Восемьдесят тысяч вёрст под водой (Жюль Верн; Вовчок)/Часть первая/Глава XXIV/ДО

Восемдесятъ тысячъ верстъ подъ водой — Часть первая, Глава XXIV
авторъ Жюль Вернъ, пер. Марко Вовчокъ
Оригинал: фр. Vingt mille lieues sous les mers. — См. Содержаніе. Перевод опубл.: 1870. Источникъ: Восемдесятъ тысячъ верстъ подъ водой — Санктъ-Петербургъ: Книгопродавецъ С. В. Звонаревъ, 1870

[190]
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.
КОРАЛЛОВОЕ ЦАРСТВО.

На другой день я проснулся безъ всякой головной боли и чувствовалъ себя особенно хорошо. Къ великому моему изумленію, я за ночь очутился въ своей комнатѣ. Безъ сомнѣнія, и мои товарищи тоже были перенесены обратно въ ихъ каюту; что произошло ночью они вѣроятно не знали, какъ не зналъ и я. [-] 

Къ стр. 190.
Меня тоже начала одолѣвать дремота.
[191] 

— Нечего ломать теперь голову напрасно, убѣждалъ я себя. Надо терпѣлжво ожидать: авось случай откроетъ всѣ эти секреты.

Пойду пока на платформу!

Но могу ли я выйдти — это еще вопросъ.

Очень можетъ быть, что меня опять заперли на ключъ!

Но я былъ свободенъ.

Только что я толкнулъ дверь, она отворилась и я поднялся по центральной лѣстницѣ; филенки, запертыя наканунѣ, были открыты; я вышелъ на платформу.

Недъ Лендъ и Консейль уже ждали меня. Я на всякій случай распросилъ ихъ, какъ они провели ночь; они отвѣтили что спали глубокимъ сномъ, совершенно ничего не помнили и были очень удивлены, когда проснулись въ своей каютѣ.

Что касается „Наутилуса“, онъ былъ тихъ и таинствененъ, какъ и всегда. Онъ плылъ на поверхности съ умѣренною скоростію. По видимому на суднѣ ничего не измѣнилось.

Недъ Лендъ напрасно впивался своими зоркими глазами въ море: море представляло безбрежную пустыню.

Канадецъ не примѣтилъ на горизонтѣ ни паруса, ни земли. Дулъ сильный западный вѣтеръ; бурныя волны такъ и ходили. Море, что называется, разъигрывалась.

— Сегодня таки покачиваетъ, замѣтилъ Консейль.

„Наутилусъ“ подымался на поверхность и снова погружался въ среднюю глубину на пятнадцать метровъ, такъ что могъ, въ случаѣ надобности, очень скоро выплывать на поверхность водъ. Онъ выплывалъ противъ обыкновенія нѣсколько разъ въ этотъ день, 19-го Января. Лейтенантъ выходилъ тогда на платформу и обычная его фраза раздавалась во внутренности судна.

Что же касается до капитана Немо, то онъ не показывался. Изъ экипажа я видѣлъ только одного молчаливаго корабельнаго слугу, который служилъ съ обычною своею акуратностію и обычнымъ безмолвіемъ.

Около двухъ часовъ я сошелъ въ залу и занялся переборкой своихъ записокъ. Вдругъ капитанъ отворилъ дверь и вошелъ. Я ему поклонился, онъ почти не примѣтно отвѣтилъ мнѣ тѣмъ же, не сказавъ ни слова. Я снова принялся за переборку, [192]втайнѣ надѣясь, что онъ мнѣ объяснитъ, чѣмъ такимъ была ознаменована прошедшая ночь. Но онъ молчалъ.

Я посмотрѣлъ на него — онъ казался усталымъ, глаза у него покраснѣли: послѣднее доказывало, что онъ провелъ безсонную ночь. Лицо его выражало глубокую грусть, настоящее горе. Онъ ходилъ, садился, вставалъ, бралъ какую попало книгу и тотчасъ ее оставлялъ, смотрѣлъ на свои инструменты, не дѣлая по нимъ обычныхъ наблюденій: — казалась, онъ не могъ ни устоять, ни усидѣть ни одного мгновенія на одномъ мѣстѣ.

Наконецъ онъ подошелъ ко мнѣ.

— Вы докторъ г. Аронаксъ? сказалъ онъ.

Вопросъ былъ такъ неожиданъ, что я смотрѣлъ на нето нѣсколько времени не отвѣчая.

— Вы докторъ? повторилъ онъ. Я знаю, многіе изъ вашей коллегіи были докторами: Гратіолетъ, Мокенъ-Тандонъ и другіе.

— Дѣйствительно, отвѣчалъ я: — я докторъ при госпиталяхъ. Я практиковалъ много лѣтъ прежде чѣмъ поступилъ въ музей.

— Очень радъ, г. профессоръ.

Мой отвѣтъ кажется совершенно удовлетворилъ капитана. Не зная, къ чему онъ меня объ этомъ спросилъ, я дожидался новаго вопроса.

— Г. Аронаксъ, сказалъ мнѣ капитанъ: согласитесь ли вы пользовать одного изъ моихъ товарищей?

— У васъ больной?

— Да.

— Я готовъ слѣдовать за вами.

— Пойдемте.

Признаюсь, сердце мое сильно билось. Не знаю почему, но я предполагалъ связь между болѣзнію этого человѣка и приключеніями прошедшей ночи. И тайна, и больной очень меня занимали и интересовали.

Капитанъ провелъ меня на корму „Наутилуса“ и впустилъ въ каюту, находящуюся около поста матросовъ.

Тамъ, на кровати, лежалъ человѣкъ лѣтъ сорока, съ энергическимъ лицомъ.

— Настоящій типъ Англо-саксонца! подумалъ я.

Я наклонился надъ нимъ. Онъ былъ не только боленъ, но [-] 

Къ стр. 192.
Я наклонился надъ раненымъ.
[193]и раненъ. Его голова, перевязанная окровавленнымъ полотномъ, лежала на двойномъ изголовьи; развязавъ повязку и осмотрѣвъ рану я понялъ, что ничего не могу тутъ сдѣлать. Рана была ужасная. Черепъ былъ пробитъ какимъ-то тупымъ оружіемъ, и изъ него выглядывалъ мозгъ. Запекшаяся кровь превратилась въ твердую массу, которая приняла цвѣтъ виннаго отстоя. Дыханіе больнаго было медленно и спазматическія движенія мускуловъ искажали лице. У него было воспаленіе мозга.

Я взялъ пульсъ раненаго; онъ былъ уже слабъ, оконечности тѣла уже холодѣли; смерть приближалась.

Я сдѣлалъ перевязку, поправилъ изголовье и обратился къ капитану.

— Отчего эта рана? спросилъ я.

— Какое до этого дѣло! уклончиво отвѣчалъ капитанъ. „Наутилусъ“ сильно качнуло, этотъ толчокъ разбилъ одинъ рычагъ въ машинѣ и осколкомъ ударило этого человѣка. Чтожъ, какъ вы думаете, можно помочь?

Я колебался отвѣтить.

— Вы можете говорить, сказалъ мнѣ капитанъ: этотъ человѣкъ не понимаетъ по французски.

Я еще разъ посмотрѣлъ на раненаго и отвѣчалъ:

— Чрезъ два часа онъ умретъ.

— Ничто не можетъ спаети его?

— Ничто!

Рука капитана Немо судорожно сжалась и нѣсколько слезъ выкатились изъ его глазъ.

А я думалъ, что эти глаза не способны плакать!

Нѣсколько минутъ я еще глядѣлъ на умирающаго; жизнь мало по малу его оставляла; блѣдность еще болѣе увеличивалась отъ электрическаго свѣта, освѣщавшаго смертный одръ. Я смотрѣлъ на его смышленное, умное лицо, изборожденное преждевременными морщинами. Морщины эти, быть можетъ, проведены горемъ и нуждою, — проведены, можетъ, быть, давно.

Я надѣялся не найду ли разгадки его жизни въ послѣднихъ предсмертныхъ словахъ.

— Вы можете удалиться г. Аронаксъ, сказалъ мнѣ капитанъ. [194] 

Я оставилъ капитана въ каютѣ умирающаго и возвратился въ свою комнату. Я былъ очень разстроенъ этой сценой.

Въ продолженіи всего дня я волновался. Ночь я спалъ худо, безпрестанно просыпался и слышалъ отдаленные вздохи. Мнѣ даже чудилось погребальноо пѣніе.

На другой день утромъ я вышелъ на палубу. Капитанъ Немо уже былъ тамъ, и, какъ только завидѣлъ меня, подошелъ.

— Г. профессоръ, сказалъ онъ мнѣ: не угодно ли вамъ на подводную прогулку?

— Съ товарищами? спросилъ я.

— Если они хотятъ.

— Мы къ вашимъ услугамъ, капитанъ.

— Такъ одѣньтесь въ пробковыя фуфайки.

Объ умирающемъ или умершемъ ни одного слова.

Я сходилъ за Недомъ Лендомъ и за Консейлемъ и извѣстилъ ихъ о предложеніи капитана. Консейль, разумѣется, радостно принялъ это предложеніе и канадецъ, на этотъ разъ, былъ согласенъ слѣдовать за нами.

Было восемь часовъ утра. Въ половинѣ девятаго мы были уже въ пробковыхъ фуфайкахъ, вооружены дыхательными и свѣтильными снарядами и совсѣмъ готовы въ путь.

Двойная дверь была открыта и, сопровождаемые капитаномъ Немо, за которымъ слѣдовали человѣкъ двѣнадцать экипажа, несшіе какой-то продолговатый предметъ, мы сошли на глубину десяти метровъ.

Легкая покатость вела къ довольно глубокой впадинѣ. Здѣсь дно совершенно отличалось отъ того, которое я посѣтилъ въ первую прогулку подъ водами Тихаго океана. Здѣсь не было ни мелкаго песку, ни подводныхъ луговъ, ни пелагійскихъ лѣсовъ. Я тотчасъ же узналъ область чудесъ, въ которую на этотъ разъ препроводилъ насъ капитанъ Немо.

Это было царство кораловъ!

Въ отдѣлѣ зоофитовъ и въ классѣ пробчаковъ примѣчаютъ порядокъ горгоніевыхъ, который заключаетъ три группы: горгоніи, изиды и кораллы. Къ этой то послѣдней и принадлежитъ коралъ, любопытное существо, которое по очереди причислялось то къ минераламъ, то къ растеніямъ, то къ животнымъ.

У древнихъ онъ считался за лекарство, въ средневѣковую [195]эпоху за алмазъ и только въ 1694 году Марселезъ Пейсонелль причислилъ его окончательно къ царству животныхъ.

Кораллъ есть собраніе микроскопическихъ животныхъ на полипникѣ ломкаго и каменистаго свойства; каждое живетъ отдѣльной жизнью, но жизнь каждаго отдѣльнаго способствуетъ жизни общей. Это родъ естественнаго соціализма.

Ничего не могло быть для меня интереснѣе, какъ посѣтить одинъ изъ этихъ окаменѣлыхъ лѣсовъ, которыми природа насадила морское дно.

Снаряды Румкорфа были приведены въ дѣйствіе и мы проходили по коралловому рифу, который, надо полагать, современемъ закроетъ эту часть Индѣйскаго океана. Дорога была окаймлена непроходимыми чащами кустиковъ, покрытыхъ маленькими цвѣтками, — звѣздочками съ бѣлыми лучами.

Но въ противоположность земнымъ растеніямъ, эти древовидныя, прикрѣпленныя къ скаламъ почвы, всѣ имѣли направленіе съ верху въ низъ.

Свѣтъ очаровательно игралъ въ ярко окрашенныхъ вѣтвяхъ. Мнѣ казалось, что эти перепончатыя и цилиндрическія трубки дрожали отъ волненія воды. Я не разъ забывалъ, что я не въ саду, и протягивалъ руку, желая сорвать свѣжіе вѣнчики, украшенные нѣжными щупальцами; одни цвѣтки только что распускались, другіе едва зарождались. Легкія рыбы съ быстрыми плавниками мелькали въ этомъ цвѣтникѣ, какъ порхающія птицы.

Но едва только рука моя дотрогивалась до этихъ живыхъ „не тронь меня“ — тотчасъ же вся колонія полошилась. Бѣлые вѣнчики входили въ красный футляръ, цвѣты мгновено пропадали и кустарникъ превращался въ кучу каменистыхъ бугорковъ.

Случай открылъ мнѣ самый драгоцѣнный обращикъ этихъ зоофитовъ. Мнѣ попался кораллъ, который не уступалъ тѣмъ, которыхъ ловятъ въ Средиземномъ морѣ, у береговъ Франціи, и Италіи; своими яркими цвѣтами онъ оправдывалъ поэтическія названія — „кроваваго цвѣтка“ и „кровавой пѣны“, которыми купцы окрестили лучшія изъ этихъ произведеній. Цѣнность такаго коралла доходитъ до пяти сотъ франковъ за килограмъ и въ этомъ мѣстѣ жидкіе слои покрывали несмѣтныя [196]коралловыя богатства. Я примѣтилъ здѣсь великолѣпный обращавъ розоваго коралла.

Скоро кустарники сдѣлались сплошнѣе, деревья выше.

Передъ нами открылись настоящіе окаменѣлые лѣса и длинныя аллеи.

Капитанъ Немо вступилъ въ темную галлерею; дорога шла все отлого и привела насъ на глубину во сто метровъ. Наши свѣтильные снаряды освѣщали шероховатые своды — и своды эти сверкали какъ драгоцѣнные каменья. Между коралловыми деревьями, я примѣтилъ и другихъ, не менѣе любопытныхъ полипниковъ: милитею и кораловые грибы одни зеленаго, другіе краснаго цвѣта. Они похожи были на водоросли, облѣпленные известкой; естествоиспытатели, послѣ долгихъ споровъ, окончательно причислили эти грибы къ растительному царству; и, по замѣчанію глубокомысленнаго ученаго, „здѣсь можетъ быть именно тотъ предѣлъ, гдѣ жизнь только что начинаетъ пробуждаться“.

Наконецъ, послѣ двухъ часовой ходьбы, мы достигли глубины около трехъ сотъ метровъ, то-есть конечнаго предѣла, на которомъ коралы начинаютъ образовываться; тутъ уже не было ни одинокихъ кустиковъ, ни маленькихъ деревцовъ, — тутъ былъ громадный минеральный лѣсъ огромныхъ окаменѣлыхъ деревьевъ, перепутанный легкими гирляндами изящныхъ аглоафеній, настоящихъ морскихъ ліанъ, сверкающихъ всѣми цвѣтами и оттѣнками. Мы свободно проходили подъ высокими вѣтвями, теряющимися во мракѣ волнъ; подъ нашими ногами красные свирѣльники [1], меандрины [2], астреи [3], грибовики [4] стлались, какъ цвѣточный коверъ, усѣянный блестящими бутонами.

Неописанное зрѣлище! Были минуты, когда я чуть-чуть не пожелалъ обратиться въ амфибію: превратись я въ амфибію, я бы могъ свободно посѣщать и земную, и водяную области.

Вдругъ капитанъ Немо остановился; я съ товарищами послѣдовалъ его примѣру и, оборотясь, увидѣлъ, что экипажъ [-] 

Къ стр. 197.
Коралловое кладбище.
[197]расположился около своего начальника полукругомъ. Вглядѣвшись получше, я замѣтилъ, что четыре изъ нихъ несли на плечахъ какой-то продолговатый предметъ.

Мы остановились какъ разъ посреди огромной прогалины, окруженной высокими деревьями подводнаго лѣса.

Фонари слабо освѣщали это мѣсто и тѣни наши непомѣрно удлиннялись. Далѣе, за прогалиной была глубокая тьма, въ которой только изрѣдка поблескивали искорки свѣта, отражавшагося на кускахъ коралловъ.

Недъ Лендъ и Консейлъ стояли около меня. Мы глядѣли во всѣ глаза и ждали, что будетъ. Разсматривая почву, я увидѣлъ, что она вся въ бугоркахъ. Бугорки эти были покрыты известковатыми осадками и расположены съ правильностію, которая обнаруживала работу человѣка.

Посреди прогалины, на пьедесталѣ изъ коралловыхъ обломковъ, сложенныхъ въ кучу, воздвигался кораловый крестъ, который протягивалъ длинныя руки и казалось былъ сдѣланъ изъ окаменѣлой крови.

По знаку капитана Немо, одинъ изъ экипажа приблизился къ кресту, вынулъ изъ за пояса заступъ и началъ рыть яму.

Я понялъ все. Здѣсь было кладбище. Это роютъ могилу, а продолговатый предметъ — это тѣло умершаго ночью раненаго человѣка.

Капитанъ Немо и его люди пришли хоронить товарища на днѣ недоступнаго Океана.

Могилу рыли медленно. Потревоженныя рыбы сновали туда и сюда. Безпрестанно раздавался стукъ желѣзной мотыки; иногда она ударялась о кремень и тогда вдругъ летѣли вверхъ искры. Яма удлиннялась, расширялась и скоро была на столько широка и глубока, что могла вмѣстить тѣло.

Тогда приблизились носильщики. Тѣло, покрытое тканью изъ бѣлаго виссона, опустили въ темную, влажную могилу…

Затѣмъ могилу завалили и нѣсколько сравняли образовавшееся возвышеніе.

Когда все это было окончено, капитанъ и его люди приблизились къ могилѣ и поклонились ей въ знакъ послѣдняго прощанія.

Затѣмъ веѣ отправились обратно къ „Наутилусу“ и снова прошли подъ сводами коралловаго лѣса. [198] 

Наконецъ показались огни судна и свѣтъ ихъ привелъ насъ къ „Наутилусу“. Мы воротились въ часъ. Я перемѣнилъ одежду и тотчасъ же вышелъ на платформу и сѣлъ у фонаря.

Много мыслей, — и мыслей довольно мрачныхъ, — тѣснилось у меня въ головѣ.

Скоро присоединился ко мнѣ капитанъ Немо. Я всталъ и сказалъ ему:

— Мое предсказаніе исполнилось: этотъ человѣкъ умеръ ночью?

— Да, г. Аронаксъ, отвѣчало капитанъ.

— И теперь онъ похороненъ около своихъ товарищей на коралловомъ кладбищѣ?

— Да, г. профессоръ. Мы вырыли могилу, а полипы задѣлаютъ мертвеца въ прочную гробницу.

Капитанъ вдругъ закрылъ лицо руками и, какъ ни силился сдержать рыданіе, — оно у него вырвалось.

Овладѣвъ собою, онъ прибавилъ:

— Да, г. профессоръ, это наше мирное кладбище на глубинѣ нѣсколькихъ сотъ футовъ подъ морскими волнами!

— Ваши мертвецы, г. капитанъ, спятъ тутъ покрайней мѣрѣ спокойно, не боятся акулъ!

— Да, г. профессоръ, отвѣчалъ съ горечью капитанъ Немо, — ни акулъ, ни людей!


Конецъ первой части.

Примѣчанія править

  1. Красный свирѣльникъ (tubipora) полипникъ.
  2. Меандрина (meandrina) полипникъ изъ семейства коралловыхъ.
  3. Астрея (astrea) звѣздчатой мадрепоръ.
  4. Грибовикъ (fungia) полипникъ.