сочинениями). — Прекрасно, но я молод и разделяю те же убеждения. —«И ты тоже психопатом стал!».— Теперь, когда Вы имеете уже некоторое представление обо мне, перейду к некоторым вопросам, разрешения которых я могу ожидать только от Вас. Я хорошо знаю, что у Вас очень мало свободного времени, и что Вы получаете кучи писем, но не могу же я не сделать всего, чтобы верно разрешить вопрос, от которого зависит вся моя жизнь. Вот этот вопрос. С переменой моих взглядов я приобрел мерило добра и зла и понял, что я могу и должен не делать зла, раз я его вижу, чтò бы из этого для меня ни вышло, т. е. понял и до некоторой степени знаю, чего мне не следует делать. Знаю также, что человеку надо делать то, что ему лично нужно, что, если он хочет есть, ему надо изготовить себе пищу. Это все я, кажется, понял и знаю, но чтò мне лично теперь начинать делать, вступая в самостоятельную жизнь, я совершенно не знаю [...] Моей мечтой было занятие хозяйством в своем именье, но тогда надо было еще сто тысяч рублей, теперь же ничего этого не нужно, и я согласен на самую бедную жизнь, о которой, правда, я, как и о труде, не имею понятия. Но где и как устроить всё это? О земледелии я не имею не малейшего представления. Да если б и имел, то земли нет, и я еще к тому же числюсь французским гражданином [...] Первый и самый главный вопрос: чтò мне теперь начинать делать в тех условиях, в которых я нахожусь? [...] Вы не можете себе представить, как я жажду общения с Вами. Часто во время чтения Ваших книг мною овладевает такое волнение, нарождается столько мыслей, что я, не будучи в состоянии спокойно сидеть, убегаю делиться мыслями с кем-нибудь из знакомых. Но, увы! почти никто не понимает моего горячего отношения к Вашим книгам. Да и понятно: все так заняты заботой о завтрашнем дне или препровождении сегодняшнего [...] Удастся ли мне побывать у Вас или нет, покажет будущее, а пока с радостью спешу сообщить, что и на Дальнем востоке есть люди, глубокое к Вам уважение которых лучше всего доказывает, как они Вас понимают и ценят».
1 Толстой слег в постель 22 ноября 1899 г. после острого припадка болезни печени; в постели был до 6 декабря. Софья Андреевна писала своей сестре, Т. А. Кузминской, 2 декабря: «Ты спрашиваешь, отчего Левочка заболел, милая Таня? Да много можно найти причин. По моему мнению, оттого, что очень плакал и горевал о Тане. Еще в тот день, как ему захворать, он сжал руки и воскликнул: «Боже мой, и кому мы ее отдали!». У него всё время слышались слезы в горле. Еще оттого, что слишком торопливо и усидчиво работал над «Воскресением»; еще оттого, что выдумал есть всякий день огромное количество гречневой каши. И вот, раз, наевшись через меру, у него сделались адские боли; он начал кричать, корчился, ноги кверху поднимал, потел страшно. Затем началась рвота: сначала пищей, потом желчью, потом кровью. Мы страшно перепугались; конечно, послали за доктором, возились очень. Во вторник, 23 [ноября] сделали консилиум; доктора лечат очень внимательно, но болезнь поддается очень туго, и Левочка слабый лежит уже десятый день. Ему всё-таки гораздо лучше, болей нет, печень уменьшилась, и дело пошло на поправку [...] Уход за Левочкой был особенно труден в этот раз. Лекарства не хочет
