Г. Редактор литературных опытов г. Трехзвездочкина пришел в негодование от небольшой критической статьи, помещенной в ноябрьской книжке «Русского слова», и разбранил эту статью в одном из номеров «Русского инвалида». Как автор этой статьи, как человек, дорожащий своим честным именем, я считаю нужным, не пускаясь в бесплодные перебранки, защищать себя от тех обвинений, которые взводит на меня г. Редактор литературных опытов г. Трехзвездочкина.
1) Г. Редактор обвиняет меня в способности выдумывать небывалые факты и основывает это обвинение на следующей фразе моей статьи: «Автор импровизации в продолжении тридцати лет питал постоянную дружбу к Алексею Алексеевичу Одинцову, которому и посвящается вся книга, написанная даже вследствие его совета». Г. Редактор говорит, что о совете написать книгу нет и помину и что этот факт я почерпнул из своей досужей головы. «Да ведь выдумка называется ложью», — прибавляет мой обвинитель.
В книге г. Трехзвездочкина, в посвящении, автор говорит, что он, по совету своего друга, оставил Петербург, удалился в деревню, вздохнул свободно и ожил. «Тогда-то, — продолжает он, — я взялся за перо и в четыре недели написал то, что посвящаю тебе теперь». Я не присутствовал при разговоре г. Трехзвездочкина с г. Одинцовым и потому решительно не знаю, что именно г. Одинцов советовал своему другу: оставить Петербург и удалиться в деревню, или же еще, кроме того, вздохнуть свободно и ожить, или же, наконец, сделав все это, взяться за перо и в четыре недели написать сатирическую бывальщину. Я этого не знаю, но думаю, что всякое введение, вступление, предисловие или посвящение должно иметь некоторую связь с тою книгою, к которой оно прилагается. Читая посвящение г. Трехзвездочкина, я думал, что оно приложено для того, чтобы объяснить происхождение книги; если я в этом случае ошибся, то пусть г. Трехзвездочкин или г. Ред<актор> его литературных опытов объяснит мне, с какою целью оно напечатано. Если совет г. Одинцова не находится в связи с написанием сатирической бывальщины, то зачем же упоминать о нем? Кому интересно знать, куда и зачем советовали ехать г. Трехзвездочкину? Посвящать публику в интимные подробности своего домашнего быта даже невежливо. Что г. Ред<актор> обвиняет меня во лжи, этому я нисколько не удивляюсь; я даже не сержусь на него за это; такого рода выходки свойственны необразованным людям, одаренным щекотливым самолюбием; выходками таких людей не обижаются, их только опровергают.
2) Объявление, будто я желал осмеять г. Одинцова, не имеет никакого смысла. Ни я г. Одинцова не знаю, ни он меня не знает; с какой же стати я стану осмеивать его печатно? Я всегда осмею литературную бездарность, неосмысленную заносчивость, мелочное и ничем не оправданное самолюбие; посмеяться над человеком, которого имя я только что узнал благодаря г. Трехзвездочкину, на это я неспособен, потому что для этого надо быть сумасшедшим.
3) Г. Ред<актор> оправдывает книгу г. Трехзвездочкина, говоря, что все события, рассказанные в ней действительно случились и что все выведенные в ней лица по сие время здравствуют и живут. Это обстоятельство еще больше доказывает бездарность г. Трехзвездочкина: если под его пером действительный случай становится неправдоподобным и живые люди превращаются в куклы, это значит, что творчество ему не далось и что ему надо положить перо, тем более, что Ред<актор> его литературных опытов так сильно обижается отзывами критики и так неудачно защищает своего клиента.
4) Г. Ред<актор> еще раз обвиняет меня во лжи, и на этот раз сам ошибается; он говорит, что я сказал, будто цена за 244 страницы романа назначена 2 р. 50 к., между тем как есть еще вторая часть в 366 страниц. Пусть г. обвинитель укажет это место в моей статье. На стр. 84-й я говорю: «но, воля ваша, чтобы в месяц написать целую книгу в 244 стр., надо обладать значительною беглостью пера», а на стр. 85-й: «и все это (т. е. средство побеждать самодуров) найти за 2 р. 50 к. в книге совершенно неизвестного писателя, согласитесь, что это счастие, от которого может закружиться голова». Далее, во всей рецензии, нет ни слова о цене и величине книги. В одном месте я удивляюсь быстроте, с которою г. Трехзвездочкин написал свою книгу; в другом радуюсь тому, что он открыл средство побеждать самодуров. И вдруг из сопоставления этих двух мест выводят заключение, что я восстаю против дороговизны книги и отвергаю существование второй части романа. И на основании такого заключения меня обвиняют во лжи. Ведь это невообразимое нахальство.
5) Желая уничтожить меня вконец, г. Ред<актор> приводит «как венец, вполне достойный г. критика» (т. е. меня), следующую выписку:
«Я сам это сознаю, и пишу только потому, что я сам лицо подначальное; что нам велят писать, то мы и пишем, чего не велят писать, того не пишем, бьемся, как рыба об лед, пляшем, как карась на сковороде, смеемся, когда кошки на сердце скребут».
Г. Ред<актор> не понял смысла моих слов, хотя они написаны по-русски, и вследствие этого пустил в меня и в «Русское слово» очень желчную и очень неприятную диатрибу. Он, кажется, не знает того, что есть «обстоятельства, от редакции не зависящие», и что в отношении к этим обстоятельствам все пишущие люди — лица подначальные.
Дальнейшее объяснение по моей рецензии г. Ред<актор> может получить от меня лично в главной конторе «Русского слова» на Гагаринской, в доме графа Г. А. Кушелева-Безбородко, по вторникам, от 1 до 3 час. пополудни. Я, с своей стороны, от души прощаю ему его грубые выходки. Он — человек раздраженный; это надо принимать в соображение.
Редакция «Русского слова» уполномочивает меня прибавить, что моя статья нисколько не пятнает журнала; в следующей книжке она с удовольствием поместит мою рецензию на второй том романа г. Трехзвездочкина. Критики, стоящие, по словам г. Редактора литературных опытов, ниже презрения, будут появляться в наших журналах до тех пор, пока в книжной торговле будут появляться произведения, стоящие ниже посредственности.
1862