Ужин с литераторами (Крестовский)/1868 (ВТ)


[155]
VIII.
УЖИН С ЛИТЕРАТОРАМИ
(очерк из похождений петербургских золотопромышленников.)
I.

Если вы постоянный петербургский житель, то почти наверное можно сказать, что вы знаете господина Канальского.

Его нельзя не знать — он вездесущ. Выйдите на Невский проспект — он там; ступайте в концерт, в спектакль или на лекцию — он там; возвысьтесь до Дюссо и Бореля — и там его встретите; спуститесь [156]в преисподнюю русской пирожной на толкучем рынке — и там вы его найдете. Мы взяли стороны общественной жизни; возьмем теперь стороны жизни частной, семейной, взглянемте в квартиры многоразличных обитателей Петербурга — и будьте уверены, мы отыщем там господина Канальского. Он и у князя Серодавлева трется; он и с баронессой фон Дрепке — стишки её читает, а у баронессы фон Шибзик иногда играет даже роль фактора и стряпчего по делам её сердца, за что удостоивается её рукопожатия; он у генеральши Жабакритской светской филантропы споспешествует; у Сержа Коврова в картишки поигрывает и другом его почитается; у профессора Ижесинского о римских древностях рассуждает и выменивает ему какие-то старые рукописи да книги. Он и у директора департамента, и в приемной у Термаламаки, и в приемной у Штукарева трется и кланяется; он и в кабинете журналиста и литератора показывается кое-когда; он и в [157]салоне чухонской аспазии, торгующей холодным телом и теплыми местами, и у известного артиста, и у известной певицы, и у известной танцовщицы, словом — он вездесущ. Но надо заметить, что его нигде не уважают; относятся или покровительственно, или небрежно; заставляют исполнять всевозможные комиссии и поручения, за которые он берется очень охотно, ибо имеет от них двоякую выгоду: первое то, что, благодаря поручениям и комиссиям, он постоянно держится у поименованных личностей, которые не выгоняют его от себя через это; а второе, благодаря всё тем же комиссиям, в его скудный карман кое-когда и деньжишки перепадают. Он, например, может денег достать под хорошие проценты — и возьмет с вас за это куртаж; поручите вы ему продать какую-нибудь вещь свою за триста рублей, примерно, — он продает за четыреста и сто положит в свой бумажник, не сказав вам о том ни пол-слова. Он нужен всем и [158]везде и ему нужны все и вся; его держать в черненьком тельце, и он сам мало старается попасть в беленькое, — ему и так хорошо живется.

Господин Канальский, этот всеобщий фактотум, личность темная, во всех значениях этого слова: и происхождении темного (всех национальностей по три унции), и жизни темной, и душонки несветлой. Он молодой человек, шибкий, сладкий, ловкий, искательный, ласкательный, пронырливый, с носиком, чутко обнюхивающим воздух, с животом, втянутым на подобие живота гончей собаки; молодой человек наружности обыденно-утвержденной, нрава гибко-уживчивого, убеждений подозрительно либерального свойства. Имея все вышеупомянутые качества, в Петербурге очень ловко можно жить и еще ловче обделывать свои делишки.

Господин Канальский в то время, к которому относится этот правдивый рассказ, нашелся в весьма затруднительных обстоятельствах, общеизвестных под именем [159]«крутых». Его одолевали кредиторы с требованием денег: кто за букет, преподнесенный господином Канальским одной певице, кто за корзиночку земляники, которою лакомился господин Канальский, воображая июль в октябре, кто за кинг-чарльса, купленного им для того, чтобы прогуливаться с ним по дорожкам Летнего сада. Одним словом, обстоятельства были очень крутые, а денег решительно не предвиделось ни откуда ни одной копейки.

II.

Из далекого града Славнобубенска прибыл в Петербург почтенный откупщик, Калистрат Стратилактович Масмюков. Прибыл он… известно, зачем может прибыть откупщик? — по делам касательно откупных операций.

Остановился он в обширной квартире своего двоюродного братца, распорядителя какой-то акционерной эфемерной компании, [160]которая безропотно вверила его бдительности свои кровные денежки. Братец на ту пору был за границей и предоставил Масмюкову, на всё время пребывания его в Петербурге, свою великолепную квартиру.

Не прошло двух-трех дней с приезда его, как у него уже появился известный господин Канальский. Как и откуда он взялся? где познакомился? когда успел подделаться? — одному ему только пзвестно. Но факт тот, что он подделался и успел уже занять место близкого домашнего человека у Калистрата Стратилактовича Масмюкова, который здесь был, что называется, внове, т. е. ничего не смыслил ни в петербургской жизни, ни в петербургских отношениях. Для таких-то вот Калистратов Стратилактовичей господин Канальский золотая находка; а Калистраты Стратилактовичи для господина Канальского и подавно!

На четвертый или на пятый день по приезде, Калистрат Стратилактович возлежал в послеобеденном «дезабилье» на постели, [161]а в ногах у него, на краюшке перший, сидел господин Канальский.

И говорил откупщик господину Канальскому:

— Что, милейший мой, надо бы мне того… обед или ужин сочинить… обстоятельства требуют, дела… Кой-кого из наших надо к себе преклонить… Как быть-то?

— Что ж, можно и ужин и обед, любезно и учтиво одобрил господин Канальский.

— Знаю, что можно!.. Спрашивается, что лучше?

— С одной стороны обед — очень хорошо, а с другой ужин — прекрасно… В обеде более солидности, положительности, — так сказать, серьёзности больше; а в ужине более интимности, развязности, веселости более, одним словом игривости этой… Обед это, так сказать, муж солидный, а ужин — веселая лоретка…

— Гм!.. Ну, так что же лучше? — вопросил положительный Калистрат Стратилактович.

[162]— По-моему, лучше всего будет совокупить солидного мужа с веселой лореткой — и получится достойный их плод.

— То есть, как же это?

— То есть, вы скорее всего достигнете своей цели… Вы сделаете обед, потом вечер, потом ужин… Я сам возьмусь, пожалуй, устроить всё это…

— Сперва обед, потом вечер, потом ужин! — проговорил, соображаясь, откупщик. Как же всё это? в один день, за раз?

— Да, за раз, в один день. Что ж тут такого? тем лучше: зако́рмите больше — и дела успешней обделаете.

— Ну, ладно! Я за этим не постою!.. Только бы мне хотелося попараднее… Эдак, бы генерал-губернатора пригласить…

— Ой, нет!.. Как можно генерал-губернатора!

— Отчего же нельзя?

— Да не поедет…

— Вот тебе на!.. Не поедет!.. У меня в Славнобубенске наш проездом почти [163]всегда обедывал, гражданский взачастую, бывало, и запросто приедет пообедать!

— Ну, то в Славнобубенске, а это в Петербурге.

— Гм!.. Ну, коли генерал-губернатора нельзя, так губернатора пригласив!

— И губернатор не поедет…

— Да отчего же?

— Не знаком он с вами, Калистрат Стратилактович, оттого и не поедет.

— Я к нему съезжу, пожалуй; познакомлюсь…

— Всё-таки не поедет.

— Ну, вице-губернатора!..

— Да и вице-губернатор не поедет…

— Тьфу, ты пропасть! что за город нелепый… Экое чванство!.. Ведь я же хорошими обедом, а не чёрт знает чем, стану кормить!.. Ну, так кого же?.. Кто там есть из важных-то еще?.. Ну, обер-полицеймейстер, что ли? Этот-то уж, я думаю, поедет?

— Нет, Калистрат Стратилактыч, и [164]обер-полицеймейстер не поедет, не поедет! со вздохом сожаления возразил Господин Канальский.

Откупщик выпучил глаза и даже привстал с постели.

— Не поедет?.. полиция-то?.. Да уж правда ли это, милейший?.. У меня в Славнобубенске полицеймейстер-то, бывало, как особой чести добивается приглашения к обеду, а тут вдруг — на тебе! не поедет!.. Да что это за город чудной?!

Господин Канальский только плечами пожал: дескать, что ж делать, а всё-таки это невозможно!

— Кого ж пригласить нам для параду? Генералов каких-нибудь, что ли?

— Да, генералов добыть удобнее.

— И со звездами?

— Пожалуй, можно и со звездами.

Господин Канальский встал с своего места и прошелся по комнате. В голове его мелькнула счастливая мысль.

— Знаете ли что, Калистрат [165]Стратилактович! воскликнул он, торжественно останавливаясь перед кроватью. Я нашел, кого лучше всего будет пригласить к вам! Генералы что! Генералов-то ваши видели, генералами их не удивишь, а мы сочниним ужин в другом роде!

— В каком же?

— Ужин с литераторами!

Откупщик опять выпучил глаза от недоумения.

— С литераторами? — повторил он, как же это с литераторами?

— А вот как! Вы с вашими гостями будете сидеть и ужинать, а литераторы будут стоять и читать стихи свои! хотите?

— Гм!.. — промычал в раздумья Масмюков, — литераторы… ведь это всё обличители!.. Они что-то, кажись, против откупа?..

— Нет, Калистрат Стратилактыч! это они только так, шалят, с обличеньями-то!.. Они очень преданные люди… Да и зачем нам обличения: они будут не обличения, а стихи свои читать.

[166]— А!.. ну, это дело другое! Только как же это будет? У вас тут, я слышал, есть какие-то вечера, чтения с концертами… Это, что ли, у меня будет?

— Это, это самое! Мы пригласим и артистов, и актрис; они будут петь, играть, а вы станете ужинать.

— И актрис? улыбаясь переспросил Масмюков.

— Да, и актрис, хорошеньких актрис, подтвердил Канальский, но главное, надо позвать литераторов… Они нам стишки станут читать, знаете, эдакие, тово… пикантные!..

— Насчет чего же?

— Ну, уж известно, на счет чего!.. на счет Лизет и Фаншет — понимаете? Гостейто ваших от вина да от стишков поразберет, тогда и дела обделаете, как вам будет угодно… А ужин с литераторами — это будет, по крайней мере, ново и оригинально… — Что же, они вместе с нами будут ужинать?

[167]— Нет, зачем же вместе!.. Мы им там где-нибудь, в особой комнате, закусочку маленькую приготовим, они и этим будут довольны…

— Да… пойдут ли они?

— Отчего ж не пойти? Им бы только было где почитать! Ну, конечно, вы их поблагодарите…

— Чем же поблагодарить-то, подарками?

— Зачем подарками? просто деньгами! Мы заплатим каждому — вот и конец!

— Поскольку же заплатить-то?

— Недорого! — рублей по 25-ти на брата… Ну, артистам, тем по дороже… рублей эдак по 50-ти.

— Только-то?.. Ну, я за этим не постою! это пустяки, отчего не заплатить… Народ-то, как видно, всё голяк, щелкопер?..

— Щелкопер! только этим и живет!

— Гм!.. Так, пожалуй, можно и ужин с литераторами… А много их будет?

— Так себе, ни много, ни мало… Да постойте, вот кто будет: Майков, [168]Полонский, Курочкин, Берг, Бенедиктов, Писемский… ну, вот шесть человек — и довольно! А потом Никольский и Тамберлик… да актрисок позовем — вот у нас и будет ужин как следует!

Господин Канальский снова прошелся по комнате и снова остановился перед кроватью с озабоченным видом.

— Только, знаете ли что, Калистрат Стратилактович, заговорил он, затруднительно хмуря лоб: — я уж всё это дело беру на себя: всё устроется, как нельзя лучше, только… только надо бы денег для этого… им придется вперед заплатить — это уж такой народ корыстолюбивый: без того не пойдет; уж я их знаю! Так вот, насчет денег-то.

— Денег? пожалуй, я дам и вперед! согласился откупщик, необыкновенно довольный идеею ужина, с литераторами. Сколько же надобно?

— Да рублей триста, понадобится… Что останется, я назад возвращу нам, вы не беспокойтесь…

[169]— О чём тут беспокоиться! триста рублей — плевое дело! вот, милейший, и деньги! проговорил Масмюков, отсчитав господину Канальскому три радужные депозитки.

Господин Канальский, необыкновенно довольный предстоящей комиссией, положил деньги в свой карман и тотчас отправился хлопотать об устройстве ужина с литераторами.

III.

«Ах чёрт возьми! — подумал он, выйдя из квартиры откупщика на улицу, — дело может обернуться скверно, и даже весьма-таки скверно… Ну, как они не пойдут?.. Да-таки и наверное ни один чёрт не пойдет… Как быть-то? Ах, боже мой, боже мой, вот положение-то! — рассуждал он мысленно, идя без всякой цели по тротуару. — Ведь только одна моя крайность проклятая вынудила меня на такую неловкую комиссию… Зато триста в кармане! Пятьдесят за букет отдам, тридцать-пять рублей за [170]землянику, пятнадцать извозчику — вот и все сто… да сто надо заплатить еще собачнику за кинг-чарльза — каналья! вот и все двести, а остальные сто разойдутся по мелочам, и не увидишь! Ну, да авось бог поможет, как-нибудь обделаю дельце — не в первый раз быть в передрягах! главное — деньги уж в кармане!»

И господин Канальский, совершенно успокоенный этою мыслью, забегает в ресторан и там обретает нескольких приятелей, одной категории с самим собою.

«Ба! вот и находка!» — мелькнуло в его голове.

— Здравствуйте, мои дорогие! — заговорил он, любезно пожимая им руки. — Хотите, господа, хорошо поужинать, с шампанским и со всеми онёрами?

— Поужинать? — откликнулись приятели, — кто ж не хочет поужинать? только… на чей же это счет?

— На чужой, господа, уж конечно на чужой! — объяснял Канальский.

[171]— Кто же этот благодетель рода человеческого? спросил кто-то из состольников.

— Один приезжий чудак… оригинал ужасный… страшный любитель поэзии, продолжал объяснять господин Канальский. Он здесь ненадолго, скоро уедет, и непременно хочет послушать, как литераторы стихи читают… Поручил мне обделать это дело, а я себе и думаю: чёрта ли ему кормить литераторов, лучше пусть покормить моих добрых друзей. Господа! хотите похохотать и поужинать? Можно устроить великолепную комедию, и потом хоть водевиль с неё написать… Но главное тут — ужин!

— В чём же дело? — допытывала компания, жадная до чужих обедов и ужинов.

— А дело вот в чём: каждый из вас должен на этот вечер разыграть роль литератора.

— Да как же это?

— А очень просто. Ты, например, Люшин, будешь Аполлоном Майковым, а он [172]Полонским, а Ваничка — ну, хоть Федором Бергом, — вот и всё тут! Каждый выйдет и прочтет по стихотворению.

— Но какому же стихотворению.

— Ну, уж конечно по соответственному! Майков — так майковское, а Берг — свое; я досталу книгу; так ты, Ваничка, если хочешь быть Оптой Бергом, выучи стихотворение «Прежде всего!», ну, и еще одну какую-нибудь штучку из эдаких… тово… насчет клубничного варенья. А тебе, Люшин, необходимо будет вытвердить наизусть «Ниву» и «Долго ночью вчера я заснуть не могла».

— Ниву?.. да я кто такой буду? отозвался Люшин.

— Ты?.. А кем ты хочешь быть лучше; Майковым, или Полонским?

— Нет, я бы лучше желал Бенеднктовым; что-нибудь эдакое: «Ура, Россия! славься сим!» или «Кудри змейки рассыпные!» У меня же и голос эдакой громовый.

— Ну, Бенедиктовым, так [173]Бенедиктовым! Только надо бы Майкова найти… Господа, кто хочет быть Майковым?

— Да что ты за Майкова так больно уцепился?.. что он тебе так приспичил?..

— Как что? уж известно, что без Майкова ни одно порядочное чтение не обходите её, так тут поневоле уцепишься!

— Ага!.. так в нём-то, как видно, брат, настоящее-то и есть!.. Вот он что? — заметил один из компании, длинный и рыжеволосый.

— Ну, да что рассуждать; хочешь, так бери на себя!

— Кого, Майкова-то? нет, брат, дудки? даром ни за что не возьму! В нём-то и вся суть заключается, а я бери его даром!.. Нет, брат, шалишь! А ты поставь-ка за ужином собственно для меня одного лишнюю, особую бутылочку шампанского, так буду Майковым, а не поставишь — плевать!

— Ну, полно кобениться! Вина про всех там хватит, убеждал Канальский.

— Нет, ты мне за Майкова поставь [174]особо, а без того не хочу и еще скандалу наделаю…

— Ну, ладно, ладно! только ты пожалуйста Неву-то мне выучи потверже!

— Э, чёрт возьми! чем же Бенедиктов хуже Майкова? вмешался Люшин, ударяя кулаком но столу, коли Майкову лишняя бутылка, так и Бенедиктов не хочет отстать!..

— Ну, нет-с, позвольте, и Берг свои права тоже предъявляет, заметил Ваничка, — вмешиваясь в спор, вы что же меня-то захаяли совсем? Разве уж Берг и бутылки, по вашему, не стоит? Нет-с, Берг-то, пожалуй, почище всех вас будет…

— А Полонского-то вы, братцы, и позабыли?.. Я буду Полонским, пожалуй! — вмешался лимфатический, золотушный и сонливый юноша, который молчал до сих пор.

— Ну, вот и прекрасно! порешил господин Канальский, совершая общее рукожатие. Теперь значит — Майков, Бенедиктов, Полонский и Берг на лицо, а Никольского [175]мы добудем, и остальных, кого следует, добудем. Итак, дело в шляпе! заключил он, потирая с большим самодовольствием свои руки. Ждите же, господа, я принесу книги и мы выберем, что кому следует выучить… Ах, да! — хватился он, возвращаясь к компании. Главное-то я и позабыл!.. Есть ли у вас, господа, фраки?

— Фраки?.. гм, гм!.. нет, фраков то, кажись, нет…

— Ну, значит мне надо будет достать. Итак, господа, до свидания!

И господин Канальский отправился далее со своею многотрудною комисиею, добывать необходимые книги и еще более необходимые фраки.

IV.

У Калистрата Стратилактовича «вечер» был в полном разгаре: блистали лампы и кенкеты, ходил дым благовонных регалий, усердно шла работа за карточными столами, пылали камины, вокруг которых группами [176]расположились его гости, всё свои, всё нужные люди, всё тузы откупной колоды, известные своим патриотизмом, либерализмом, покровительством наукам, искусствам и художествам. Калистрат Стратилактович расхаживал по всем комнатам с самодовольствием индейского петуха, время от времени сообщая с особою таинственностью гостям своим, что он-де готовит им «суприз».

— Какой же сюрприз? спрашивали гости.

— А вот ужо, за ужином увидим! — многозначительно ответствовал он, и отходил, весьма довольный тем, что успел живо заинтересовать гостя таинственностью своего будущего «суприза».

Всеобщий фактотум, господин Канальский, весь вечер терся тут же, шмыгал из угла в угол, суетился и хлопотал с разными поручениями, то исчезал внезапно, то вновь появлялся на горизонте, и вообще выказывал деятельность неутомимую. Чаще всего исчезал он в отдаленную особую [177]комнатку, откуда выходил с необыкновенно озабоченным видом.

— Ну, что? спрашивал его вполголоса Масмюков, каждый раз, как тот выходил из особой комнатки.

— Ничего, всё идет хорошо; понемногу собираются… скоро все будут! — торопливо отвечал господин Канальский.

— А фраки добыты?

— Добыл два фрака на проката у портного…

— Не мало ли?

— Нет, довольно… Пока один читает, другой станет переодеваться… Ничего, не беспокойтесь, Калистрат Стратилактыч, всё сойдет, как нельзя лучше! успокаивал господин Канальский и, егозя всем своим телом, торопливо проносился куда-то мимо Масмюкова.

V.

Наконец Масмюков торжественно ввел гостей своих в столовую, где [178]величественно был сервирован ужин. Посредине у одной стены возвышалась кафедра с двумя карселями по бокам.

— Что же сюрприз-то? спрашивают гости.

— А вот, погодите, сначала сядем за ужин…

И гости сели за ужин.

Вдруг близ кафедры появляется Канальский в застегнутом фраке, в белом галстуке, в белой жилетке и в белых лайковых перчатках, появляется и, торжественно поклонившись собранию, громогласно объявляет:

Господин Майков будет иметь честь прочитать достойному собранию стихотворение свое «Нива».

Гости действительно изумлены и даже поражены неожиданным сюрпризом. Лицо хозяина торжествуете и блещет самодовольствием. Из дверей появляется господин Майков, в явно чужом фраке, который ему узок, исходит на кафедру и, поклонясь гостям, произносит: «Нива».

[179]— Позвольте, да ведь это вовсе не Майков? вполголоса замечает хозяину главные туз откупной колоды.

Хозяин по обыкновению выпучивает оловянные глаза.

— Как не Майков?! — восклицает он в замешательстве: господин Канальский… как же это?..

Господин Канальский уж лебезит подле, учтиво улыбается и говорит, обращаясь к собранию:

— По внезапной болезни господина Аполлона Майкова, прочтет стихотворение родственник его… тоже господин Майков, который очень хорошо читает стихи.

Гости удовлетворяются этим объяснением и «Нива» благополучно сходить с рук читавшему господину.

Затем Канальский снова появляется близ кафедры и снова торжественно восклицает.

— Господин Полонский будет иметь честь прочитать достойному собранию стихотворение свое «У Аспазии».

[180]Вышел золотушный, лимфатический юноша, опять-таки в чужом фраке, болтавшемся на нём, как на вешалке, и тоненьким, сонным и апатическим голоском начал декламировать:

Чтоб это значило? — вижу, сегодня ты
Дом свой как храм убирала:
Между колонн занавесы приподняты;
Благоухает смола;
Цитра настроена, свитки разбросаны;
У посыпающих пол…

На этом стихе чтец остановился, позабыв продолжение.

— У посыпающих пол… робко повторил он после тяжелой минуты самого тяжелого молчания, в продолжение которого гости в недоумении исподтишка пересмеивалась между собою.

— У посыпающих пол… — еще робче произнес он после нового и более продолжительного молчания, и затем стал перед слушателями совершенным истуканом, словно столбняк на него нашел. Так прошло [181]минут пять. Гости молчали и Полонский молчал. Они созерцали друг друга. Напрасно господин Канальский, успевший уже сбегать в комнату за книгой и отыскать нужные стихи, подсказывал ему скороговоркой шёпотом следующую строку: «смуглых рабынь твоих косы расчесаны» — господин Полонский стоит и только делает незаметное движение локтем в сторону суфлера, как обыкновенно делают в таких положениях ученики, и шепчет ему в свою очередь:

— Громче… погромче…

— «Смуглых рабынь твоих косы расчесаны», повторил господин Канальский.

— Гм, гм!.. «Смуглых кобыл твоих косы расчесаны!» откашлянувшись, брякнул господин Полонский и опять остановился.

Общий взрыв хохота гостей ответил на этот импровизированный стишок.

Хозяин растерян, хозяин в недоумении и не знает, что ему подумать: скверно ли это обстоятельство, или оно так и следует, так ему и быть надлежит? Наконец [182]один из гостей обратился к нему с объяснением, что это вовсе не Полонский, а «какой-то подлец де, прощалыга», самозванно присвоивший себе имя поэта.

— Ай-да сюрприз!.. Ну, уж точно сюрприз!.. Ай-да почтенный Калистрат Стратилактыч! удружил! вот разодолжил-то! говорил, захлебываясь и покатываясь со смеху, один из крупных толстых тузов. Это уж точно тово… этово… по гроб не забуду!..

Калистрсат Стратилактович понял, что его надули самым наглым образом, поставили в дураки перед его нужными гостями и рассвирепел, аки лев или пардос, рыкаяй, и накинулся на господина Канальского, который был необыкновенно жалок в эту патетическую минуту.

— Так это ты, сударь, каких-то прощалыг навел сюда, а не литераторов, чёрт бы их драл! Подлецов каких-то предоставил!.. Вон! Вон отсюда сию же минуту!.. Эй, официанты! вытолкать взашей [183]сейчас же всех тех господ, что сидят в той комнате, да и этих двух вместе с теми! — заключил Масмюков, давши достодолжного «подспипника», если можно так выразиться, господам Канальскому и лже-Полонскому.

В минуту все эти Майковы, Бенедиктовы, Тамберлики et tutti quanti очутились на дворе, спущенные мощными дланями лакеев вниз по лестнице, что называется, «в дзынз головой». Один из них, и именно господин Бенедиктов, нашелся в весьма затруднительном положении: он приготовлялся облечься в костюм отчитавшего Майкова и в это самое время лакеи ворвались к ним в комнату, и, не слушая никаких возражений, повыталкивали их в шею, по грязной лестнице, так что, вследствие этого неблагопристойного маневра, господин Бенедиктов вдруг очутился на двадцатиградусном морозе в весьма легком и даже прозрачном дезабилье.

Закуска, вино и ужин, на которые они [184]так льстились и возлагали такие аппетитные упования — увы!.. исчезли для них невозвратно, и исчезли почти из под самого носа, когда этот нос, так сказать, предобонял уже грядущее блаженство и вдруг — о, ужас!.. вместо всех этих благ — позор и мороз, да и голод вдобавок!..

Масмюкову, впрочем, это обстоятельство не помешало обделать свои дела, а господин Канальский — по-прежнему продолжает свое услужливое, обязательное служение обществу.



Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.

Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.