В. В. Розанов править
«Классовая борьба» в Г. Думе править
Государственная Дума несет на себе последствия своего происхождения, «грехи вольные и невольные», как говорят у нас в народе. Этих «невольных грехов» происхождения невозможно избежать, хотя и можно утешиться, что всего ярче их действие сказывается в первую пору какого-нибудь института, а затем они слабеют. Однако пройдут годы, хотя бы и немногие, пока новорожденный политический институт отделится окончательно от своей пуповины. Такова связь нашей Г. Думы в том, что касается ее законодательных функций, с большой октябрьской забастовкой 1905 года и вообще с рабочим классовым движением. Этот классовый характер, а не государственный характер носит и Дума, и именно это подкашивает ее значение как государственного учреждения, отнимает здоровое и многообъемлющее направление у ее трудов. Бог знает, в который раз приходится повторять, что конституция пришла к нам слишком поздно, пришла в самый неблагоприятный момент. Будь она дарована в первую треть царствования Александра III, когда революционные силы были разгромлены у нас и за границею, когда население было совершенно спокойно и престиж правительства стоял на недосягаемой высоте внутри страны и в Западной Европе, и мы не только теперь пожинали бы уже плоды свободы, но, наверное, избегли бы и злоключений японской войны. Недалекость политических горизонтов Каткова, гр. Дм. Толстого и Победоносцева ярко определилась в той слепой ненависти, с какою они отнеслись к мысли о конституции. Не будь тогда советов этих мудрецов, Россия не переживала бы теперешних ужасов, несчастий, настроений и безобразий. Победоносцев, умирая, «болел за Россию», по словам письма его вдовы, но Россия и не была бы так больна, если бы четверть века назад она не «переболела» Победоносцева. Вот о чем следовало бы догадаться, хоть умирая, знаменитому государственному человеку.
«Классовая борьба», острая, злобная, слепая, но самое главное — мелочная и во всяком случае частичная в составе общей государственной системы, борьба, наконец, безыдейная, ибо это есть борьба желудков, выгод, интересов одного класса, столкнувшегося с другим, — все это отразилось несчастнейшим образом на нашем парламенте, который решительно не может и не умеет подняться в сферу высшего идеализма. Первая пора парламентаризма — самая золотая его пора. Это его юность, когда он запасается идеализмом на всю последующую историческую жизнь. Так, пуритане внесли высокое нравственное одушевление в английский парламент, став родоначальниками партии вигов. Эти виги на протяжении двух веков дали Англии величайшие реформы, и в. то же время самим реформам они сообщили в высшей степени здоровый, созидательный, а отнюдь не расшатывающий смысл. У нас, в России, несчастнейшим образом самое понятие «реформы» неразлучно слилось с понятием «расшатывания», большею частью — «расшатывания» государственности, но не ее одной, а также и расшатывания нравственности, семьи, нравов, быта. «Реформировать» — это у нас значит «расшатывать»; хотя почему? Настоящий смысл реформы есть укрепление, обновление, починка. Колебание «основ» давно стало насмешкою в устах всероссийских Скалозубов: между тем, конечно, что же может быть ужаснее и преступнее «колебания основ»? И когда-то мы отбудем эту нелепость и анархию нашего расстроенного духа. Может быть, для этого придется России хоть на несколько исторических минут попасть в руки форменных сумасшедших. Подобные случаи бывали в истории. Ученый Лаборд в книге «Les hommes et les actes d’insurrection de Paris, devant la psychologie morbide» (вышла в 1872 г.) указывает, объясняет и доказывает, что в составе временного правительства коммунаров очутились несколько зарегистрированных сумасшедших, страдавших разными формами мании, «государственные акты» которых совершенно совпадали с обычными отметками «скорбных листков» психиатрических лечебниц.
Чисто «наследственное происхождение» имеет тот привилегированный вид и привилегированный гонор, с каким, подняв носы кверху, явились в первый и второй русский парламент господа «левые», все эти социал-демократы, социалисты-революционеры и народные социалисты, которых всех очень удобно можно соединить в одну рубрику социал-сумасбродов. Кажется, имя это уже и попадалось в печати. Все эти социал-баре понятия не имеют о государственности, да и отвергают ее с простодушием травоядных и плотоядных, которые отвертываются от вареного и жареного. Государственность — слишком искусственна для представителей классовых интересов. Вот почему в парламенте нашем «левые» являются камнем, который тянет все дело ко дну. Разумеем и парламентаризм вообще, и порознь каждое дело, всякий вопрос в Г. Думе. Они чутки к интересам одного только класса, только волнуются, когда дело зайдет о каких-нибудь непорядках в политической тюрьме. Армия, флот, бюджет — все для них только поводы «задрать правительство», вставить ему шпильку. Что-нибудь сделать для бюджета, армии или флота, вообще что-нибудь сделать для России, для государства Русского — этого им даже на ум не приходит. А между тем ведь парламент всероссийский…
До чего ярко это сказалось в отношении к рабочему движению в Баку! Есть разные виды технической промышленности: более или менее обособленные и, так сказать, замкнутые в себе и другие — питающие и связанные со всем промышленным курсом страны. Совершенно очевидно, что позволительное в одной технике совершенно недопустимо в другой. Если рабочие одного железоделательного завода или одной ситцевой фабрики остановят его, то они ведут «классовую борьбу» за свой счет и за счет фабриканта, и государство не имеет резона вмешиваться сюда. Но положение изменяется, когда, напр., дело касается нефти, которая на всю Россию берется из одного района, и эта нефть служит топливом для бесчисленных пароходов, локомотивов и фабрик на всем пространстве России. Ясно, что здесь рабочие ведут борьбу уже не «за свой счет и счет фабриканта», а за счет целой России, представителем, охранителем и защитником прав, выгод и удобств которой является центральное всероссийское правительство. Здесь его молчание или бездеятельность были бы преступны. Оно здесь не имеет права сложить руки и предоставить «laissez faire, laissez passer»… Формула эта, позорная формула буржуазного направления политической экономии, в данном случае, в применении к Баку, требуется нашими «социал-сумасбродами». Но правительство должно ответить на него энергичным «нет!». Уже если когда, то именно теперь ему представляется прекрасный случай прочесть лекцию «общегосударственного права» перед представителями классового интереса, почти даже только профессионального интереса. Дело в том, что всякий депутат имеет две точки отправления: исходную и конечную. Одна лежит в том избирательном пункте, которым он послан в Думу, другая лежит в самой Думе. Первая определяет, почему он депутат; вторая определяет, для чего он депутат. Какие бы «наказы» ни давали выборщики депутату, они для него не весьма обязательны: выборщики выбрали способного человека, ум, талант, дар речи и строй убеждений, но без конкретного определения последнего. Во всяком случае они послали депутатов в Думу не лапти плести по той простой причине, что в этом Дума не нуждается. Равно Дума может вовсе не нуждаться в некоторых наивных наказах, какие давались и даны в этот год депутату. Дума нуждается в некоторой своей работе, и эта работа есть государственная, общегосударственная и отнюдь не классовая. Дума, явившаяся выразительницею какого-нибудь сословия, напр. дворянского, была бы сочтена тираническою; на нее смотрели бы как на деспота, и от ее решений и от нее самой Россия постаралась бы как можно скорее избавиться. Так было бы с Думою, пропитанной дворянским духом или явившейся защитницею узких купеческих интересов, или с Думою, напр., клерикального. Она бы не была принята Россиею как «своя», всероссийская. Вот каждому депутату и следует помнить, что он находится во всероссийском месте, на всероссийском посту, а не заседает в каком-то профессионально-рабочем жюри. Ему следует помнить, а министрам выпало время напомнить, что Дума только под тем условием будет признана страною, принята не в юридическом, а в моральном смысле, если она не спустится до уровня классовых счетов, а будет простирать свой защищающий щит на весь народ русский, не различая в нем классов, сословий, званий. Как была бы противна и ненавистна России дворянская Дума или клерикальная Дума, хотя бы самая законная, выбранная на точном основании закона (ведь избирательный закон мог бы быть всякий), так точно и непременно если не сейчас, то в ближайшем времени Дума рискует сделаться несносною для России, если она явится рабоче-ремесленною Думою, «простолюдинскою» и проч. «Как бы не переборщить», — говорят у нас в народе со своим «классовым интересом». Дума тоже может «переборщить», и как бы ей не нанести рабочим вред вместо пользы. Всякая вещь должна иметь свою меру: и притязание рабочих, руководимых «социалами», чтобы государство занималось только ими и всецело ими, может повести к печальному и неожиданному результату, что со всех сторон подымутся крики: «Ступайте на свое место!» «Знайте свое место!» Их пока любят, уважают, жалеют; но вожди их все усилия прилагают к тому, чтобы превратить их в какую-то всероссийскую «горькую редьку». Пусть опомнятся.
Впервые опубликовано: Новое Время. 1907. 8 апр. № 11161.