его». Толстой с горечью пишет о «страшной дикости, в которой живет народ»[1]. Он указывает на то, что бедственное положение народа не интересует буржуазных ученых и художников.
Резко осуждает Толстой «тех, которые защищают нелепый принцип науки для науки и искусства для искусства»[2]. Он выступает против «царствующей, самой модной философии Шопенгауэра и Гартмана»[3], утверждавших пессимизм и мракобесие. Кумира современных снобов и эстетов, Шопенгауэра, Толстой именует «талантливым пачкуном»[4] и со всей резкостью осуждает его пессимизм: «Пессимизм, в особенности, например, Шопенгауэра, всегда казался мне не только софизмом, но глупостью, и вдобавок глупостью дурного тона... Мне всегда хочется сказать пессимисту: «если мир не по тебе, не щеголяй своим неудовольствием, покинь его и не мешай другим»[5]. Говоря о философии Гегеля, о позитивизме Конта, «законе» Мальтуса, пессимизме Шопенгауэра, Толстой высмеивает буржуазных социологов и философов, которые точно так же, как богословы, талмудисты, «вывихивают себе мозги и становятся скопцами мысли. И точно так же, по мере оглупения, приобретают самоуверенность, лишающую их уже навсегда возможности возврата... к простому, ясному и общечеловеческому мышлению»[6].
В своем письме к Ромэну Роллану Толстой критикует ученых и художников, деятельность которых не приносит никакой пользы народу: «То, что они производят, не стоит того, что они потребляют»[7]. Обличая буржуазных ученых и художников, Толстой требует от людей науки и искусства «служить народу так, как они теперь ставят себе целью служить правительствам и капиталистам»[8].
В публицистике, художественных произведениях и особенно в письмах восьмидесятых годов немалое место занимают и реакционные, религиозно-философские идеи и суждения Толстого,
- ↑ Т. 64, стр. 322.
- ↑ Там же, стр. 94—95.
- ↑ Т. 25, стр. 386.
- ↑ Т. 64, стр. 105.
- ↑ Там же, стр. 231.
- ↑ Т. 25, стр. 348.
- ↑ Т. 64, стр. 94.
- ↑ Т. 25, стр. 357.
