счастье, а в исполнении воли бога, было бы отречением oт самой основы жизни. И я стыжусь. Живя в одиночестве, я опомнился и понял, как я был плох и преступен. Пишите, пожалуйста, почаще, чтоб я знал, как вам живется. Если бы Марья Викт[оровна] написала мне хоть несколько слов, чтоб я почувствовал ее душевное состояние, я бы был очень благодарен ей.
Как бы желал я передать ей то твердое чувство уверенности в том, что ничего дурного внешнего нет и не может случиться ни со мной, ни с любимыми людьми, а что одно дурное, что может случиться, но над чем я властен, — это мое отступление от свойственного мне и данного для блага моего и всех окружающих чувства любви. Бывает, что ослабевает эта уверенность, бывает, что забываешь даже, что в этом жизнь, но если знаешь это и в хорошие минуты возвращаешься к этому, то это большое счастье. Прощайте, нежно люблю вас всех. Как писал вам в том письме, очень радуюсь тому, что совсем новое чувство имею к М[арье] В[икторовне] и к вашим детям и матушке теперь, когда вы так далеки и когда вам дурно.
Впервые опубликовано в сборнике «Летописи», 2, стр. 208—209. Год в дате определяется по содержанию.
Ответ на письмо Буланже от 11/23 октября, в котором Буланже сообщал о полученных им известиях о тяжелой болезни Толстого и спрашивал, справедливы ли они?
1 В своих неизданных воспоминаниях Буланже сообщает, что Толстой говорил о том, что он «так измучен дурными отношениями с Софьей Андреевной, что его взял большой соблазн оставить дом и скрыться». 8 июля 1897 г. Толстой написал о своем намерении уйти из дома С. А. Толстой. Однако письмо это ей передано не было, и она прочла его лишь после смерти Толстого. См. т. 84, стр. 288—289.
1897 г. Октября 21—22? Я. П.
Мне очень хочется написать предисловьице к ст[атье] Карпентера. Я и начал его.1 Когда вы хотите печатать? Боюсь, что не успею к ноябр[ьской] книжке.