Крестьянин вставал рано утром и только говорил: «Господи!» и шел на работу и пахал целый день. К ночи он возвращался и когда ложился спать, во второй раз говорил: «Господи!»
Посмотрел так монах на жизнь крестьянина. «Нечему мне учиться тут», подумал он, и подивился, зачем старец послал его к крестьянину.
Вернулся монах к старцу и сказал ему всё, — что он был у крестьянина, но не нашел ничего поучительного. «Он не думает о Боге и только два раза в день поминает Его».
Тогда старец сказал: «Возьми ты эту чашу, полную масла, и обойди вокруг деревни и вернись, но смотри, чтобы ни капли масла не пролилось на землю».
Монах сделал так, как ему было сказано, и когда вернулся, старец спросил его:
«Скажи, сколько раз вспомнил ты Бога, пока нес чашу?»
Монах признался, что ни разу не вспомнил. «Я, — говорит, — только о том и думал, как бы не пролить масла».
И старец сказал: «Эта одна чаша с маслом так заняла тебя, что ты ни разу не вспомнил о Боге. А крестьянин и себя, и семью, и тебя кормит своими трудами и заботами, и то два раза в день вспоминает о Боге».
Была одна дурочка, она ослепла от болезни и никак не могла понять, что она слепа, и сердилась на то, что, куда она ни пойдет, всё на дороге ей мешает, толкает ее, и думала, что не она толкается об вещи, а вещи толкают ее.
То же бывает и с людьми, когда они ослепнут для духовной жизни. Им кажется, что всё, чтò с ними случается, делается им на зло, и они сердятся на людей, а не понимают того, что им, как той дурочке, нехорошо не от других людей, а оттого, что они слепы для духовной жизни, а живут для тела.
Если ты рассердился на человека, то это значит, что ты жил не божеской, а телесной жизнью. Если бы ты жил божеской жизнью, никто бы не мог обидеть тебя, потому что Бога нельзя обидеть, и Бог, тот Бог, который в тебе, не может сердиться.
