛЁНТ. Твое имя? Зачѣмъ преслѣдуешь ты меня всюду? какой славы ищешь ты въ битвѣ со мной?
ДОГЛ. Мои имя Догласъ; мнѣ сказали, что ты король — и я преслѣдую тебя всюду.
БЛЁНТ. Тебѣ сказали правду.
ДОГЛ. Лордъ Стэффордъ заплатилъ уже дорого за сходство съ тобой; этотъ мечъ сразилъ его вмѣсто тебя, король Генрихъ; онъ сразитъ и тебя, если не сдашься мнѣ въ плѣнъ.
БЛЁНТ. Гордый Шотландецъ, я не рожденъ сдаваться; ты встрѣтилъ короля, и онъ отмститъ смерть Стэффорда! (Сражаются. Догласъ убиваетъ Блёнта).
ГОРЯЧ. Сражайся ты такъ при Гольмедонѣ, Догласъ, — никогда не торжествовалъ бы я надъ Шотландцемъ.
ДОГЛ. Все конечно, мы торжествуемъ; бездыханенъ лежитъ король.
ГОРЯЧ. Гдѣ?
ДОГЛ. Вотъ.
ГОРЯЧ. Это, Догласъ? Нѣтъ, я очень хорошо знаю это лице. Это былъ храбрый рыцарь — его звали Блёнтомъ. На немъ только одежда короля.
ДОГЛ. Да слѣдуетъ же названіе глупца за твоей душой всюду, куда бъ она ни полетѣла! Ты слишкомъ дорого поплатился за это заемное величіе. Зачѣмъ сказалъ ты мнѣ, что ты король?
ГОРЯЧ. Въ войскѣ короля многіе одѣты въ его доспѣхи[75].
ДОГЛ. Клянусь же моимъ мечемъ, я перебью всѣ его доспѣхи, всю его оружейную, доспѣхъ за доспѣхомъ, пока не доберусь до короля!
ГОРЯЧ. Идемъ, наши дерутся превосходно. (Уходятъ.)
ФОЛЬС. Изъ Лондона-то не мудрено было ускользнуть не расплатившись, а отсюда, боюсь, не удастся; здѣсь вѣдь одинъ разсчетъ — прямо по головѣ. — Это кто? Сэръ Вальтеръ Блёнтъ; — вотъ тебѣ и честь, и безъ всякаго тщеславія. — Я однакожь разгоряченъ, какъ растопленный свинецъ, да и тяжелъ, какъ онъ. Да охранитъ же меня Господь отъ свинца! къ чему обременять еще и безъ того полновѣсную утробу мою. А моимъ лохмотникамъ я отвелъ мѣстечко, гдѣ ихъ какъ разъ просолили; изъ ста пятидесяти не осталось и трехъ, да и тѣмъ нищить у городскихъ воротъ всю жизнь свою. Кто это спѣшитъ сюда?
П. ГЕН. Что стоишь ты тутъ безъ дѣла?дай мнѣ твой мечъ. Не одинъ рыцарь лежитъ уже недвижимый, безжизненный подъ копытами коней кичливаго врага, и смерть ихъ не отмщена еще. Ну давай же твой мечъ!
ФОЛЬС. О, Галь, сдѣлай милость, дай вздохнуть хоть минуту. И Турокъ Григорій[76] не совершалъ такихъ подвиговъ, какъ я въ нынѣшній день. Я разсчитался съ Перси на чисто; теперь онъ рѣшительно безопасенъ.
П. ГЕН. Да, рѣшительно; и живъ еще чтобъ убить тебя. Дай же твой мечъ, прошу тебя.
ФОЛЬС. Нѣтъ, Галь, если Перси живъ, клянусь, я не отдамъ тебѣ меча моего. Возьми мой пистолетъ если хочешь.
П. ГЕН. Давай. Что же это, онъ въ Футлярѣ.
ФОЛЬС. Да, онъ слишкомъ раскалился, Галь; имъ можно свести цѣлый городъ.
П. ГЕН. (вынимая изъ футляра бутылку съ виномъ.) Время ли теперь шутить и дурачиться? (Бросаетъ бутылку и удаляется).
ФОЛЬС. Да, если Перси живъ, я пропорю его; разумѣется, если онъ наткнется на меня. Ну, а если нѣтъ — пусть онъ сдѣлаетъ изъ меня битое мясо, если я наткнусь на него добровольно. Я не люблю зубоскальной чести сэръ Вальтера; нѣтъ, мнѣ давай жизнь! Сохраню ее — тѣмъ лучше; нѣтъ — придетъ честь непрошенная, и все кончено.
СЦЕНА 4. править
К. ГЕН. Прошу тебя, Гарри, удались; ты истекаешь кровью. Лордъ Іоаннъ лэнкэстерскій, ступай съ нимъ.
П. ІОАН. Нѣтъ, государь; ни за что, пока не потечетъ и моя кровь.
П. ГЕН. Прошу ваше величество, не медлите здѣсь, чтобъ ваше отсутствіе не устрашило друзей вашихъ.
К. ГЕН. Сейчасъ. Лордъ Вестморлэндъ, отведите его въ лагерь.
ВЕСТМ. Пойдемте, лордъ, я сведу васъ въ вашу палатку.
П. ГЕН. Вы сведете меня, лордъ? я не нуждаюсь въ вашей помощи. Сохрани Боже, чтобъ ничтожная царапина удалила принца вэльсскаго съ поля битвы, когда обагренное дворянство лежитъ въ прахѣ, когда торжествующее оружіе бунтовщиковъ упивается кровью.
П. ІОАН. Мы отдыхаемъ слишкомъ долго. Идемъ, Вестморлэндъ, долгъ зоветъ насъ туда; ради Бога, идемъ. (Уходитъ съ Вестморлэндомъ.)
П. ГЕН. Клянусь небомъ, ты обманулъ меня, Лэнкэстеръ; я никогда не воображалъ, чтобъ ты обладалъ такимъ духомъ. Прежде я любилъ тебя, Іоаннъ, какъ брата, — теперь уважаю какъ свою душу.
К. ГЕН. Я видѣлъ: онъ отражалъ нападеніе Перси съ такимъ мужествомъ, какого никакъ нельзя было ожидать въ такомъ юномъ воинѣ.
П. ГЕН. О, этотъ ребенокъ вдохновляетъ насъ всѣхъ! (Уходитъ.)
ДОГЛ. Еще король! они ростутъ, какъ головы гидры. Я Догласъ, гибельный всѣмъ, кто коситъ этотъ цвѣтъ. — Кто ты, принявшій видъ короля?
К. ГЕН. Король, которому больно, Догласъ, что ты встрѣтилъ столько призраковъ, а не самого короля. Два моя сына ищутъ тебя и Перси на полѣ битвы; но если ужь мы встрѣтились, я самъ сражусь съ тобой. Защищайся.
ДОГЛ. Боюсь, что и ты подставной, хотя и держишь себя какъ король; но кто бы ты ни былъ, ты мой, и вотъ какъ — (Сражаются. Король въ опасности.)
П. ГЕН. Подними голову, подлый Шотландецъ, или тебѣ никогда не поднимать ее! Рукой моей управляютъ души храбрыхъ: Ширлея, Стэффорда и Блёнта. Тебѣ грозитъ принцъ вэльсскій, а онъ никогда не обѣщалъ, чего не могъ сдержать.
Ободритесь, государь. Не ранены ль вы? — Сэръ Никольсъ Гавзей требуетъ помощи, Клифтонъ такъ же; я спѣшу къ Клифтону.
К. ГЕН. Постой, отдохни не много. Ты возвратилъ потерянную славу, доказалъ что дорожишь моей жизнью: ты спасъ мнѣ ее своей нежданной помощью.
П. ГЕН. О, Боже, какъ клеветали на меня люди, говорившіе, что я жажду вашей смерти. Еслибъ они говорили правду, я не остановилъ бы дерзкой руки Догласа; она умертвила бы васъ скорѣй всѣхъ возможныхъ отравъ, избавила бы вашего сына отъ измѣнническихъ хлопотъ.
К. ГЕН. Спѣши же къ Клифтону, а я къ Никольсу Гавзей. (Уходитъ.)
ГОРЯЧ. Если не ошибаюсь, ты Генрихъ Манмозъ.
П. ГЕН. Ты какъ будто думаешь, что я отрекусь отъ своего имени.
ГОРЯЧ. Я Генрихъ Перси.
П. ГЕН. Такъ передо мной доблестнѣйшій изъ бунтовщиковъ этого имени[77]. Я принцъ вэльсскій, и тебѣ, Перси, не дѣлить болѣе со мной славы. Двѣ звѣзды не могутъ вращаться въ одномъ кругѣ, и Англія не потерпитъ двойнаго властвованія Генриха Перси и принца вэльсскаго.
ГОРЯЧ. И не придется, Генрихъ, потому что это часъ паденія одного изъ насъ. О, еслибъ Богу было угодно, чтобъ ты былъ уже такъ же славенъ въ ратномъ дѣлѣ, какъ я.
П. ГЕН. Буду и славнѣй, прежде чѣмъ разстанусь съ тобой; я оборву всѣ лавры съ твоего шлема на вѣнокъ для себя.
ГОРЯЧ. Я не могу долѣе сносить хвастовства твоего. (Сражаются.)
ФОЛЬС. Славно сказано, Галь! хорошенько его, Галь! — Нѣтъ, тутъ, вѣдь не ребячья игра, повѣрь мнѣ.
ГОРЯЧ. О, Генрихъ, ты лишилъ меня моей юности. Не потеря бренной жизни крушитъ меня, а гордая слава, которую даровалъ тебѣ моимъ паденіемъ; мысль объ этомъ терзаетъ мой духъ сильнѣй, чѣмъ твой мечъ мое тѣло; но мысль раба жизни, жизнь шутъ времени, а время, распоряжающее цѣлымъ міромъ, должно же когда-нибудь остановиться. О, я могъ бы предсказать тебѣ многое, но тяжелая, холодная рука смерти налегаетъ на языкъ. — Нѣтъ, Перси, ты прахъ, ты пища — (Умираетъ.)
П. ГЕН. Для червей, храбрый Перси. Миръ тебѣ, душа великая! — Какъ же съёжилось ты, дурно сотканное честолюбіе! Когда душа жила еще въ этомъ тѣлѣ, ему было тѣсно и цѣлое королевство, а теперь довольно и десяти футовъ подлѣйшей земли. — Землѣ, на которой ты распростертъ мертвый, не видать уже такого доблестнаго воина. Еслибъ ты могъ чувствовать, видѣть, я не обнаружилъ бы такого участія; — позволь же моей любви прикрыть твое искаженное лице, — и я самъ, отъ твоего имени, поблагодарю себя за эту нѣжную, дружескую услугу. Прощай! возьми хвалы тебѣ съ собой на небо, а твое безславіе пусть спитъ съ тобой въ могилѣ и не упомянется въ надгробіи! (Увидавъ Фольстафа.) Какъ! старый знакомый! и эта громада мяса не могла удержать въ тебѣ и крошки жизни? Прощай, бѣдный Джэкъ! Я пожалѣлъ бы болѣе о болѣе достойномъ человѣкѣ; но и твоя утрата была бы тяжела мнѣ, еслибъ въ самомъ дѣлѣ любилъ пошлую суетность. Смерть не сражала еще звѣря жирнѣе, хоть и сразила въ этомъ кровавомъ бою много сильнѣйшихъ. Я нынче же велю выпотрошить тебя, а до тѣхъ поръ лежи въ крови близь благороднаго Перси. (Уходитъ.)
ФОЛЬС. (Тихо поднимаясь.) Выпотрошить! ну, нѣтъ; если ты выпотрошишь меня нынче, такъ я позволю ужь и просолить и съѣсть себя завтра. — Вовремя однакожь поддѣлался я убитымъ; иначе бѣшеный этотъ Шотландецъ порѣшилъ бы меня непремѣнно. Поддѣлался? вру, я нисколько не поддѣлка. Смерть — вотъ это поддѣлка, потому что въ комъ нѣтъ человѣческой жизни, тотъ только поддѣлка человѣка; поддѣлаться же мертвымъ для того чтобъ остаться живымъ, это не поддѣлка, а сама жизнь, настоящая, совершенная! Вѣдь благоразуміе лучшая черта храбрости, и этой-то лучшей чертой я и спасъ себѣ жизнь. — А пороха-то Перси, хоть онъ и мертвъ, я все боюсь еще. Что если онъ тоже поддѣлывается, и вдругъ встанетъ? Что если онъ вздумалъ доказать, что можетъ поддѣлываться похитрѣй меня? Обезопашу себя вполнѣ, и затѣмъ поклянусь, что я и убилъ его. Почемужь ему и не встать точно такъ же, какъ я? Кто изобличитъ меня кромѣ очевидца; а меня никто не видитъ. (Колеть его.) Вотъ же тебѣ, негодяй! Теперь съ новой раной на бедрѣ прогуляйся-ка со мной. (Взваливаетъ Перси къ себѣ на спину).
П. ГЕН. Идемъ братъ, ты славно накормилъ твой дѣвственный мечъ мясомъ.
П. ІОАН. Постой! это кто? Ты, кажется, говорилъ, что этотъ жирный человѣкъ убитъ.
П. ГЕН. Да; я видѣлъ его на землѣ бездыханнаго, истекающаго кровію. — Скажи, ты живъ, или это только игра воображенія, обманъ зрѣнія? Прошу тебя, говори; мы не повѣримъ глазамъ, пока не подтвердятъ уши. Ты не то, что кажешься?
ФОЛЬС. Совершенно справедливо; я нисколько не двоешка, и если не Джэкъ Фольстафъ, такъ просто Джэкъ[78]. Вотъ вамъ Перси; (бросая трупъ на земь) почтитъ меня вашъ отецъ чѣмъ-нибудь — хорошо; нѣтъ — пусть самъ убиваетъ другаго Перси. Полагаю меня сдѣлаютъ графомъ или герцогомъ — могу васъ увѣрить.
П. ГЕН. Да какъ же это? я самъ убилъ Перси и видѣлъ тебя мертваго.
ФОЛЬС. Ты? — Боже, Боже ты мой, какъ же лживъ сталъ нынѣ свѣтъ! Допускаю, что я лежалъ на землѣ, и безъ дыханія точно такъ же, какъ и онъ; но мы вскочили въ одно мгновеніе, и сражались битый часъ по шросберійскимъ часамъ. Повѣрятъ — хорошо; не повѣрятъ — грѣхъ падетъ на головы тѣхъ, которымъ бы слѣдовало награждать храбрость. Чтобъ мнѣ умереть, если не я нанесъ ему эту рану въ бедро; еслибъ онъ былъ живъ и вздумалъ запираться, я заставилъ бы его съѣсть кусокъ моего меча. .
П. ІОАН. Я не слыхивалъ ничего удивительнѣе этого разсказа.
П. ГЕН. Да и человѣка-то не найдешь удивительнѣе этого. Ну, взваливай свою ношу съ достодолжной важностью на спину; я же, съ своей стороны — если ложь можетъ доставить тебѣ какую-нибудь милость, — раззолочу ее отборнѣйшими выраженіями. (Трубятъ отступленіе). Трубы гремятъ отступленіе, — мы побѣдили. Пойдемъ, братъ, посмотримъ, кто изъ друзей живъ, кто убитъ. (Уходить съ Іоанномъ.)
ФОЛЬС. Пойду я я за ними — за наградой. И, да наградитъ Господь того, кто наградятъ меня. Возвеличусь почестями — умалюсь тѣломъ; потому что приму очистительное, оставлю хересъ, буду жить добропорядочно, какъ прилично дворянину. (Взваливаетъ трупъ на спину и уходитъ.)
СЦЕНА 5. править
К. ГЕН. Такъ никогда не избѣгаетъ возмущеніе должной кары. — Злокозненный Ворстеръ, развѣ мы не предлагали всѣмъ вамъ милость, прощеніе и нашу любовь? зачѣмъ же измѣнилъ ты наши предложенія, употребивъ во зло довѣренность твоего племянника? Три рыцаря, павшіе нынче съ нашей стороны, одинъ графъ и множество другихъ воиновъ жили бы еще и теперь, еслибъ ты, какъ христіянинъ, передалъ порученное тебѣ вѣрно.
ВОРСТ. Я сдѣлалъ то, чего требовала моя безопасность; теперь моя участь неизбѣжна, и я покоряюсь ей безропотно.
К. ГЕН. Отведите Ворстера на казнь, и Вернона также. О прочихъ преступникахъ мы подумаемъ. (Ворстеръ и Вернонъ удаляются со стражей.) Что на полѣ сраженія?
П. ГЕН. Благородный Шотландецъ, лордъ Догласъ, увидавъ, что счастіе отвратилось, что благородный Перси убитъ и войско ихъ бѣжитъ въ страхѣ, бѣжалъ и самъ съ остальными; но въ бѣгствѣ упалъ съ холма и такъ разбился, что преслѣдователи взяли его въ плѣнъ. Онъ въ моей палаткѣ, и я прошу ваше величество позвольте мнѣ располагать имъ.
К. ГЕН. Позволяю, съ радостью.
П. ГЕН. Братъ Іоаннъ лэнкэстерскій, тебѣ даю я это почетное порученіе. Ступай къ Догласу и скажи, что онъ свободенъ, что можетъ идти куда хочетъ безъ выкупа. Онъ доказалъ свое мужество на нашихъ шлемахъ и научилъ уважать мужество даже во врагѣ.
К. ГЕН. Теперь намъ остается раздѣлить наше войско. Ты, сынъ Іоаннъ, и ты, братъ Вестморлэндъ, спѣшите въ Іоркъ противъ Норсомберлэнда и архіепископа Скрупа, которые, какъ я слышалъ, подняли также оружіе. Я и ты, сынъ Генрихъ, отправляемся въ Вэльсъ сражаться съ Глендоверомъ и Графомъ марчскимъ. Еще такой день, и возмущеніе уничтожено; начавъ такъ прекрасно, не положимъ же оружія, пока не возвратимъ всего, что наше.
- ↑ Hotspur. Голиншедъ говоритъ, что молодой Перси получилъ это прозванье за частое пришпориванье (for bis often pricking), какъ человѣкъ рѣдко останавливавшійся, если предстояло какое дѣло. Шлегель переводитъ это прозванье буквально: Горячей шпорой; но слово hotspur значитъ вообще человѣка вспыльчіваго, горячаго, и потому я перевелъ его Горячкой, и тѣмъ болѣе, что это значеніе подтверждается словами Ворстера въ V дѣйствіи.
- ↑ Перси имѣлъ полное право на всѣхъ плѣнниковъ, кромѣ графа Фейфскаго. По тогдашнимъ военнымъ законамъ, кто бы ни взялъ плѣнника, могъ располагать изъ свободно, удерживать у себя, или освободить по выкупу или безъ выкупа, если только выкупъ не превышалъ 10 тысячъ маркъ. — Толлетъ.
- ↑ Строка изъ испанскаго романса, который къ концу царствованія Елисаветы сдѣлался въ Англіи почти народнымъ.
- ↑ Обыкновенный завтракъ до введеніи чая.
- ↑ Old lad of the castle. Первоначально Шекспиръ назвалъ это лице сэръ Джономъ Ольдкэсль, и потомъ уже переименовалъ его въ Фольстафа, какъ полагаютъ нѣкоторые изъ комментаторовъ — по жалобамъ приверженцевъ Виклифскаго ученія. Сэръ Джонъ Ольдкестль былъ очень уважаемый баронъ и даже любимецъ короля Генриха V. По проискамъ Архіепископа кэнтерберійскаго онъ подвергся гоненію за Виклифское ученіе, бѣжалъ, черезъ нѣсколько лѣтъ схваченъ и въ 1417 году сожженъ. Названіе Oldcastle состоитъ изъ двухъ словъ: старый и замокъ.
- ↑ Кожаныя куртки были форменной одеждой служителей шерифовъ, которые обыкновенно водили должниковъ въ тюрьмы. Кожаной курткой Генрихъ намекаетъ Фольстафу, что ему не мудрено попасть въ тюрьму за долги своей сладчайшей хозяйкой.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: and so used it, that were it not here apparent, that thou art beir apparent… По экземпляру Колльера: and so used it, that it is here apparent, that thon art heir apparent…
- ↑ For obtaining of suits. Генрихъ употребляетъ слово suits въ смыслѣ просьбъ, исканій; Фольстафъ же въ смыслѣ платья казненныхъ, которое по праву доставалось палачу.
- ↑ Волынка была любимымъ инструментомъ жителей Линкольншира.
- ↑ Мясо зайца, по мнѣнію физіологовъ того времени, пораждало меланхолію. — Человѣка грустнаго Египтяне изображали въ своихъ гіероглифахъ зайцемъ. — Джонсонъ и Стивенсъ.
- ↑ Часть Лондонскаго рва, примыкавшая въ непроходимому болоту.
- ↑ Сокращеніе Эдуарда.
- ↑ Sack and suggar. Въ Шекспирово время всѣ вины подслащивали сахаромъ.
- ↑ Тутъ игра между значеніями словъ royal — королевскій и реалъ, который равнялся десяти шиллингамъ.
- ↑ О Модами торговали въ то время мущины.
- ↑ До введенія табака нюхали благовонные порошки.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Schall we buy treason, and indent with fears… По экземпляру Колльера: Schall we buy treason, and indent with foes…
- ↑ Ричардъ II передъ отъѣздомъ въ Ирландію провозгласилъ наслѣдникомъ престола Эдмонда Мортимера, сына Рожера Мортимера, графа марчскаго, убитаго въ Ирландіи въ 1398 году. Эдмонду было въ то время только семь лѣтъ, и онъ доводился женѣ Перси не братомъ, и племянникомъ. — Мэлонъ.
- ↑ Charlee' wain — большая медвѣдица, названная такъ въ честь Карла великаго.
- ↑ Намекъ, по Наресу, на простонародное мнѣніе, что въ этой рыбѣ водятся блохи; а по Мелоне — на необыкновенную плодовитость этой рыбы.
- ↑ Св. Нихольсъ почитаясь патрономъ школьниковъ. Нихольсомъ же просто или старымъ Никомъ звали въ простонародіи дьявола, а школьниками Нихольса — воровъ.
- ↑ Одно изъ прозвищь воровъ.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: but with nobility and tranquillity, burgomasters and great oneyers, such as can hold in… По экземпляру Колльера: — but with nobility and sanguinity, burgomasters and great ones — yes, such as can hold in…
- ↑ Тутъ игра созвучіемъ словъ pray — молить и prey — грабить.
- ↑ And make her their boots — и дѣлаютъ ее своей добычей. Но слово boots — добыча, значитъ еще — сапоги, и поднощикъ принимаетъ его въ послѣднемъ значеніи.
- ↑ Намекъ вѣроятно на грабежи бароновъ.
- ↑ Папортниковое сѣмя, добытое въ ночь на Ивановъ день, по мнѣнію простолюдиновъ дѣлало невидимкой.
- ↑ Іоаннъ Гаунтъ. Gaunt значитъ тощій, худой.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: On some great sudden haste… По экземпляру Колльера: On some great sudden hest.
- ↑ Девизъ рода Персіевъ.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: Come, wilt thou see me ride?.. По экземпляру Колльера: Come to the park, Kate; wilt thou see me ride?…
- ↑ Прозвище посѣтителей домовъ разврата.
- ↑ Восклицаніе посѣтителей тавернъ при попойкахъ. Вѣроятно испорченное испанское слово.
- ↑ Въ хересъ для крѣпости подмѣшивали известь.
- ↑ Ткачи почитались любителями пѣнія. Большая часть изъ нихъ были кальвинисты и потому пѣли очень часто псалмы.
- ↑ Their points being broken. — Point значитъ остріе, конецъ оружія и крючекъ. Пойнсъ принимаетъ это слово въ значеніи крючковъ, на которыхъ въ то время держалось нижнее платье.
- ↑ Кендалъ, городъ въ Вестморлэндѣ, славившейся прежде сукнами свѣтлыхъ цвѣтовъ.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: My lord the prince… По экземпляру Колльepa: O Jesu! My lord the prince…
- ↑ Кто получилъ noble (монета), того называли въ шутку noblemen. Въ этомъ смыслѣ принцъ говоритъ: придай ему столько, чтобъ вмѣсто noblemen его можно было назвать royal-men; то есть придай и ноблю столько, чтобъ составило реалъ (royal). Реалъ стоилъ 10 шилинговъ, а нобль — 6 или 8.
- ↑ То есть пьянство и нищету. Разогрѣвать печень значеніе въ то время пьянствовать.
- ↑ Слово choler — желчь, произносится какъ collar — ошейникъ, петля.
- ↑ Знатные носили въ то время кольцы на большихъ пальцахъ.
- ↑ Одинъ изъ четырехъ главныхъ демоновъ.
- ↑ Родъ копья или сѣкиры съ крюкомъ для останавливанья бѣгущихъ.
- ↑ Пистолеты въ Генрихово время не были еще извѣстны, а въ Шекспирово употреблялись только Шотландцами.
- ↑ Такъ называли Шотландцевъ, потому что они ходили въ синихъ шапкахъ.
- ↑ До Генриха VII короли конфисковали при всякомъ переворотѣ всѣ имѣнія противниковъ, часто даже во одному подозрѣнію. Поэтому владѣльцы земель при всякой смутѣ старались сбывать ихъ за безцѣнокъ. — Джонсонъ.
- ↑ Намекъ на лицо въ Престоновой драмы подъ названіемъ: «Истинная трагедія, перемѣшанная съ забавными шутками и содержащая жизнь Камбиза, короля Персидскаго» (1570).
- ↑ Tickle-brain. Коментаторы полагаютъ, что это названіе какого-нибудь тогдашняго крѣпкаго напитка.
- ↑ Здѣсь игра созвучіемъ словъ: sun — солнце и son — сынъ.
- ↑ Мэннигтри въ Эссексѣ; окрестности его славились пастбищами со скотомъ. Въ торжественныхъ случаяхъ выбирали самаго огромнаго быка и жарили его цѣликомъ. Стивенсъ.
- ↑ Слова: bootless — безуспѣшно и weatherbeaten — удрученный, въ буквальномъ ихъ смыслѣ означаютъ: первое — безъ сапогъ, а второе — избитый непогодой, и Перси принимаетъ ихъ въ этомъ смыслѣ.
- ↑ Намекъ на предсказаніе, въ которомъ подъ кротомъ подразумѣвался Генрихъ ІѴ, а подъ дракономъ, львомъ и волкомъ, которые должны были раздѣлить царство крота, — Мортимеръ, Глендоверъ и Перси.
- ↑ Астрологъ и чародѣй, родившійся въ Англіи въ концѣ пятаго столѣтія и славившійся во время Артура и Круглаго стола.
- ↑ Комплиментъ королевѣ Елизаветѣ.
- ↑ Поле близъ лондонской стѣны, служившее гульбищемъ для горожанъ.
- ↑ Портнымъ и ткачамъ приписывается особенная страсть къ пѣнію. Снегиря и теперь называютъ еще въ нѣкоторыхъ частяхъ Англіи и преимущественно въ Варвиркшарѣ: prond tailor.
- ↑ За пощечину, данную имъ Верховному судьѣ, лорду Гаскойнъ; но Шекспиръ дѣлаетъ тутъ небольшой анахронизмъ, потому что это случилось нѣсколько лѣтъ спустя послѣ сраженія при Шорсбери.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: carded his state… По экземпляру Колльера: discarded state…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: The which, if he be pleas’d I schall perform… По экземпляру Колльера: The which, if I perform and do survive…
- ↑ Вѣроятно Шекспиръ говоритъ тутъ о Георгѣ Дёнбарѣ, графѣ марчскомъ, который, оставивъ свою родину Шотландію, переодѣтый перешелъ къ Англичанамъ, сражался въ рядахъ Генриха и спасъ ему жизнь въ битвѣ при Шросбери.
- ↑ Названіе курицы въ старой сказкѣ Reynard the Fox.
- ↑ Преступниковъ водили обыкновенно въ Ньюгетъ скованныхъ попарно.
- ↑ Вареный черносливъ былъ обыкновеннымъ блюдомъ въ домахъ разврата.
- ↑ Дѣвицей Маріанной назывался мущина въ женскомъ платьѣ, участвовавшій въ Арабской пляскѣ.
- ↑ Въ поясѣ носили деньги, и потому отъ разрыва его можно было сдѣлать большую потерю.
- ↑ То есть сейчасъ, не медля.
- ↑ Старая монета.
- ↑ Press — насильственная вербовка, существующая въ Англіи до сихъ поръ законнымъ образомъ.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: an old faced ancient… По экземпляру Кольера: an old pieced ancient…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: My father and my uncle and myself… По экземпляру Колльера: My father with my ancle and myself.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: if every owner were well plac’d… По экземпляру Коллера: if every owner were due plac’d…
- ↑ Bestride — переступать одной ногой черезъ падшаго для защиты его.
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: For, heaven to earth…. По экземпляру Колльера: Fore heaven and earth…
- ↑ Въ прежнихъ изданіяхъ: The king hath many marching in his coats… По экземпляру Колльера: The king has many masking in his coats…
- ↑ Папа Григорій VII. Его часто называли антихристомъ.
- ↑ Отецъ Горячки называйся также Генрихомъ Перси.
- ↑ Это названіе употребляется часто дня выраженія презрѣнія и равнозначительно, въ такомъ случаѣ — дурню, олуху, болвану.