Ал. Ожигов
(Н. П. Ашешов)*
править
«Мещане» М. Горького править
<…>** Постановкой и исполнением «Мещан» московские художники обнаружили еще и еще раз замечательную способность художественно-правдивого воспроизведения жизни. Театр, действительно, сделал решительно все возможное, чтобы обставить пьесу и с внешней, и с внутренней стороны наиболее совершенным образом. Внешняя сторона постановки представляет собою nec plus ultra [предел — лат.] изящного реализма. Все четыре акта пьесы протекают в одной и той же квартире Бессеменовых, и это обстоятельство дало возможность не останавливаться пред сложностью постановки, которая при краткости антрактов не всегда возможна, — в особенности при той широте взглядов, какую проявляют московские художники. В квартире Бессеменевых предусмотрена с расчетливостью и вниманием влюбленных в свое дело людей каждая мелочь, и их гармония создает полнейшую иллюзию мещанского обиталища. На что вы ни бросите взгляда, всюду вы увидите талантливую руку режиссера, творящего обстановку. Говорю — творящего потому, что главною особенностью московского театра, — как я это не раз высказывал в печати, — я считаю крупный, просматриваемый другими театрами элемент — режиссерское творчество. И грязные, захватанные двери, и лубочная картина на стене, и копоть на изразцовой печи около отдушин, и кувшин с водой около старинного шкафа, и вязаные из гаруса скатерти, и тысячи других мелочей — все это так красиво соответствует этой серой мещанской жизни, этой рутинной пошлости, которая не меняется как будто веками…
«Мещане» нашли себе в то же время превосходных исполнителей. Исполнением этой пьесы артисты достигли, по-видимому, наибольшего совершенства. Трудно себе представить, можно ли лучше, правдивее и изящнее изобразить это мещанское царство в сценичных образах. И, право, я затрудняюсь, кому из артистов отдать пальму первенства…
Прежде всего надо заметить, что артисты воспользовались одной внешней чертой, которая сразу придала особую яркую жизненность пьесе: все некультурные мещане в пьесе выбрали волжский говор («оканье»), очень типичный, очень распространенный и как-то сразу характерно звучащий в устах представителей темного царства. Этим рельефно подчеркивалась некультурность этих людей, дети которых уже вышли в люди и успели уже перейти в новую фазу жизни.
Центральная фигура старика Бессеменова в исполнении г. Лужского получила достаточную яркость, и при богатстве оттенков, какими интерпретировал свою роль талантливый артист, он производил достаточно целостное впечатление, хотя следовало бы немного смягчить, в интересах изящного, грубость Бессеменова, которая и без усиленных подчеркиваний г. Лужским слишком видна и ясна. Крик, к которому часто прибегает почтенный мещанин, является вполне естественным, но когда он у артиста переходит в вопли, то этим нарушается художественность. Впрочем, этим подчеркиванием грубости злоупотребляли все. «Сцены семейного счастья» всегда шумны, вздорны, визгливы в жизни, но отсюда не следует, конечно, — как это сделали артисты в 4-м акте, — заполнять неистовым гамом весь театр. Среди этого гама теряются и речи, и возгласы, становится неясным ход действия: видишь только вопящих и орущих людей, которые говорят друг другу взаимно раздражающие мерзости. Здесь нужно немного больше мягкости и более слабых тонов и оттенков…
Дети Бессеменова в пьесе (как она была поставлена) вышли бледными. Татьяне (г-жа Роксанова) надо бы больше красок, больше силы. Нытье этой девушки не должно быть однотонным. Татьяна, правда, говорит, что несчастье не бывает ярким. Но ведь это она только говорит, а на самом деле она — живой, страдающий человек, она кричит от боли, а не только стонет сквозь стиснутые зубы среди молчаливых проклятий. Г. Мейерхольд играл полу-Петю: половина его роли, самая главная, объясняющая и истолковывающая этого типичного современника, купюрована***, хотя это не мешало артисту быть художественно правдивым. Гг. Судьбинин (Нил), Баранов (Тетерев) и Артем (Перчихин) — это прелестное трио, полное красивого обаяния. Сколько силы, гордой, уверенной, немного грубой и жесткой, у Нила, как эффектен г. Судьбинин, фигура которого идеально подходит к роли!.. Г. Артем достаточно известен как исполнитель характерных ролей. Про него можно повторить то, что отметил покойный московский критик г. Флёров. Когда смотришь на этого артиста, кажется, видишь перед собой изящную статуэтку, и хочется взять эту живую статуэтку и поставить на стол, чтобы постоянно любоваться. Удивительного артиста показали нам московские гости в лице г. Баранова — Тетерева****. Говорят, г. Баранов играл в первый раз. Но играл он превосходно. Роль написана точно для него и с него, — до такой степени г. Баранов к ней подходит. В этом хоре красиво звучал голос г-жи Книппер (Кривцова). Вот артистка с гибким и изящным дарованием, разносторонним и умным!.. В Москве остряки говорят, что в Художественном театре «таланты от дирекции», но г-жа Книппер служит превосходным опровержением этой ядовитой шуточки. Сравните артистку в «Чайке», в «Дяде Ване», «Одиноких», «Трех сестрах», «В мечтах» и «Мещанах»: да это — целая галерея разнообразных типов, начиная от холодной, своенравной, капризной и жадной артистки («Чайка») и кончая этой удивительной Еленой («Мещане»), во всем величии ее мещанской узости, жизнерадостности и какой-то здоровой плоскости. Впечатление усилится, если вы увидите эту артистку в «Мещанах» после пьесы «В мечтах», где она так увлекательна в роли интернациональной дамочки, курортного завсегдатая, бесшабашно прожигающей свою жизнь.
Остальные артисты каждый оригинально и талантливо поддерживали ансамбль. Мелкая обрисовка их ролей автором не помешала им дать яркие, с известным блеском типы, — как доктора (г. Санин), студента Шишкина (г. Тихомиров). Даже баба с улицы (г-жа Самарова) как-то изумительно перенесла нас сразу в эту несчастную, убогую жизнь уличных торговок, живущих продажей лука, плутовством, грязненькой сплетней и грошовым расчетом… А ведь вся роль ее — в двух словах. Народная сцена 3-го акта очень удалась: здесь на несколько минут сразу открылась галерея уличных типов, полная жизни и движения.
В общем, пьеса прошла превосходно. Вероятно, многим петербуржцам она открыла новый мир, познакомила с людьми, которых они видали лишь чрез стекла своих комнат на улице, мелькавшими, как тени. Что же, это хорошо! Остановитесь теперь подольше пред ними. Посмотрите эту заунывную жизнь — грязную, скучную, серую. И не отворачивайтесь от нее в брезгливости: это — бесполезно. Она, эта жизнь, идет на вас. Видоизменится поколение, и она вплотную подойдет к вам и потребует себе внимания, принесет с собою свои понятия о праве и справедливости. Ведь из Бессеменовых выходят и Петры, и Нилы, и Поли, и Шишкины… И их нам следует понять…
Комментарии править
- — Ашешов Николай Петрович (1866—1923), журналист, писатель. Учился в Московском университете на физико-математическом, затем на юридическом факультетах. За участие в студенческих волнениях был выслан в Нижний Новгород. По окончании университета вел адвокатскую практику.
В 1892—1893 годах начал литературную деятельность в петербургской газете «Русская жизнь», затем был секретарем и редактором «Самарской газеты», позже редактором «Нижегородского листка».
В 1898 году вернулся в Москву, печатал передовые статьи в газете «Курьер», а с 1900 года жил в Петербурге, работал в газете «Северный курьер», печатался в журнале «Театр и искусство». Был знаком с М. Горьким, Вл. Г. Короленко; писал романы.
- — Печатается фрагмент, посвященный спектаклю.
- — В цензурованном экземпляре пьесы «Мещане» вычеркнуты слова Петра в 1-м действии: «А я говорю „Россия“ и чувствую, что для меня это звук пустой. И у меня нет возможности вложить в это слово какое-либо ясное содержание» (БРЧ № 421. С. 32).
Что касается остального текста пьесы, то, судя по суфлерскому экземпляру, количество вымарок Ашешовым преувеличено. Вообще же он заблаговременно готовился к гастролям МХТ в Петербурге, попросив у О. Л. Книппер экземпляры пьес «Мещане» и «В мечтах». «Волею судеб, весьма благосклонных, мне придется рецензировать спектакли Художественного театра, — писал он ей. — Конечно, я очень рад этому и с величайшим удовольствием буду писать о том, что я так люблю…» (К-Ч № 719).
- Баранов Николай Александрович, артист МХТ с 1899 по 1903 год, начал участвовать в спектаклях, еще будучи учеником Музыкально-драматического училища Филармонического общества. Роль Тетерева в «Мещанах», сделавшая его знаменитым, была его пятнадцатою ролью. До этого он был занят в «Царе Федоре Иоанновиче» (Федюк Старков, Голубь-отец, гонец), в «Смерти Иоанна Грозного» (Салтыков, дворецкий, лабазник). Разнохарактерные маленькие роли Баранов исполнил в «Снегурочке», «Докторе Штокмане», «Дикой утке», «Микаэле Крамере», «В мечтах» — то есть был достаточно занят в репертуаре.
После Тетерева в «Мещанах» он сыграл до своего ухода из МХТ еще старосту во «Власти тьмы» и Кривого Зоба в «На дне».
Успех в Тетереве, с образом которого он, сам бывший певчий, так естественно слился, имея подходящие внешние черты и голос, сослужил Баранову плохую службу. Возомнив о себе, он далее не удовлетворился своим положением в театре, запил, позволял себе скандалы, лечился, но потом, совершенно сбившись с пути, исчез. Его короткие актерские слава и бесславие описаны Станиславским на страницах «Моей жизни в искусстве».
Источник текста: Московский Художественный театр в русской театральной критике: 1898—1905. / Сост., вст. к сезонам, примеч. Ю. М. Виноградова, О. А. Радищевой, Е. А. Шингаревой, общ. ред. О. А. Радищевой. М.: Артист. Режиссер. Театр, 2005. 639 с.