Чумак (Вовчок; Тургенев)/1859 (ВТ)

Украинские народные рассказы
Чумак

автор Марко Вовчок (1833—1907), пер. Иван Сергеевич Тургенев (1818—1883)
Оригинал: укр. Чумак, 1858. — Из сборника «Украинские народные рассказы». Перевод опубл.: 1859. Источник: Марко Вовчок. Украинские народные рассказы = Народні оповідання. — СПб.: Издание книгопродавца Д.Е. Кожанчикова, 1859. — С. 79—88.

[81]
ЧУМАК

I

Как помер наш отец (пускай земля на нём лежит пухом[1]! оставил он нам девять пар волов половых, славных. Нас было три брата; я был самый меньшой, — мальчишкой после отца остался. Середний брат женился и бросил чумацкий промысел. Мать его очень о том просила: «Перестань, сынок, чумаковать: я теперь несчастлива стала в свете, — успокой хоть ты меня немного.» Да он таки и так был плох, часто хворал.

Стали мы со старшим братом [82]чумаковать. Грицько́ был паробок высокий, чернявый, с карими глазами, — настоящий орел. Вот мы и стали чумаковать…. Я уже теперь старик, у меня уже дочка на возрасте, невеста, к осени рушники припасает; а еще и теперь мне иногда так и чудится: широкая степь без конца, стелется по ней дорога, идут наши круторогие, скрипят возы, а месяц светит….

«А что́, парень, счел звезды?» крикнет вдруг Грицько́, словно в колокол ударит. Я так весь и встрепенусь.

Дорога из нашего села в Крым лежит через Кумыцы, козачье большое село, на двух горах. В нём две церкви каменные, речка, хаты всё новые, а около каждой хаты прекрасный вишневый сад! Славное село!

Тетка наша, матушкина сестра, в то село отдана была замуж; так мы, бывало, всегда заходили к ней. Тетка наша рада нам, потчует нас, рассказывает сама, расспрашивает. Переночуем у неё, да и в путь. Это было первое время, — мы у неё не мешкали; а потом и дольше оставаться в том селе стали. Дня два простоим, а иногда и три: то́ брат знакомого товарища поджидает, то́ вол у него заслабеет…. [83]Мне, малолетку, то́ и по сердцу; вожусь с хлопцами, а не то — взберусь на забор, да и сижу на нём, словно петух.


II

Вот однажды выбрались мы из дому ранней весной в дорогу и на третий день к вечеру пристали в Кумыцах. Было тепло, и вишни сильно цвели.

Не доехавши до теткиной хаты, Грицько́ остановил волов, и сказал мне: «Постой тут, Ивась, не отходи, брат, от волов; я сейчас вернусь.»

«А ты куда?»

«Да надо к знакомому человеку зайти. Возов не бросай.»

И пошел он; а я потихоньку за ним: к каким это он знакомым ходит?

Перешли мы, улицу; подкрались под новую хату. Грицько свиснул, переждал не много, свиснул в другой раз, в третий…. Всё ничего не слыхать. А меня, так даже под пятки жжет: что-то будет? Обошел Грицько́ вокруг сада, а там как раз под старой вишней, что, кажись, сильнее всех цвела, стояла девушка, хороша из себя, что твоя звездочка ясная, коса [84]русая ниже пояса. Стояла она прямо напротив молодого месяца и, поднявши белую руку, приговаривала:


Молоди́к,
Як гвозди́к!
Тоби ро́ги кра́сни,
Мини о́чи я́сни.


Стала она причитывать другой раз, а Грицько́ тихохонько и свиснул. Девушка встрепенулась, словно серая кукушечка. Грицько́ подошел ближе.

«Гри́цю!» говорит она, «это ты, Гри́цю?»

Я думаю: «Дай подслушаю!» и подполз, да, как дурак, прямо так и ухнул в яму; всё свое лицо крапивой обжег. Какой-то вражий сын под самым плетнем яму вырыл. Где уж тут слушать! выскочил я, да прямо к возам! Должно быть, Грицько́ подумал, что зайца вспугнул.

Простояли мы в Кумыцах три дня. Грицько́ всё поджидал каких-то знакомых людей, — не пришли вражьи дети! а сам, тем временем, он каждый вечер куда-то ходил, и возвращался только к свету. Я, шатаясь с ребятишками, допытался же, чья это была новая хата: Данила Мороза. Козак был усатый, здоровенный, да к тому же еще и больно сердитый; имел дочку Марину. [85]


III

Съездили мы в Крым счастливо. На возвратном пути, мы, как следовало, остановились в Кумыцах. Грицько́ скорешенько от тетки отделался, да и побежал. Только он в тот вечер вернулся что-то скоро, да и печальный такой!

Сели мы на утро завтракать, тетка и говорит нам: «А что́, знал ты, Грицько́, дочку Данила Мороза, Марину?»

«А что́ такое?»

«Отдал ее отец замуж, приневолил, несчастную! Уж как она убивалась бедная! словно неживую повезли ее к свекру.»

Я глянул на Грицька́: он слушает да в окно глядит пристально.

«Вышла замуж — словно стеной ее загородили: завяла, захудала, моя рыбка; а девка была, как солнце! ко мне, бывало, частенько забегала, — щебечет, бывало, расспрашивает….»

«За кого ж ее отдали?»

«Да за Ивана Бондаря, что в Звонарях живет. Такой богач!»

Как понурил голову мой бедный Грицько́, так до самого дома ее уж не поднял. [86]


IV

А мать всё пристает к Грицьку: «Женись да женись! Отчего ты не женишься?»

«А оттого я не женюсь», отвечает Грицько, «что я не нашел себе любой пары; а жениться как-нибудь не годится.»

Сидим, бывало, в хате, а мать станет кручиниться, да и говорит потом: «Что́ это у нас на селе за девушки красавицы! кажись, и в самом Киеве не найдешь краще нашей Барабашевой, Кати.» А сама смотрит на Грицька.

«Пожалуй, что не найдешь», промолвит Грицько.

«А не то — Яковенкова Мо́тря? О, о, вот уж девушка хорошая, так хорошая!»

«Хороша и Мотря.»

«А Мела́ся?»

«И Мела́ся хороша».

Мать, бывало, так и заплачет.

Так до смерти и остался наш Грицько холостяком.

Марина — мы через людей узнали — скоро умерла. Говорят, больно лих муж у неё был. Он уже теперь на третьей жене женат. [87]


V

Поседел, как лунь, Грицько́, а всё продолжал ходить в Крым. Не хотел ни жениться, ни дома жить, — всё чумаковал. Счастье ему служило, он всё богател; да не тешило его богатство, а ходил он больше оттого, что к чумацкому делу пристрастился.

Дома такой тихий, ничего не говорит, а выдет в степь — другой человек, словно свет перед ним раскрылся!

Ходит промеж возами, такой проворный да смелый, а не то — запоет: Та до́ле ж моя́, до́ле! да чом ты не та́кая, як до́ля чужа́я? так что по всей степи раздается.

Славно он пел. Бывало, как запоет Нечая, так и сдается тебе — вот-вот козаки выдут! а по плечам так морозом и сыплет. Уж подлинно был чумак!

Он в нашем селе церковь новым тесом обшил и кресты обзолотил. Не одного горемыку убогого из беды выручил.

К матери очень почтителен был. Маленькая она стала, съёжилась, словно грибочик, а пережила чумака.

Третий год уж пошел, как он [88]помер. Еще крепкий был чумак. Умирая, приказал вырыть в лесу под дубом две кубышки с деньгами, и одну отдать матери, а на другую похоронить его хорошенько, насыпать высокую могилу и крест поставить из целого дуба.

Так мы и сделали: срубили дуб под корень, обтесали его кое-где, да и вставили в землю, словно крест. Далеко-далеко из степи его видно.

Примечания

править
  1. Неха́й ёму́ земля перо́м, — пословица, выражающая желание, чтоб легко лежалось в могиле. Иногда говорят: Неха́й ёму́ ле́гко лежа́ти, зе́млю держа́ти.