В январской книжке мы указали нашим читательницам на занимательные и доступные для них статьи, помещенные в «Отечественных записках» за 1858 год. Приступим теперь к рассмотрению «Современника».
«Современник» принадлежит, как известно, к числу лучших наших журналов. Он следит за общественными вопросами, развивает новые и живые идеи, старается удовлетворить современным требованиям общества. Несмотря на это, читательницы наши найдут у нас очень мало указаний на статьи «Современника». Причину этого понять нетрудно. Не литературные интересы, не научные вопросы стоят в настоящее время на первом плане; внимание нашего общества преимущественно обращено на обсуждение важного политического вопроса, имеющего прямое, непосредственное отношение к жизни; улучшение быта крестьян занимает умы и ведет за собою целый ряд исследований о крепостном праве, о положении рабочего класса в других европейских государствах, о характере и быте нашего народа. Следя за этим общим движением идей, «Современник» наравне с другими журналами и, быть может, с большею исключительностью занялся уяснением крестьянского вопроса; в нынешнем году в нем решительно преобладают статьи по сельскому хозяйству, по политической экономии и крепостному праву; для наших читательниц подобные статьи не могут иметь живого интереса, и потому они не входят в наш обзор. На произведениях изящной словесности также отразилось преобладающее направление журнала; эти произведения вызваны современными потребностями, современными недостатками общества; практическое направление этих произведений часто отодвигает на второй план чисто литературные достоинства и художественный интерес. При этом бичевании пороков общества, при этом обличении его слабых и грязных сторон неизбежно должны встретиться такие грубые и резкие черты, которые оскорбили бы нравственное и эстетическое чувство наших читательниц. Этой причины для нас было достаточно, чтобы обойти при нашем обзоре некоторые повести и рассказы, помещенные в «Современнике» за 1858 год. Мы выбрали те из статей «Современника», которые или по своей общей мысли, или по отдельным подробностям могут заинтересовать наших читательниц и принести им известную долю пользы. Полного внимания их заслуживают, между прочим, статьи г. Лакиера, важные по своему предмету и замечательные по изложению, но об этих статьях мы не будем говорить теперь, при обзоре «Современника», потому что на днях вышло все путешествие г. Лакиера, изданное отдельною книгой[1]. С содержанием и достоинством этой книги мы постараемся со временем познакомить наших читательниц.
В небольшой статье г-жи В…й затронуты самые важные и существенные вопросы женского воспитания, вопросы, вызванные не теоретическим размышлением, а насущною жизненною потребностью. Г-жа В… — мать, занимающаяся воспитанием своих дочерей, с любовью взявшаяся за свое святое дело и посвятившая ему все силы своей души. При всем горячем желании принести истинную пользу своим детям, г-жа В… не получившая прочного образования, не следившая за развитием педагогических идей, не доверяет собственным силам и, излагая свою систему воспитания, требует совета и помощи мыслящих людей нашего общества. Чтобы объяснить свое положение, чтобы показать те обстоятельства, под влиянием которых она взялась за трудное дело воспитания, она в коротких словах рассказывает свою молодость, прошедшую без любящего надзора матери и не оставившую ей ни основательных сведений, ни твердых убеждений. Прекрасное сердце и светлый природный ум избавили г-жу В… от внутренней душевной пустоты и сухости, которая большею частью бывает следствием недостаточного развития; весело и беззаботно прошли первые годы ее замужества, но обстоятельства скоро переменились, состояние расстроилось, и г-жа В…, сделавшись матерью, поняла свои обязанности и сама взялась за воспитание своих дочерей. Желая приготовить их к бедной, трудовой жизни, желая убедить их в необходимости полезной деятельности, г-жа В… не скрывает от них стесненного положения своих обстоятельств, не утешает их, не обещает им веселой будущности, но, приучая их к хозяйственным заботам, старается приохотить их к труду, который, смотря по направлению, данному в молодости, может сделаться для человека невыносимым бременем или необходимым условием жизни. Чтобы наставления и уроки ее не оставались мертвою буквой, чтобы они глубоко проникали в молодые сердца людей, чтобы они служили основанием их будущих убеждений, г-жа В… старается быть близкою к своим дочерям, живет с ними одною жизнью, разделяет их игры, делается их необходимою подругой и, не стесняя их подозрительным надзором, не тяготея над ними строгою властью, приобретает их добровольное и полное дружеское доверие. Она приводит простой, но трогательный эпизод, доказывающий всю силу любви детского, неиспорченного сердца. «Образовать своих девочек нравственно, — говорит г-жа В…, — я, кажется, успела; они религиозны без суеверия, добронравны и чувствительны, готовы отдать последнее бедному, не жаждут нарядов и способны на всякие лишения». Если воспитание достигает таких результатов, то можно сказать смело, что оно ведено правильно и разумно. Но для гармонического развития необходимо еще прочное научное образование; чтобы понимать свои обязанности и свое положение, женщина должна иметь верный взгляд на жизнь, на людей, на все, что ее окружает. Такой взгляд дается жизненным опытом, но чтобы этот опыт вполне принес свою пользу, чтобы в нем окрепли убеждения, необходимо, чтобы убеждения эти были вложены воспитанием, необходимо правильное приготовление к жизни и всестороннее умственное развитие. Необходимость такого развития сознает г-жа В…, но тут начинаются для нее мучительные сомнения, недоверие к собственным силам, к правильности своего взгляда на вещи. Несмотря на все эти затруднения, она, руководствуясь одним природным здравым смыслом, следуя внушениям разумной материнской любви, достигает самых отрадных результатов, к которым стремится современная педагогическая наука. Г-жа В… не скрывает от своих детей грустной, мрачной стороны жизни, не представляет людей ангелами, не создает им фантастического мира, в котором господствует и торжествует добродетель; не разоблачая перед ними отвратительных явлений порока, не останавливая их мысли на сценах злодеяния и безнравственности, не убивая их веры в доброе и прекрасное, она дает им заметить, что в жизни есть много неизящного, что в людях много дурного и плоского, что человеку свойственны слабости и заблуждения. Лучшим средством к ознакомлению детей своих с будничною невзрачною стороною жизни г-жа В… считает чтение наших лучших современных писателей и смело, с полным убеждением, дает в руки своим дочерям Гоголя, Аксакова («Семейную хронику»), Толстого («Детство» и «Отрочество»), Тургенева («Записки охотника») и др. Такое приготовление к жизни избавит в будущем от горького разочарования, которое в душе пылкой и восприимчивой может оставить неизгладимое чувство ненависти и презрения к людям и к обществу. На таких данных основано воспитание г-жи В…й; по светлым мыслям, которые она высказывает в своей статье и которые, по-видимому, выработались в ней опытом и путем самостоятельного размышления, можно судить о степени ее простого ума; по искреннему чувству, с которым она просит совета и делится своим опытом с матерями и воспитательницами, легко узнать любящую женщину-мать, глубоко проникнутую сознанием своих святых обязанностей. Можно надеяться, что теплые слова г-жи В…й не останутся без ответа и принесут свою долю пользы в уяснении идеи женского воспитания.
Могилами или курганами называются земляные холмы, насыпи, которыми наполнена южная и юго-западная Россия и которые остались из отдаленной древности почти единственным свидетельством о существовании какого-то первобытного народа. По сказаниям греческих историков и географов, в этих странах жили скифы, делившиеся на несколько различных племен; но, кроме некоторых названий и разных баснословных подробностей, мы ничего не знаем об этих древнейших обитателях южной России. Многие из этих могил возникли, вероятно, в эту доисторическую эпоху; под этими холмами погребены, быть может, павшие воины; на них, быть может, приносили жертвы языческим богам. Другие могилы относятся к временам историческим и достоверно известным; нашествия татар и войны Малороссии с Польшею оставили следы свои в насыпях, которые в уме народа смешиваются с самыми древними курганами. Фигура и величина этих насыпей чрезвычайно разнообразна. Г. Костомаров в введении к своему рассказу представляет в коротких словах наглядное их описание и переносится воображением в те века, не доступные истории, в которые возникли многие из этих памятников; другие могилы позднейшего происхождения заменяют «для нас и готические ратуши, и руины рыцарских замков, которыми так богата историческая почва Западной Европы». Развалины Западной Европы, прирейнские замки и скалы опоэтизированы народными преданиями, населены целым миром фантастических существ, эльфов, гномов и фей. Наш народ развивался при других условиях, у него другие исторические воспоминания, другие наклонности и потребности; все это перенес он в свои предания; над могилами разыгралась народная фантазия; широко раскинулись ее образы, и седые остатки древности ожили в глазах народа и получили свой особенный, таинственный смысл, не имеющий, вероятно, ничего общего с их первобытным значением. Два таких предания приводит г. Костомаров. Рассказ этих преданий отличается высокою художественностью. В нем сохранен оттенок народной речи, сохранены наивные образы этой безыскусственной поэзии, сохранен склад изложения. Например: часто встречаются повторения не только отдельных речей, но и целых отрывков; это отличительный признак народных произведений. В наших народных сказках часто одно и то же происшествие рассказывается по нескольку раз; в греческих народных песнях, в песнях Гомера в известных случаях всегда повторяются одни и те же стихи.
Основу первого предания составляет кладоискательство; народная фантазия в каждой могиле видит клад, зарытый Бог знает кем и Бог знает когда. Клад этот охраняют злые духи, и кладоискательство, по народному поверью, обыкновенно получает трагическую развязку, несмотря на все суеверные предосторожности, которые принимают кладоискатели. Трагическую, поэтически трогательную развязку представляет предание, рассказанное г. Костомаровым, предание, вследствие которого один из высочайших курганов получил зловещее название «Детской могилы». Второе предание — «Плач на могиле» — основано на явлении, причудившемся поселянам одной деревни. Оно короче первого, не так сложно и представляет менее поэтических красот. В нем прекрасно выставлена личность рассказчика, волынского крестьянина, который от души верит всем преданиям и деревенским россказням, но старается скрыть от постороннего свои задушевные верования, боясь насмешек, под конец проговаривается, ободренный притворным суеверием и сочувствием проезжего.
Статья, на которую мы указываем нашим читательницам, есть повесть, переведенная из шведского, писателя Меллина, или, вернее, это отрывок из повести, действие которой происходит на западном берегу Ботнического залива, по течению реки Индола, под 62° северной широты. Автор воспользовался нитью повести, чтобы связать между собою разнообразные картины природы и очерки народного быта этой части Скандинавии. Не будем говорить ничего о сюжете повести, которая, при занимательности отдельных сцен и эпизодов, не отличается ни выдержанностью характеров, ни общею мыслью, ни полнотою содержания. Скажем только несколько слов о величественных сценах скандинавской природы, которая является в полном блеске своей строгой, дикой красоты. Сначала автор изображает бурю на море, кораблекрушение у берегов Эмтланда и жизнь бедных шведских рыбаков, жизнь, полную труда, лишений и опасностей; живут эти рыбаки у берега сердитого моря, на голых утесах, в тесных хижинах, и большую часть времени проводят среди волн — на промысле или спасая погибающих моряков. Автор ведет своего героя во внутренность страны и, следя за ним, рисует ряд прекрасных ландшафтов, из которых одни поражают путника своею мрачною, унылою физиономиею, отсутствием жизни и растительности, другие — радуют глаз живыми, веселыми красками и роскошною зеленью, успевшею вырасти в кратковременное лето. Приведем для примера небольшое описание Мертвого потока, каменистой долины, образовавшейся из русла высохшей реки. «Посреди мрачного леса лежала долина. обстановленная дикими, беспорядочно раскиданными утесами; здесь не было никакой растительности, никакой зелени, казалось, рука смерти исполинским перстом очертила эту местность. Обточенные водою утесы представляли странные образы, как бы нарочно выкинутые, чтобы дать понятие о формах скал какого-то дальнего, нездешнего мира. Здесь стремились прежде быстрые струи необузданного потока, теперь царствовала могильная тишина. Голые скалы стояли в странных группах, как живые существа, мгновенно окаменевшие». Еще грустнее картина мшистых болот, простирающихся на необозримые пространства в чащах обширных скандинавских лесов. На этих болотах каждый неосторожный шаг может стоить жизни; с величайшею осмотрительностью идут по нем путники, которых выводит автор, но вдруг начинается дождь и сильная гроза; кочки болота размокают и движутся под ногами; молния ежеминутно ударяет в отдаленные деревья, растущие на окраине болота; ветер с страшным завыванием перебегает по лесу; путники скользят и вязнут в жидкой грязи, рискуя на каждом шагу провалиться в неведомую глубину; частый дождь слепит им глаза; все это вместе, под серым небом Скандинавии, представляет какую-то фантастическую картину отчаянной борьбы человека с силами природы. И таким образом множество замечательных явлений северной природы быстро следуют одно за другим; должно сознаться, что форма повести придает этим описаниям большую занимательность, заставляет вдуматься в значение северной природы и обратить на нее полное внимание. Автор везде ставит человека лицом к лицу с природою и в живом рассказе изображает влияние, которое оказывают на него различные явления, трудности, с которыми ему приходится бороться, опасности, которым он подвергается. Эта борьба северного человека с северною природой, борьба ежедневная и ежеминутная, с суровым климатом, с скудною почвой, с дикими зверями, с порогами и водопадами, с горами и утесами — словом, со всеми трудностями пути в стране дикой и пустынной, эта борьба составляет лучшую, чисто художественную часть повести; несравненно слабее та часть, в которой говорится об отношениях между действующими лицами, о их прошедшем, о их чувствах и наклонностях. Эти действующие лица взяты как образчики различных национальностей, населяющих север Швеции; здесь есть лапландцы, финны и шведы, есть представители разных сословий, и о каждом племени, о каждом сословии дано несколько любопытных подробностей. Особенно интересна глава о лапландцах, которые, как народ кочевой, переходят с места на место с своими стадами оленей и до сих пор, несмотря на влияние христианской религии, резко отличаются от соседних шведов; их образ жизни не позволяет им развиваться и удерживает их в каком-то полудиком состоянии; они имеют свои обычаи, свои обряды, свои особенные приметы, сохранившиеся из времен языческой древности. Личность лапландца представлена в отдельном эпизоде, который не имеет тесной связи с целым, но сам по себе очень занимателен. Описание образа жизни, занятий и характера эмтландских финнов проходит через весь рассказ; главными действующими лицами, сгруппированными вокруг героя повести, являются финские угольщики-контрабандисты; живут они, по словам автора, опрятно, отличаются религиозностью и беспрекословно повинуются старшему в семействе. Особенно замечательна последняя часть статьи, в которой описывается переход через Скандинавские горы в Норвегию; путники плывут по ручью, текущему среди обширных кочковатых болот, покрытых красноватою травой и чахлым кустарником; ручей расширяется в реку, которая образует величественный водопад; у водопада путники выходят на берег, и затем следуют горные виды, которые, по мере возвышения, становятся беднее и суровее; наступает область вечных снегов; потом опять, по ту сторону хребта, мало-помалу оживает растительность… Непрерывный ряд таких картин составляет всю статью; автор понимает красоты северной природы, сочувствует им и с увлечением поэта, широкою кистью рисует знакомые ландшафты своей отчизны.
- ↑ По той же причине мы не упомянули о статьях г. Лакиера, помещенных и в «Отечественных записках» 1858 года (Примеч. автора).