беседовали молодые люди в трактире за стаканом вина. Это был разговор об искусстве. Серапин, спускаясь к карете, говорит: «Я не знаю, какъ это у васъ еще съ поэзіей бываетъ, когда вы одни, но нынче ты съ своимъ художникомъ такую тоску на всѣхъ нагналъ съ своими спорами объ искусствѣ и чортъ знаетъ что, что я чуть не заснулъ». А Крапивин, продолжая начатый в трактире разговор, произносит: «отъ того, что ежели бы оно было безсознательно, то не стоило бы никакого труда».
Образ Вольфганга, в общем, близок образу Альберта, и его разговоры об искусстве в X гл. I ред. и V гл. печатного текста почти тождественны. Но одна композиционная особенность I ред., не меняя психологической сущности образа Вольфганга, отличает его несколько от образа Альберта. Крапивин узнает о любви музыканта к дочери купца-немца, о его ночах в пустом театре не от него самого, а от бывших его сослуживцев по оперному оркестру, с которыми встретился на музыкальном вечере у знакомых, — причем это дает повод Толстому вновь подчеркнуть чисто книжную, напускную поэтичность Крапивина: «Ахъ, какая поэтическая личность, замѣтилъ Крапивинъ, задумчиво покачивая головой, это гофмановскія ночи въ пустомъ театрѣ и онъ вѣрно игралъ тамъ на скрипкѣ».
Апология музыканта, в оконч. ред. включенная в бредовые видения Альберта в виде сравнительно небольшой речи художника Петрова и возражений Делесова, в первом очерке занимает отдельную XIII гл., сплошь занятую длинной речью художника, которая в основном почти тождественна с соответствующим местом III ред.
XIV, заключительная, глава изложена в виде очень краткого, спешно набросанного конспекта, местами с трудом поддающегося прочтению. Вольфганг засыпает в конюшне, куда он попал, уйдя от Крапивина, сделав тщетную попытку попасть к Анне Ивановне. Перед тем как погрузиться в «спокойное сновидѣніе, которое оттолкнуло отъ него до утра чувство сознанія», он переживает все свое прошлое.
В этой главе обращает на себя внимание обилие аннотаций на полях. Две из них должны быть отмечены по связи с III ред. повести: 1. «Этотъ міръ — не то,» 2. «Красота на томъ свѣтѣ».
Во II ред., дошедшей до нас в еще менее цельном виде, чем I, главное действующее лицо опять носит имя Вольфганга. Место Крапивина из I ред. занимает чиновник писатель Седьмый (то Михаил Иванович, то Дмитрий Иванович). Его компанию составляют сын министра, богач Акимов, офицер князь Куракин и художник Делесов.
Здесь Вольфгангу, образ которого в общем тождествен с зарисовкой его в I ред., противопоставляются два лица: Делесов и Седьмый. Но они контрастны Вольфгангу не своей рефлексией и рассудочностью, как Крапивин, а тем, что Делесов спасается в искусстве от «всѣхъ жизненныхъ противорѣчій», а Седьмый — своим спокойствием, которое не расстраивается ни его поэтическими стремлениями, ни минутами грусти и усталости.
Ночная компания едет в публичный дом не после трактирных разговоров об искусстве, а после вечера, проведенного у знакомых, где беседа, кроме живописи и поэзии, шла о добродетели, о тяжелом положении России, о средствах помочь ей. Отвечая на вопрос, зачем они едут, Толстой
