Эпиграммы на Н. М. Карамзина (Карамзин)

Эпиграммы на Н. М. Карамзина
автор Николай Михайлович Карамзин
Опубл.: 1826. Источник: az.lib.ru

 Эпиграммы на Н. М. Карамзина

----------------------------------------------------------------------------
 Эпиграмма и сатира: Из истории литературной борьбы XIX века.
 М.; Л.: Academia, 1931-1932.
----------------------------------------------------------------------------

{{***}}

 Собрав свои творенья мелки,
 Русак немецкий надписал:
 "Мои безделки".
 А ум, прочтя, сказал:
 "Ни слова! Диво!
 Лишь надпись справедлива."

 Н. Шатров

 Ответ

 А я, хоть и не ум, но тут скажу два слова:
 "Коль разум чтить должны мы в образе Шатрова,
 Нас боже упаси от разума такова!"

 И. Дмитриев

{{***}}

 Был я в Женеве, был я в Париже,
 Спесью стал выше, разумом ниже.

 [Аноним]

 Чудеса

 . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 Видал я чудаков, которые езжали
 За тридевять земель
 Смотреть, как солнышко заморское родится.
 Иль слушать, как шумит заморский ветерок,
 Иль любоваться, как заморский ручеек
 По камням и песку заморским же струится...
 Как будто на Руси не стало ручейков,
 Иль будто ветерок шуметь у нас не смеет,
 И солнце русское согреться не умеет?
 [Аноним]

 Из послания к кн. С. Н. Долгорукому

 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 К словесности на час мы нашей обратимся!
 Произведениями ее не восхитимся...
 В ней модных авторов французско-русский лик
 Стремится искажать отеческий язык.
 Один в ней следует жеманну Дюпати,
 Другой с собачкою вступает в симпати;
 Там воздыхающий, плаксивый Мирлифлор
 Гордится, выпусти сентиментальный вздор;
 Тот без просодии стихами песни пишет;
 Иной наивностью в развратной сказке дышит;
 А сей, вообразив, что он российский Стерн.
 Жемчужну льет слезу на шелковистый дерн.
 Приветствует луну и входит в восхищенье,
 Курсивом прописав змее свое прощенье.
 Всем хочется писать, велик иль мал их дар.
 Повсюду авторства в сердцах затмился жир;
 Исполнить торопясь писательски желанья,
 Все в ежемесячны пустилися изданья.
 И наконец я зрю в стране моей родной
 Журналов тысячи, а книги ни одной.
 Орел поэзии, честь лиры, слава Россов,
 К тебе я обращусь, великий Ломоносов,
 К тебе, которого в стихах бессмертный дар,
 В тьме подражателей родил напрасный жар!
 Сколь путь шероховат к Парнасу их ватаге!
 Надеются, прыгнут, споткнулись и - в овраге!
 Я часто оды их читая, хохочу,
 Бросаю и с тобой беседовать хочу.
 Но, может быть, театр здесь славой Россиянам
 И две на нем сестры к нам смотрят не Касьяном?
 Заглянем на него, заглянем на успех
 Искусства - в нас раждать иль слезы, или смех.
 Какие, общего достойны удивленья,
 Мы в модных драмах зрим диковины явленья?
 И, скучных свободясь издревле чтимых уз,
 Чем превосходен стал очищенный наш вкус?...
 В комедиях теперь не нужно острых слов:
 Чтобы смешить, пусти на сцену дураков!
 К законным детям дверь чувствительности скрыта
 Нет жалости к бедам несчастна Ипполита,
 Иль Ифигении, стенящей от отца;
 Один лишь "Сын Любви" здесь трогает сердца!
 "Гусситы", "Попугай" предпочтены "Сорене"
 И Коцебятина одна теперь на сцене.
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

 Кн. Д. Горчаков

 5

 . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 И даже Мирлофлор, прозопиита дамской,
 Мечтающий пленять то былью нас, то сказкой
 Между сороками сидящий гогольком,
 Горячую слезу лиющ над васильком,
 И он умрет... Ах, нет! как сахар, он растает,
 В незриму превратится мглу,
 И свет бессовестный во веки не узнает,
 Что Стерном некогда он слыл в своем углу.

 Кн. Д. Горчаков

 Послание к Д. И. Хвостову

 Хвостов, любезный друг, послушай мой рассказ:
 Вчера мне вздумалось заехать на Парнас,
 Надеясь что могу там видеться с тобою
 И кой о чем спросить. Но ах, какой судьбою
 Пустым пустехонек Парнас я весь нашел...
 С досады тотчас я назад было пошел,
 Как вдруг попался мне в глаза Карин по щастью.
 "Скажи, любезный друг", спросил я, "иль к ненастью
 Нет никого у нас? Где Николев, Хвостов,
 И где возлюбленный дружище наш Шишков?
 Парнас наш опустел, на нем увяли розы,
 Не только что стихов, - не слышно здесь и прозы.
 Куда все разошлись, ну ежели врасплох
 Пожалует сюда теперь Чертополох!
 Он может завладеть нечаянно Парнасом
 И будет нас глушить своим нескладным гласом.
 Уж Доброхотова велел он оседлать
 И седши на него воздвигнуть хочет рать,
 Своими воружась прескучными стихами,
 Надеясь ими нас сразить, как треухами.
 Или - по крайности - надолго усыпить.
 Возможно ль дать ему воды Кастальской пить?
 Неужто Николев с скотами примирился
 И гнев его на них внутрь сердца затворился?
 Неужто умягчась, любезный наш Хвостов
 Оставил поражать марающих скотов?!.
 В сем граде [неразборчино В. О] еще неистребились,
 А мы уж их карать стихами прохладились.
 Неужто, удалясь от Ипокренских вод,
 Шишков поехал жить в янтарный свой завод?!..
 И из чего он так живот свой тамо жучит,
 Ведь янтарей чрез то себе он не получит,
 А разве несколько американских бус...
 Давно ли у него испорченный стал вкус.
 И так умножилось Меркурию расходу
 И ныне входит он у многих нечто [Sic! В. О.] в моду.
 Да что-же, и Парнас я вижу неметен, -
 Карин мне отвечал: "Наушкин ведь влюблен.
 Все разбрелись отсель. Что делать - я не знаю
 И как мне их собрать - ей-ей не понимаю".
 Вот мой совет: теперь начни-ка ты писать,
 Авось либо тебе удастся всех собрать.
 Послушайся меня, я речь его внимаю
 И для того тебе мой друг напоминаю,
 Что время нам опять раздуть погасший жар
 И дополнять скорей Шишкова календарь.

 Кн. Д. Горчаков

 [На H. M. Карамзина]

 Пускай наш Ахалкин стремится в новый путь
 И вздохами свою наполня томну грудь
 Опишет, свойства плакс дав Игорю и Кию,
 И добреньких Славян и милую Россию.
 *** пускай Царя Великого поет,
 Ни мертвым, ни живым покоя не дает.
 Пусть список послужной поэмой называет,
 Спокойства моего ничто не нарушает.
 . . . . .. . . . . . . . . . . . . . .

 С. Марин

 Из послания к Д. В. Дашкову

 Что слышу я, Дашков? Какое ослепленье!
 Какое лютое безумцев ополченье!
 Кто тщится жизнь свою наукам посвящать,
 Раскольников Славян дерзает уличать,
 Кто пишет правильно и не варяжским слогом -
 Не любит русских тот и виноват пред богом!
 Поверь: слова невежд пустой кимвала звук;
 Они безумствуют - сияет свет наук!
 Неужель от - того моя постраждет вера,
 Что я подчас прочту две сцены на Вольтера?
 Я христианином, конечно, быть могу,
 Хотя французских книг в камине и не жгу.
 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 За что ж мы на костер с тобой осуждены?
 Не век над букварем твердили аз и буки -
 За то, что смеем мы учение хвалить
 И в слоге варварском ошибки находить.
 За то, что мы с тобой Лагарпа понимаем,
 В расколе не живем, но по славянски знаем.
 Что делать? Вот наш грех. Я каяться готов.
 Я, например, твержу, что скучен Старослов,
 Что длинные его, сухие поученья -
 Морфея дар благий для смертных усыпленья;
 И если вздор читать пришла моя чреда,
 Неужели заснуть над книгою беда?
 Я каюсь, что в речах иных не вижу плана,
 Что томов не пишу на древнего Бояна;
 Что Муз и Феба я с Парнаса не гоню,
 Писателей дурных, а не людей браню.
 Нашествие Татар не чтим мы веком славы;
 Мы правду говорим - и следственно неправы.

 В. Пушкин