Разговор с Трубецким. Какой жалкий юноша.[1] Всё понимающий и вместе с тем ничего не умеющий поставить на настоящее место и потому живущий в невообразимой путанице. Думал: 1) Говорят обыкновенно, что христ[ианское] истинное Христово, а не церковное учение разрушает всякое единение, что это есть «индивидуализм», разъединяющий. Как это лживо! Христианство только пот[ому] и проповедует спасение личное, «индивидуализм», как они говорят, что это личное спасение необходимо, доступно, радостно всем и потому неизбежно соединяет людей, не механически: давлением насилия извне, или перемешиванием «культурой», а химически, внутренним неразрывным единением.
2) Иногда жалуешься на то, что не любят твою душу, а любят или не любят тело и сердишься на них, осуждаешь: а не видишь того, что они не могут: для них твоя душа, самое святое святых твоей души, то, что ты знаешь, одно есть, одно действует — есть ничто, п[отому] ч[то] невидимо, как химические лучи спектра.
3) Есть люди — преимущественно женщины, для кот[орых] слово есть только средство достижения цели и совершенно свободно от основного своего значения — быть выражением действительности. Люди эти бывают страшно сильны. Их преимущество подобно тому, кот[орое] имел бы человек, кот[орый] в фехтовании снял бы шишечки с рапир. Противники его связаны условиями того, чтобы... Нет хорошего сравнения. Лучше всего: подобно игроку в карты — шулеру. Приищу. Примеры этого такие. Человеку хочется, положим, украсть, он берет чужие деньги и рассказывает, что ему поручили взять их, просили об этом, и верит, что его просили. И доказательство несправедливости своего показания оправдывает новой ложью. Он убивает. Убитый так страдал, что умолял убить себя. Ему хочется делать какую-нибудь гадость или глупость, ну перевернуть всю мебель кверху ногами или распутничать. И он подробно объясняет, как признано докторами, что это необходимо делать периодически и т. п. И он сам себя уверяет, что это так. Когда же оказывается, что это не так, он не слушает,
- ↑ Зачеркнуто: Умны[й]
