то что поражает, а трогает и умиляет. Хочется узнать, что чувствовал, что думал тот, кто отходит? Хорошо ли ему было в эту торжественную минуту жизни. И я поплакал, читая ваше письмо, — не от грусти, что не увижу ее больше, хотя и это жалко, особенно за вас, — но от чувства умиления. Она хорошо, спокойно, как видно из вашего письма, и без страха умерла. Милое, тихое, смиренное и серьезное было существо, как я ее вспоминаю. Как теперь вижу вас двух в зале утром, когда вы пришли ко мне, и я в первый раз увидал вас обеих.1 Она была тогда еще полумолодая, полная жизни, настоящей жизни духовной. Полноте, милый друг, упрекать и мучать себя. Разве может человек что-нибудь сделать и прибавить жизни на один локоть. Жизнь и смерть не в наших руках. Ваша жизнь с вашим пошатнутым здоровьем, в тех условиях, в которых вы жили последние годы, лучшее подтверждение этого. Как ни странно это сказать, и я бы не сказал этого другим, — всё к лучшему. Особенно такая смерть. Дай бог нам такую же. А днем или десятилетием раньше или позже разве не всё равно.
Как я рад за вас, что милые Хохловы2 у вас и помогают вам и телесно и, главное, духовно.
Удивительно, каким светом освещает смерть умерших. Как вспомню теперь про Ольгу Алексеевну, так слезы навертываются от умиления. Вспоминаю ее шутки, ее отношение к вам, ее покорность, ее тихую ласковость, и совсем яснее, лучше понимаю ту самую внутреннюю ее душу. Пишите, что вы решите делать. Велите мне служить вам, чем могу. Вы нераздельны были с ней, и часть того увеличенного и просветленного чувства любви, которую я чувствую к ней, я испытываю и к вам.
Мы теперь в Бегичевке у голодающих. С нами Поша, Попов, Маша, Таня. Все, разумеется, чувствуют ваше горе.
Печатается по копии рукой М. А. Шмидт в рукописной тетради № 15 (стр. 1—3) из AЧ, сопоставленной с публикацией в книге Е. Е. Горбуновой-Посадовой «Друг Толстого Мария Александровна Шмидт», М. 1929, стр. 50—51. В дате копии «20 февраля 1892 г.» год исправляется по содержанию письма.
Ответ на письмо М. А. Шмидт с Кавказа от 4 февраля 1893 г., описывавшей смерть О. А. Баршевой, последовавшую 3 февраля от крупозного воспаления легких.