Что одна ея слава — прошла,
Что — приходитъ другая… И стало
Ей и страшно, и больно отъ ранъ,
Наносимыхъ ей въ сердце: — никто соблазнителя
Не винилъ, — честь ея не нашла себѣ мстителя, —
Значитъ, былъ обоюдный обманъ…
Такъ зачѣмъ же, голодная, злая,
Загорѣлая, — словно несетъ
Ее буря, Гитана идетъ
На эстраду, впередъ сознавая,
Что она никому не нужна!
Но Гитану зовутъ и — Гитана рѣшается…
А струна, по струнамъ задѣвая, мотается…
И ей чудится, — шепчетъ струна:
«У тебя, — она шепчетъ, — ни брата,
«Ни отца нѣтъ… и вся-то семья,
«Все богатство — гитара твоя,
«Да теперь — рукоятка булата…
«О, Донъ-Педро! уже никому
«Льстить не будетъ онъ, ночью гуляя съ синьорами, —
«По утрамъ провожать ихъ влюбленными взорами,
«Чтобъ онѣ улыбались ему.
Что одна её слава — прошла,
Что — приходит другая… И стало
Ей и страшно, и больно от ран,
Наносимых ей в сердце: — никто соблазнителя
Не винил, — честь её не нашла себе мстителя, —
Значит, был обоюдный обман…
Так зачем же, голодная, злая,
Загорелая, — словно несет
Ее буря, Гитана идет
На эстраду, вперед сознавая,
Что она никому не нужна!
Но Гитану зовут и — Гитана решается…
А струна, по струнам задевая, мотается…
И ей чудится, — шепчет струна:
«У тебя, — она шепчет, — ни брата,
Ни отца нет… и вся-то семья,
Всё богатство — гитара твоя,
Да теперь — рукоятка булата…
О, Дон-Педро! уже никому
Льстить не будет он, ночью гуляя с синьорами, —
По утрам провожать их влюбленными взорами,
Чтоб они улыбались ему.
