лучшего спасения от горя, как забота. Вслед за известием о Даше, у нас случилось другое горе в своем роде, ужасно подействовавшее, особенно на меня. Можешь себе представить, что после прошлогодней истории быка, убившего человека,2 приняты все меры, и неделю тому назад молодой бычок на привязи убил человека, который, исполняя мое приказание, отвязывал его. Я трое суток ходил за этим человеком, и он умер, и, хочешь не хочешь, я чувствую на себе смерть этого человека и мучаюсь ужасно. Нынче мы пристально взялись за укладку и приготовления к отъезду. Половина вещей, и немец,3 и карета уж там, и мы едем 2-го. И я рад уехать. Радуюсь тому, как ты устроился, и предсказывал, что ты всегда, вспоминая, будешь хвалить себя и благодарить за то, что решился бросить Петербург и полк, как это ни казалось тебе трудно. Прощай, милый друг, целуй мама, Таню, Сашу и детей за нас.
Отрывок впервые опубликован в Г, II, стр. 170.
Ответ на письмо А. А. Берса, полученное Толстым 18 мая вместе с письмом Т. А. Кузминской от 9 мая.
1 Оба письма А. А. Берса неизвестны.
2 См. об этом в письмах к А. А. Толстой от 15 и 19 сентября и к H. Н. Страхову от 15 и 23 сентября 1872 г. (т. 61).
3 Федор Федорович Кауфман.
1873 г. Мая 31. Я. П.
Любезный друг Владимир!
Когда долго не видишь человека, верно, забываешь его: так я, верно, тебя забыл; потому что я, получив твое письмо,1 прослезился — так я был тронут этим письмом. Как будто я не ждал этого. — Костинька тоже был тронут, и твоя малая толика все-таки развязала ему руки; а то бы я не знаю, куда он делся после нашего отъезда. Мы с тобой уж пережили те года, когда скажешь: человек сам виноват — и успокоишься. Разумеется, Костинька сам кругом виноват, а все-таки ужасно жалко. Планов у него много; но я думаю, что он уедет к брату Сергею.2 Но там непрочно. Грустно мне было узнать, что твои дела стоят нетвердо. Поверь, что мало есть людей, которые бы так искренно желали тебе успеха и счастья. —
