20 месяцев в действующей армии (1877—1878). Том 1 (Крестовский 1879)/XXV/ДО

[195]

XXV
Ямарка въ Бухарестѣ
Празднованіе одиннадцатой годовщины вступленія на престолъ князя Карла. — Провозглашеніе независимости Румыніи. — Учрежденіе ордена «Румынской Звѣзды». — Никольская ярмарка въ Бухарестѣ и ея особенности. — Народные обычаи по поводу ярмарки. — Шпора. — Посѣщеніе ярмарки Великимъ Княземъ Главнокомандующимъ и румынскимъ Дворомъ. — Видъ улицъ и характеръ уличной толпы. — Княжеская ставка. — Народные танцы крестьянъ и придворныхъ дамъ и кавалеровъ на ярмаркѣ. — Почему веселятся румыны?
Бухарестъ, 13-го мая.

Его Высочество Главнокомандующій, въ сопровожденіи небольшой свиты, 10-го мая опять посѣтилъ князя Карла въ Бухарестѣ. Въ этотъ день праздновалась одиннадцатая годовщина вступленія князя на престолъ Румыніи. Во дворцѣ былъ парадный обѣдъ, а вечеромъ, въ городскомъ театрѣ, парадный спектакль. Великій Князь Главнокомандующій присутствовалъ на томъ и другомъ, а ночь провелъ въ домѣ русскаго генеральнаго консульства. Послѣ обѣда Его Высочество пѣшкомъ отправился изъ дворца въ наше консульство и во время пути встрѣчалъ самое сочувственное отношеніе къ Своей Особѣ со стороны мѣстнаго населенія. Вечеромъ передъ дворцомъ прослѣдовала съ музыкой факельная процессія, въ которой участвовали преимущественно студенты бухарестскаго университета. Въ театрѣ тоже происходили шумныя манифестаціи въ честь князя и Его Высочества. Вообще день 10-го мая въ Бухарестѣ былъ днемъ самыхъ восторженныхъ овацій. Общее настроеніе населенія выражалось столь радостнымъ образомъ по той причинѣ, что въ этотъ день палата румынскихъ представителей одобрила актъ о провозглашеніи независимости Княжества Румынскаго и объ учрежденіи особаго орденскаго знака, который называется «Звѣзда Румыніи». Этотъ новый орденъ, великимъ магистромъ котораго состоитъ царствующій князь, насчитываетъ до тысячи членовъ, изъ коихъ 500 рыцарей, 300 офицеровъ и 120 командоровъ, 40 высшихъ офицеровъ и 20 кавалеровъ большаго креста. Съ пожалованіемъ этого ордена военнымъ полагается еще пенсія: [196]унтеръ-офицерамъ — по 240 франковъ въ годъ, капраламъ — по 180 и рядовымъ — по 144. Лента этого ордена алая съ голубою каймою; самые знаки ордена имѣютъ видъ греческаго креста подъ синею эмалью, съ золотымъ бордюромъ, и украшены лучами и княжескою золотою короною. Для военныхъ подъ короною находится два скрещенныхъ между собою обнаженныхъ меча. Въ срединѣ креста сдѣланъ лавровый вѣнокъ изъ зеленой эмали, перевитый золотыми лентами, а внутри вѣнка на красной эмали изображены вязью двѣ буквы С, подъ которыми поставлена цифра I (Карлъ I) подъ маленькою короною. На оборотѣ, внутри ободка изъ синей эмали, изображенъ золотой орелъ и девизъ «In fide virtus».

Весь Бухарестъ теперь ликуетъ: ярмарка, самая веселая изъ всѣхъ существующихъ въ Румыніи, посѣщеніе русскихъ гостей — все это одно къ одному скопилось вмѣстѣ, съ 10-го по 12-е мая, и придало Бухаресту самый оживленный праздничный характеръ.

Ярмарка эта имѣетъ нѣсколько такихъ особенностей, что о ней сто̀итъ разсказать подробнѣе. Начинается она обыкновенно съ 9-го мая, въ день, посвященный св. Николаю Чудотворцу, и продолжается цѣлую недѣлю. Весь Бухарестъ — и плебейскій и фешенебельный — стремится ежедневно на ярмарочную площадь, на гулянье. Вереницы каретъ, колясокъ, ландо, нетычанокъ и бричекъ тянутся гусемъ между густыми толпами народа. Музыка гремитъ въ десяти, въ двадцати мѣстахъ разомъ и все разное; бухаютъ турецкіе барабаны, звякаютъ металлическія тарелки, визжатъ цыганскія скрипки и дудки, тромбоны рѣжутъ ухо своимъ усерднымъ, но не всегда стройнымъ аккомпаниментомъ, — все это, вмѣстѣ съ шумомъ игрушечныхъ трещетокъ и кри-кри, свистомъ глиняныхъ уточекъ, звономъ бубенчиковъ и колокольчиковъ, пѣснями и возгласами народной массы, представляетъ хаосъ невозможныхъ музыкальныхъ диссонансовъ; но все это дышетъ такимъ веселіемъ, такою жаждой жизни, которая сказывается и въ этихъ диссонансахъ, и въ яркой пестротѣ нарядовъ, и въ этомъ неугомонномъ движеніи съ ранняго утра до поздней ночи, и все это вмѣстѣ съ тѣмъ такъ красиво и оригинально, что невольно подкупаетъ въ свою пользу посторонняго зрителя, заставляя и его немножко увлекаться столь кипучею жизнью. Если вы [197]хотите имѣть приблизительное понятіе объ этомъ ярмарочномъ гомонѣ и движеніи, то вспомните гулянье на Масляницѣ и на Святой подъ-Новинскимъ, но гулянье не нынѣшняго, а добраго стараго времени, съ тою только разницей, что когда Москва веселится подъ-Новинскимъ, надъ нею виситъ еще хмурое мартовское, или морозное зимнее небо, заставляющее кутаться въ енотовыя шубы, а здѣсь весенняя прозрачность лазуревыхъ небесъ, чудная нѣжащая теплота майскаго воздуха, яркое солнце, или яркая луна, быстро вступающая въ свои полныя права вслѣдъ за короткими сумерками, едва лишь румяное солнце канетъ за черту горизонта, и при всемъ этомъ масса роскошной зелени, — вездѣ фіалки, розы и жасмины, бѣлая акація цвѣтетъ на каждомъ шагу и разливаетъ въ воздухѣ свое одуряющее благоуханіе; постоянно снуетъ предъ глазами множество красивыхъ женщинъ въ національныхъ костюмахъ или въ весенне-легкихъ прозрачныхъ туалетахъ, множество мужчинъ въ народномъ румынскомъ, въ ловкомъ венгерскомъ, въ красивомъ арнаутскомъ или славянскомъ нарядахъ; множество горячихъ, страстныхъ черныхъ глазъ, — вотъ что̀ такое эта бухарестская ярмарка. Но самая главная ея особенность во̀все не въ этомъ: съ нею соединяется одно народное празднество, начало котораго теряется еще во мракѣ временъ языческихъ. Нынѣшніе румыны, любящіе производить себя непосредственно отъ древнихъ римлянъ, увѣряютъ, будто празднество это есть народное воспоминаніе въ честь похищенія сабинянокъ. Не берусь оспаривать румынъ, особенно если это имъ такъ нравится, но съ своей стороны все-таки думаю, что этотъ праздникъ имѣетъ скорѣе восточное, чѣмъ западное происхожденіе: въ немъ даже замѣтенъ какъ бы индійско-факирскій характеръ. Не положили ли начало ему здѣсь тѣ племена, для которыхъ, въ эпоху великаго переселенія народовъ изъ глубины азіятскихъ степей и гималайскихъ горъ на западъ, наши южныя степи и почва Румыніи служили постояннымъ поприщемъ походовъ, войнъ и первой осѣдлости?

Праздникъ этотъ заключается въ особенныхъ народныхъ пляскахъ. Но не каждый желающій имѣетъ право принять въ нихъ участіе, если бы ему вдругъ теперь же вздумалось потанцовать въ одномъ кругу съ избранными плясунами и [198]плясуньями. Чтобы добыть себѣ это право, надо подготовиться къ нему предварительнымъ и весьма не легкимъ искусомъ. Крестьяне и крестьянки, являющіеся на ярмарочную площадь въ качествѣ, такъ сказать, привилегированныхъ танцоровъ (преимущественно изъ ближайшихъ подгородныхъ селеній), принимаютъ на себя предъ тѣмъ строгій обѣтъ сорокадневнаго поста и безусловнаго молчанія, — и горе нарушившему эту добровольно принятую тягу! Древнее повѣрье, глубоко вкоренившееся въ убѣжденіе народа, говоритъ, что оскоромившійся или невольно обронившій какое-нибудь слово непремѣнно умретъ въ теченіе того же года. И до какой степени силенъ этотъ предразсудокъ — лучше всего пояснитъ слѣдующій недавно случившійся фактъ: одинъ молодой крестьянинъ, наложившій на себя помянутый обѣтъ, долженъ былъ во время своего искуса идти на очередь въ военную службу. Въ казармѣ не уважили его обѣта: заставили и ѣсть что́ ѣдятъ другіе, и отвѣчать по служебнымъ обязанностямъ на вопросы начальства. Только вдругъ стали всѣ замѣчать, что съ молодымъ солдатикомъ творится нѣчто странное: сохнетъ, желтѣетъ, задумывается, тоскуетъ и, наконецъ, обнаруживаются въ немъ припадки пляски св. Витта. Ротный командиръ, невольно обратившій на это вниманіе, спрашиваетъ у фельдфебеля о причинахъ.

— Да ничего собственно… Шпору онъ все видитъ, отвѣчаетъ фельдфебель.

— Какъ шпору? Какую шпору?

— Такъ; шпору и только. Это ему отъ Бога, за то, что нарушилъ постъ и молчаніе.

— Да почему же непремѣнно шпору, и только ее одну, а не что́ другое?

— А потому что плясуны, дающіе обѣтъ, отправляясь на танцы, надѣваютъ на ноги особыя шпоры съ бубенцами и погремушками, въ знакъ того, что обѣтъ дѣйствительно ими исполненъ.

Черезъ нѣсколько дней молодой солдатикъ умеръ въ ужаснѣйшемъ припадкѣ пляски св. Витта, и до послѣдняго издыханія все мерещилась ему роковая шпора[1]. Само собою [199]разумѣется, что подобные случаи еще болѣе вкореняютъ въ народѣ убѣжденіе въ неизбѣжной смерти нарушителей обѣта, да и самая смерть, конечно, происходитъ именно отъ силы убѣжденія, такъ какъ оно вліяетъ слишкомъ угнетающимъ образомъ на душу и воображеніе человѣка.

На 12-е мая приходится какъ разъ середина ярмарочной недѣли, когда здѣсь идетъ то что́ называется у насъ «самый развалъ» ярмарки. 9-е, 12-е и 15-е числа суть по преимуществу дни плясуновъ, и уже въ эти дни они пляшутъ до упаду, съ утра и до поздней ночи. 12-го же мая обыкновенно посѣщаютъ ярмарку князь Карлъ съ княгинею Елизаветою, весь ихъ дворъ и вообще все высшее общество Бухареста, въ богатыхъ національныхъ костюмахъ. Здѣсь еще недавно существовалъ обычай, который отчасти не вывелся и теперь, что вся мѣстная аристократія, пріѣзжая на ярмарку, покупала особые деревянные жбаны, названіе которыхъ по румынски выходитъ синонимомъ подарка, и дарила ихъ желающимъ изъ простаго народа.

Князь Карлъ пригласилъ Его Высочество Главнокомандующаго посѣтить ярмарку въ день ея наибольшаго разгара и оживленія.

12-го мая, послѣ обѣда во дворцѣ, Великій Князь, вмѣстѣ съ четою своихъ высокихъ хозяевъ, отправился, подъ вечеръ, въ открытомъ парадномъ ландо, на ярмарку. Впереди скакали жокеи, а по бокамъ и сзади экипажъ Ихъ Высочествъ окружали адъютанты и ординарцы князя Карла верхами, въ парадной формѣ. За ними въ нѣсколькихъ коляскахъ слѣдовала небольшая русская свита. Путь лежалъ чуть ли не черезъ весь городъ, и улицы, на всемъ протяженіи дороги, по которой слѣдовалъ поѣздъ, были переполнены народомъ. Открытыя окна домовъ, балконы и терассы въ зелени составляли какъ бы исключительную собственность дамъ, которыя унизывали ихъ нѣсколькими рядами, въ своихъ весеннихъ праздничныхъ нарядахъ, съ живыми цвѣтами въ волосахъ, по большей части не покрытыхъ шляпками, съ букетами и вѣерами въ рукахъ. Мужчины преимущественно толпились внизу на тротуарахъ и очень привѣтливо раскланивались съ русскими гостями. Конные жандармы въ металлическихъ шишакахъ и съ карабинами, взятыми «на изготовку», стояли шпалерами на [200]протяженіи второй половины пути, который, чѣмъ ближе къ ярмаркѣ, тѣмъ становился все люднѣе. Вагоны конно-желѣзной дороги, переполненные внутри и на верху пассажирами, окончательно не могли продвинуться за толпою; съ высоты вагонныхъ имперіаловъ раздавались звуки дѣтскихъ трещотокъ, погремушекъ и высвисты глиняныхъ уточекъ, которыми забавлялись взрослые, кричавшіе «ура» и махавшіе шляпами и дѣтскими воздушными шарами. Экипажи наши, въѣхавъ въ общую цѣпь, съ трудомъ могли слѣдовать только шагомъ, чему мы были весьма рады, такъ какъ медленное движеніе давало болѣе простора и времени для наблюденій, исполненныхъ самыми разнообразными и живыми впечатлѣніями. Въ одномъ мѣстѣ толпа ребятишекъ въ бѣлыхъ рубахахъ съ голубыми воротниками и обшлагами и въ барашковыхъ шапкахъ, какія носятъ здѣсь милиціонеры-доробанцы, стояла, выстроившись во фронтъ и, съ крикомъ «ура», отдавала Ихъ Высочествамъ военную почесть своими игрушечными ружьями и саблями; при этой дѣтской когортѣ были и барабанщикъ, и знамя національныхъ цвѣтовъ, на которомъ было даже что-то написано, но что̀? — мы разобрать не успѣли. Вообще здѣсь многихъ дѣтей одѣваютъ въ національный костюмъ и преимущественно костюмъ доробанцевъ. Головы и бюсты женщинъ въ народныхъ нарядахъ были украшены ожерельями изъ золотыхъ и серебряныхъ монетъ; у дѣвушекъ живые цвѣты на головѣ и въ густыхъ косахъ, а у замужнихъ голова покрыта тонкимъ, широко ниспадающимъ вуалемъ; юпки по щиколку, не рѣдко тканныя или расшитыя серебряными и золотыми узорами: тонкая бѣлая сорочка съ кружевами на воротникѣ, по широкимъ рукавамъ и на подолѣ, тоже затканная, иногда на восточный ладъ, золотыми или серебряными нитями и позументами, украшаетъ какъ женщинъ, такъ и мужчинъ, при чемъ послѣдніе носятъ ее на выпускъ, какъ наши великороссы, и подпоясываются широкимъ (вершка въ четыре или пять) кожанымъ поясомъ, который пестрѣетъ затѣйливыми узорами: искусно выведенными изъ цвѣтныхъ сафьяновъ, шелковъ, крупнаго бисера, стекляруса и разныхъ металлическихъ бляшекъ. На головѣ у мужчинъ либо барашковая, либо войлочная круглополая шляпа, ноги же обуты въ постолы, а у женщинъ въ полусапожки. И надъ всею этою вереницею экипажей, [201]всадниковъ и пѣшеходовъ, надъ этими пиджаками, цилиндрами, шляпами, старосвѣтскими широкими «интере́у» (кафтанъ), «тульпанами» (женскій головной уборъ), священническими камилавками греческой формы, надъ всѣмъ этимъ пестрымъ и веселящимся людомъ летаютъ въ воздухѣ бумажные змѣи, красные, желтые и синіе (сочетаніе румынскихъ государственныхъ цвѣтовъ) воздушные шары, и вмѣстѣ съ гомономъ голосовъ стоитъ гулъ отъ множества самыхъ разнообразныхъ возгласовъ продавцевъ «дульчацъ» (сладостей), воды, прохладительныхъ напитковъ, табаку, игрушекъ, и отъ множества не менѣе разнообразныхъ высвистовъ, щелканья, звяканья, трескотни и т. п. Длиннымъ рядомъ вытянулись палатки и балаганы съ товарами, лотереями, народными рестораціями и разными представленіями заѣзжихъ фокусниковъ, жонглеровъ, буфоновъ, маговъ и чревовѣщателей; карусели кружатся, тамъ и сямъ скрыпятъ качели; множество крестьянскихъ возовъ съ сельскими товарами протянулись длинными рядами; множество пестрыхъ флаговъ на высокихъ шестахъ развѣвается въ воздухѣ. Словомъ, все это ярко, шумно, пестро и производитъ веселое, самое пріятное впечатлѣніе.

По срединѣ площади былъ раскинутъ большой красивый шатеръ, убранный цвѣтами, зеленью тропическихъ растеній и національными румынскими флагами. Тутъ, по близости, остановилось ландо Ихъ Высочествъ; они вышли изъ экипажа и по длинному ковру направились къ палаткѣ, между двумя живыми стѣнами народа.

Княгиня Елизавета представила Великому Князю присутствовавшихъ придворныхъ дамъ и фрейлинъ, которыя всѣ были въ національныхъ нарядахъ, а князь Карлъ отрекомендовалъ Его Высочеству нѣкоторыхъ кавалеровъ. Подано было, по мѣстному обычаю, привѣтственное угощеніе: стаканы холодной воды и «дульчацы», т. е. разное варенье на хрустальныхъ блюдцахъ, мороженое и разные прохладительные напитки, а за тѣмъ начались танцы, открывшіеся ватагою Калушаровъ (названіе крестьянъ по мѣстности, изъ которой они пришли). Изъ парней, одѣтыхъ въ нарядныя бѣлыя сорочки по колѣно, съ пунсовыми шарфами черезъ плечо и со шпорами-погремушками на постолахъ, составился кругъ человѣкъ въ тридцать или сорокъ. Каждый изъ танцоровъ держалъ обѣими [202]руками надъ головою довольно толстую палку. Тѣлодвиженія танца, производимыя почти на мѣстѣ руками, ногами и всѣмъ корпусомъ, подъ оживленный быстрый темпъ, сопровождаются при каждомъ тактѣ возгласомъ «гайда!» который выкрикивается всѣми танцорами разомъ. Двѣ цыганскія скрипицы аккомпанировали танцу, но ихъ почти не было слышно за шумомъ этихъ энергическихъ «гайда!» и шпоръ-погремушекъ. Потомъ кругъ разомкнулся въ полукружіе, и танцоры, полуприсѣвъ на корточки, съ сильно откинутымъ назадъ корпусомъ и опираясь на свои палицы, продолжали на мѣстѣ ногами и тѣломъ тѣ же энергически-быстрыя, порывистыя движенія, а четверо изъ нихъ выступили впередъ, стали по два въ рядъ лицомъ другъ къ другу и положили свои палки на плечи одинъ другому, въ видѣ перекладины. На эту перекладину вскочилъ пятый танцоръ и ловко эквилибрировалъ на ней, выплясывая тотъ же танецъ, который называется «Романа» и имѣетъ большое сходство съ нѣкоторыми танцами нашихъ кавказскихъ горцевъ — ингушей и осетиновъ, съ тою лишь разницей, что движенія горцевъ гораздо плавнѣе и тише. Самый характеръ танца носитъ на себѣ никакъ не западный, а чисто восточный оттѣнокъ: въ немъ сказывается даже нѣчто изступленное, факирское или дервишское, и это сходство еще болѣе усиливается, когда вспомнишь, что обычай этой пляски есть собственно древній обрядъ и что плясуны подготовляются къ нему строжайшимъ сорокадневнымъ искусомъ.

По окончаніи перваго танца, составились рядомъ два новые круга: въ одномъ плясали крестьяне съ крестьянками, а въ другомъ придворныя дамы съ адъютантами князя и иными военными лицами. Танецъ этотъ, называемый «Хо́ра» и танцуемый подъ звуки цѣлаго національнаго оркестра, отличается плавными граціозными движеніями танцоровъ и въ особенности танцорокъ, и очень напоминаетъ наши русскіе хороводы. Третій танецъ «Киндія», — подъ темпъ не то нашего трепака, не то италіянской тарантеллы, ловко плясалъ адъютантъ князя, капитанъ 1-го гусарскаго полка, Владояно, съ тремя дамами, которыя становятся подъ рядъ съ лѣвой стороны кавалера и всѣ вмѣстѣ переплетаются руками, не смыкаясь однако же въ кругъ, а пляшутъ, такъ сказать, извивающеюся [203]лентой. Всѣ эти танцы очень красивы, въ особенности при живописныхъ военныхъ и женскихъ нарядахъ и при замѣчательной красотѣ дамъ. Толпы зрителей всѣхъ классовъ и состояній безразлично и совершенно свободно обступили мѣста, гдѣ происходили танцы.

Въ началѣ девятаго часа вечера Высокіе Гости, поблагодаривъ танцоровъ, оставили ярмарочную площадь и отправились на станцію желѣзной дороги, при шумныхъ оваціяхъ народа, по мѣстности освѣщаемой бенгальскими огнями.

Въ 9 часовъ князь Карлъ и княгиня Елизавета простились на дебаркадерѣ съ Великимъ Княземъ, который отправился обратно въ Плоешты, куда прибылъ въ исходѣ одиннадцатаго часа и былъ встрѣченъ на станціи привѣтствіями выстроеннаго вдоль станціонной платформы Тамбовскаго пѣхотнаго полка, только что прибывшаго сегодня въ Плоешты съ похода. Его Высочество прослѣдовалъ вдоль фронта всего полка, разспрашивалъ о его состояніи, о количествѣ больныхъ, которыхъ впрочемъ не оказалось, и поблагодаривъ начальниковъ за бодрое состояніе людей, въ двѣнадцатомъ часу вечера прибылъ въ свое помѣщеніе. Великій Князь Николай Николаевичъ Младшій не участвовалъ въ этой поѣздкѣ, такъ какъ находится нынѣ на рекогносцировкѣ нѣкоторой части дунайскаго побережья, по званію офицера генеральнаго штаба.

И все это веселье, празднества и торжества происходятъ въ то самое время, когда турки около Калафата, Ольтеницы и въ другихъ мѣстахъ угрожаютъ безопасности румынскихъ береговъ; все это спокойное и увѣренное настроеніе духа разомъ смѣнило ту общую панику, которая господствовала во всей Румыніи еще не болѣе двухъ-трехъ недѣль назадъ, когда румыны ждали переправы турецкой арміи на лѣвый берегъ Дуная, когда въ Бухарестъ пріѣзжали турецкіе уполномоченные съ требованіемъ сдачи Калафата, угрожая, что въ противномъ случаѣ онъ будетъ разрушенъ и когда все бухарестское населеніе, сильно встревоженное этими вѣстями, принимало мѣры къ удаленію женщинъ и дѣтей въ безопасныя мѣста, въ Австрію, а теперь… теперь здѣсь о туркахъ словно позабыли и думать! Отчего все это такъ случилось? Отчего столь рѣзко обозначилась въ общественномъ настроеніи Румыніи такая счастливая перемѣна? — Отвѣчаемъ смѣло: оттого [204] что примѣрное поведеніе русской арміи, слѣдующей по румынской территоріи, и ея первыя дѣйствія, выразившіяся въ самый короткій промежутокъ времени тѣмъ, что она чуть не экспромтомъ успѣла занять и укрѣпить дунайскій берегъ, заградить рѣку минами и взорвать одинъ изъ самыхъ сильныхъ турецкихъ броненосцевъ, съ разу поселили въ румынскомъ населеніи увѣренность, что за спиною такой арміи можно пока быть совершенно спокойнымъ. Но есть и еще причина, самая вѣская послѣ только что названной; это — золотой дождь полуимперіаловъ, который въ изобиліи льется и льется теперь на Румынію изъ русскихъ офицерскихъ кармановъ и казенныхъ денежныхъ ящиковъ....


Примѣчанія править

  1. Случай этотъ разсказанъ мнѣ румынской службы генералъ-маіоромъ Зефкаромъ.