Никогда мне так не нужно было и я так не понимал ясно благодетельность сознания того, что жизнь наша только в настоящем, а в настоящем, если цель, дело твоей жизни — движение вперед к доброй — любовной жизни, то всё, чтò бы с тобой ни случилось, может и скорее не может не быть обращено в достижение цели твоей жизни — в благо. Я повторяю вам то, что сотни раз вы слышали и знаете, но, испытав благодетельность этого сознания, мне хочется всем рассказывать, что 2×2 = 4.
Пожалуйста, сделайте, как я прошу и чтоб в наших отношениях не осталось и тени какого-нибудь неудовольствия друг на друга.
Спасибо за всё очень большое; всё надеюсь — до свидания.
Привет Гале и всем друзьям. Л. Т. 25 утром».
В. Г. Чертков ответил следующим письмом от 26 сентября: «Нет, дорогой Лев Николаевич, я не могу, как вы просите, не говорить больше о таком письме моем, которое было вам тяжело. Чувствую необходимость сказать вам, что мне мучительно сознавать, что я написал вам такое письмо, да еще в такое и без того тяжелое для вас время, и что я из глубины своего сердца прошу у вас прощения. Прошу только для того, чтобы облегчить себя прося, а не чтобы получить прощение, потому что чувствую по вашему письму, что вы на меня и не сердитесь.
Не могу также не сказать вам, что третьего дня, когда и написал это письмо, я был целый день так расстроен душой, как давно не был, вследствие внезапного столкновения с одним из моих здешних молодых друзей — товарищем Димы (Перевозниковым). Тотчас после возникновения этого недоразумения между им и мною (вчера, слава богу, окончившегося примирением и очищением душевного воздуха между нами), я хотел отвести себе мысли от этого предмета, взявшись за свои обычные занятия. А на первой очереди у меня было это письмо к вам, которое я собирался вам написать. Но очевидно от столкновения с Перевозниковым я этим хотя действительно и отвлек свое внимание в другую сторону, но душу не очистил от дурного настроения, а потому я вам высказал то, что имел сказать, в дурном, недобром духе, как отчасти и сознавал, когда писал. И потом, послав письмо, я всё время внутренно беспокоился, не причинит ли оно вам боль? Видно, раздражение и гнев сидели в моей душе, и что нельзя их устранять отвлечением своего внимания на другой предмет, а необходимо в таких случаях прежде всего, и ничего другого не предпринимая, уединиться с богом и очистить перед ним свою душу от личной досады и нелюбви, раньше чем воображать, что можешь что бы то ни было другое успешно сделать. Это будет для меня навсегда ценным уроком, и особенно ценным потому, что я знаю, что побуждение написать вам то письмо, возникшее еще накануне, до моего душевного разстройства, было самое хорошее и не «личное», а когда я писал, то очевидно находился, как вы и заметили, под гнетом «личного» недоброго настроения, хотя, быть может, и не в том смысле, в каком вы предположили и не могли не предположить. Видите, как я спокойно нарушаю вашу настойчивую просьбу не упоминать
