Акмеизм в критике. 1913—1917
СПб.: Изд-во Тимофея Маркова, 2014.
<Аноним> править
«ЧЕТВЕРГ»< В ЛИТЕРАТУРНО-АРТИСТИЧЕСКОМ КЛУБЕ править
Последний «четверг», посвященный лекции Г. О. Гершенкройна о современной русской поэзии, был очень интересен.
Г. Гершенкройн — увлечен поэзией, и именно новой, он ее знает настолько хорошо, что цитирует наизусть множество стихотворений русских и иностранных авторов. Цель его — беспрестанно, не закрывая глаз на недостатки и на чудачества представителей новых течений в поэзии, объяснить, каким образом последние возникли, и указать, что не всегда отдельные места в стихах новых поэтов так смешны и так нелепы, как это иногда кажется с первого взгляда. Лектор не отграничивает себя от старины, он любит поэзию вообще, и потому Пушкин для него Бог, которого он не свергает с пьедестала. Хваля «акмеиста» Мандельштама за его действительно прелестное стихотворение о городе, лектор в виде высшей похвалы сравнивает его с Пушкиным.
Футуризм — последнее слово в поэзии, особенно интересует Г. Гершенкройна. Но подойти к нему непосредственно он не находит возможным и начинает от символизма. От него он начинает следить создание новых форм в искусстве и поэзии. Русский символизм возник в конце 90 годов под влиянием символического движения во Франции. Символисты сменили «парнасцев», которые были реакцией против романтизма. У них форма, слово совершенны, как изваяние. Символисты «эту статую заставили запеть», внеся в поэзию принципы музыкальности, особой ритмической системы. Для них слово всегда многозначащий символ, «знак». Но это повело к туманности образов. Завершение симв<олистской> теории дал Малларме. Высшая точка его творчества — «магия слова».
Перенесенный на русскую почву символизм нашел себе адептов в лице Бальмонта и Брюсова. Будучи его основателями у нас, они, однако, не стали его лучшими выразителями. Первый сверкнул, по мнению лектора, так ярко потому, что появился во время Апухтина и «бесстильности» гражданской поэзии. Бальмонт был лишь «запевалой». У Брюсова более данных для новаторства. Он скорее умом, чем сердцем понял, что поэту необходимо впитать в себя все, что было до него. Поэтому он более содействовал проведению в жизнь новых форм. Но в нем — отсутствие ярко выраженной поэтической индивидуальности. Иное дело — Вячеслав Иванов: он поэт и теоретик, он часто бросал поэзию в жертву мистике, но он доходит иногда до необычайной мощи, у него слышатся иногда голоса античной трагедии. Вершина русской поэзии, по мнению г. Гершенкройна, Ал. Блок и Ин. Анненский. В их поэзии вознесен выше, прежде всего, магизм слова и гипноз музыки. Лектор подробно остановился на их творчестве. Первого он назвал «Орфеем современной поэзии», а о втором сказал, что он «осуществил завет символизма, раскрыв перед нами душу современного человека во всей ее сложности». Но процитированным стихотворением Анненского — действительного статского советника, директора лицея, окружного инспектора, которое он заканчивает нечленораздельными звуками, ближе всего напоминающими собачий лай, лектор не убедил, кажется, никого в необходимости такого рода «антитез»; можно их, пожалуй, понять после объяснений лектора, но согласиться с ним все же едва ли можно.
Акмеисты пришли на смену символистам. Они стремятся «вернуть слову твердость, сделать его опять образом». Это направление есть возврат к реализму. Но у акмеиста нет теории, он не вносит новых принципов, и его ценность — в отдельных поэтах, наиболее талантливые из которых Анна Ахматова и Мандельштам — «самая прекрасная надежда молодой поэзии».
Последний этап в современной поэзии — футуризм. Для правильной его оценки необходимо различать его теорию и поэтическое осуществление. Лозунг его — современность, не символическая любовь к современности, уживающаяся с прошлым, но преклонение единственно перед ней. Поэтическая теория футуризма — слово как таковое. Лектор взял на себя защиту этого пункта и сравнил теорию футуризма и магию слова Малларме. Но футуризм доводит эту теорию до крайности. Многие из футуристических приемов были намечены или использованы прежними поэтами, футуристы только доводят их до крайности. Большинство поэтов-футуристов лектор ставит не очень высоко и делает исключение только для Вл. Маяковского. Он нов и своеобразен, и от него, как и от Мандельштама, можно ожидать многого в будущем.
В заключение лектор противопоставил поэзии школ поэзию свободную, вне групп и течений. Интересно его мнение об Игоре Северянине. Он не футурист, хотя и поэт современности, он «эстет». Но в последних вещах Игорь Северянин падает, его талант увядает.
Лекция очень понравилась публике, наградившей лектора дружными аплодисментами. Необходимо отметить, что г. Гершенкройн не читает, а говорит. Обладая, по-видимому, громадной памятью, он без конца (и очень хорошо) цитирует любимых им авторов и старается объяснить, иногда, кажется, даже оправдать — их примирить со слушателем, доказывая, что если отдельные представители течений и не всегда ценны сами по себе, то самое направление имеет право на существование и что во всяком случае новые формы в искусстве оно создает.
Печатается по: <Без подписи>. «Четверг» в литературно-артистическом клубе // Одесские новости. 1915. № 9688 (25 апреля). С. 3. Габриэль Осипович (Авраам Иосевич) Гершенкройн (1890—1943), филолог и критик, сотоварищ Гумилева и Мандельштама по петербургскому университету и романо-германскому семинару при нем. Стихотворение Анненского, о котором идет речь в заметке, это, скорее всего, его сонет «Человек», завершающийся следующим образом: «Теперь не дух, я был бы бог… // Когда б не пиль да не тубо! // да не тю-тю после бо-бо!..»