он знал Корнюшкой и всегда рад был случаю сшибить спесь[1] с Корнюшки.
— Что ж, не нашел седоков, дядя Кузьма? — сказал Корней, выходя с чемоданчиком на крыльцо в своем крытом полушубке и тулупе, выпячивая брюхо. — Свезешь что ль?
—[2] Что ж, давай рубль. Свезу.
—[3] И 7 гривен довольно.
— Брюхо наел, а 30 копеек у бедного человека оттянуть хочешь.
— Ну ладно, давай, что ль. Только возьми узел еще.
— Ну, ну.
— Лошаденка-то всё та же. Худа уж больно твоя-то.
— Худа, да возит. Но, но.
Выехали из ухабов у станции на гладкую дорожку.
— Ну что, дядя Кузьма? Как у вас на деревне? Наши что?
— Да всё по-старому, не сказать по-хорошему.
— А что так?
— Да так. Хорошего-то мало.
— Худого-то что? Старуха жива?
— Старуха-то жива. Надысь в церкви была. Старуха-то жива.
— Так что ж?
— Да ничего. Сам приедешь, узнаешь. Шила в мешке не утаишь.
Кузьма зло радовался, что может сделать больно[4] толстопузому богатею.
— Да что таить-то?
— Да она и не таит.
— Кто она?
—[5] Да ничего я не знаю, домой приедешь всё тебе скажут.
На полдороге была корчма, Корней велел остановить, вошел и Кузьма, поднес ему и выпытал всё, что не хотел сказать Кузьма.
Мясоедом старый работник обрубил себе ногу и лег в больницу. Взяли нового работника, Черного Евстигнея из Каменки. И Марфа, жена Корнея, живет с ним. В деревне все знают. Да она и не хоронится. Ее и старуха ругала и тращала мужем. Ничего не берет. Добро бы с нужды, — кончил свой рассказ Кузьма, — а то с жиру.
— А не врешь ты?
— Вру, так вру, тебе же лучше.[6]
Больше Корней не стал говорить.
- ↑ Написано: спеть
- ↑ Зачеркнуто: Садись
- ↑ Зач.: Ну
- ↑ Зач.: богатому мироеду
- ↑ Зач.: Известно, хозяйка.
- ↑ Зач.: тол[стопузому]
