«я» и жизнелюбивого «Толстого», с раздражением замечая, что очень трудно побеждать «Толстого».
Таким образом, и в 1909 году, в известной мере уже расходясь с настроениями русского крестьянства, которое, сознательно или стихийно примыкая к революционному движению, освобождалось от вековой патриархальности, Толстой продолжал проповедовать непротивление злу насилием, нравственное самоусовершенствование как «единственное средство» избавления от зла и несправедливости существующего строя и укорял народ за «удивительное, ужасное безверие» (Д, 14 мая) и «явное отсутствие нравственно-религиозного сдерживающего начала» (Д, 4 сентября).
Однако исторические события все более и более опровергали учение Толстого, и в Дневнике, записи которого отражают самые сокровенные мысли писателя, все чаще возникают сомнения в истинности выношенного десятилетиями учения о «всеобщей любви» и непротивлении. 13 февраля Толстой с горечью записывает: «Главное же, в чем я ошибся, то, что любовь делает свое дело и теперь в России с казнями, виселицами и пр.». Так созревает у Толстого убеждение, что он стоит «на той точке зрения, которая непонятна для большинства» (Зап. кн. № 1, стр. 236). Уверенный, как и раньше, что ему в руки «дан рупор» и он «обязан владеть им, пользоваться им», Толстой скептически замечает 4 февраля в Дневнике: «А я последнее время, кажется, больше для пустой болтовни, повторения старого пользуюсь им». Принявшись писать статью «Новая жизнь» (в окончательной редакции «Неизбежный переворот»), он записывает 8 апреля в Дневнике: «Но все это старое, старое, только забытое и другими людьми и мною». (Курсив мой. — Л. О.) «Все больше и больше становится непонятным безумие жизни и явно бессилие высказать свое понимание его», — в отчаянии записывает Толстой (Д, 18 декабря). Так возникает решение меньше писать, не обольщаться надеждой изменить людей своей проповедью и думать об одном — жить успешно в боге и с богом. От своего нового рассказа «страшной силы» «Иеромонах Илиодор» Толстой не ждет действия на людей, думая воплотить в нем лишь одно — «страшную силу обнаружения Его закона» (Д, 17 января).
Однако трудно утешаться мыслью о боге и непротивлении, когда действительная жизнь, которую так зорко видит и чутко
