приходил к А. Е. Звегинцевой с просьбой о работе. Звегинцева стала говорить с ним о революционном движении, о Толстом. Его ответы не понравились ей, она заявила, что «социалистам» работы не дает. Этот разговор, вероятно, и послужил поводом к тому, что Звегинцева оговорила его (единственный предлог был тот, что убитая лошадь упала около его дома). Вскоре по получении письма Толстого В. А. Лопухин отдал распоряжение об освобождении И. Г. Борхунова.
1907 г. Июля 10. Я. П.
Письмо твое, Андрюша, давнишнее я разорвал тотчас, как прочел его. Мне было неприятно, но больше жалко тебя, и я уничтожил его и никому не говорил про него.1 И тогда чувство неприятности от письма было меньше чувства жалости и любви к тебе, теперь же уничтожилось, исчезло совершенно неприятное чувство и осталось одно желание помочь тебе, облегчить тебе твое тяжелое положение. Maмà напрасно пишет, что я испытываю недобрые чувства к Е[катерине] В[асильевне]. Она мне точно так же, как и ты, и еще больше, чем ты, жалка мне. Не думай, чтобы в этом чувстве было осуждение или неуважение. Я слишком стар и слишком много думал, для того чтобы не понимать, что если со мной не б[ыло] в моей молодости того же, было и могло бы быть худшее, и потому не могу осуждать. Главное же то, что как вспомню о тебе и о ней — а вспоминаю часто — так сожмется сердце, и думаю: как ему тяжело теперь оторванному от всех нас. (Если же ему не тяжела эта оторванность, то тем еще хуже для него.)
Советую тебе не чуждаться нас, а приехать всё рассказать и всё, что мама̀ будет говорить (ее раздражение понятно), терпеливо выслушать и принять из него то, что справедливо, а справедливо главное.2
Больше же всего тебе советую победить свою гордость и самоуверенность — не считать себя правым всегда (это твой главный недостаток), а признать себя виноватым и стараться не
о том, чтобы представлять из себя во всем правого человека, а о том, чтобы исправить как возможно лучше то дурное, что сделал, и искренно раскаяться, Надеюсь, до свидания.3 Целую тебя.
