другой формы жизни. Жизнь всегда вся одна, только въ каждой формѣ она кажется отдѣленной.
2) Какъ хороша болѣзнь, — все разрѣшается, чтò казалось неразрѣшимымъ. И разрѣшается все тѣмъ же единственнымъ средствомъ — любовью.[1]
3) Время есть то, чтò ограничиваетъ меня, отдѣляя меня отъ различныхъ формъ жизни, въ которыхъ я былъ или буду. Пространство же есть то, чтò ограничиваетъ меня, отдѣляя отъ другихъ существъ. Измѣненіе формъ представляется мнѣ движеніемъ, различіе же меня отъ другихъ существъ представляется мнѣ матеріей.
4) Я совершенно основательно боялся уничтоженія въ смерти, когда во мнѣ не было истинной жизни (въ молодости) — теперь, имѣя эту жизнь, не могу себѣ представить уничтоженія. Мнѣ удивительно хорошо.
16 Іюля. Я. П. 1901. Больше мѣсяца не писалъ. Былъ тяжело боленъ съ 27 Іюня, хотя и передъ этимъ недѣли двѣ было нехорошо. Болѣз[нь] была сплошной духовный праздникъ: и усиленная духовность, и спокойствіе при приближеніи къ смерти, и выраженія любви со всѣхъ сторонъ...
Кончилъ Единств[енное] средство. Не особенно хорошо, слабо.
Записываю то, чтò давно записано.
1) Всѣ существа безсмыслены, пока отдѣльны. Даетъ всему смыслъ разумъ, соединяя ихъ.
2) Религія истинная, настоящая всегда замазывается слоемъ лжи. Но этотъ слой лжи, слѣзая съ нея, оставляетъ ее еще чище, чѣмъ она была, унося съ собой все, чтò б[ыло] лишнее.
3) Для того, чтобы быть услышаннымъ людьми, надо говорить съ голгофы, запечатлѣть[2] истину страданіемъ, еще лучше — смертью.
4) Помоги мнѣ Г[оспо]ди, видѣть доброе во всѣхъ людяхъ, кромѣ въ себѣ, и никого не осуждать кромѣ себя.
5) Страшная непобѣдимая сила въ мірск[ихъ] дѣлахъ — жестокость, непризнаніе обязательнос[ти] своихъ обѣщаній и словъ, и наглая ложь.
